Так что лишняя бутылочка из Козицкого пригодилась.
Только выпили по второй, как в дверь позвонили. Виктор пошел
открывать Анне Сергеевне.
- Здравствуй, Витя! - громко и несколько театрально приветствовала
его как бы непрошенная гостья. - Я на твою долю кефира и молока купила.
Будешь брать?
- С удовольствием, - отвечал он.
- Я на кухню поставлю, - объявила Анна Сергеевна, рванула на кухню и,
увидев Ларису, удивилась вполне естественно: - Да у тебя гости!
- Гостья! - поправил ее Виктор, входя за ней на кухню. - А может,
будущая хозяйка.
- Здравствуйте, - Лариса встала из-за стола девочкой, руки по швам,
глазки опущены.
- Здравствуйте, здравствуйте, - Анна Сергеевна все свои морщины
собрала в умильную улыбку. - А что, Витя, пора, давно пора хозяйкой
обзавестись. Так не буду вам мешать, пойду, пойду.
Виктор вслед за ней вышел на площадку, поинтересовался:
- Ну, как будущая хозяйка вам показалась?
- Не разобралась до конца. Штукатурки много.
- А если отмыть?
- Отмоешь, тогда зови смотреть. Да, Витя, пакет твой я на почте в
большой ящик кинула, чтобы скорее нашли. Правильно?
- Ты молодец, Анита, - одобрил ее названием старого фильма Виктор.
Она поняла, посмеялась и стала спускаться на свой этаж.
Ларисы на кухне не было, и он открыл дверь комнаты. У письменного
стола стояла Лариса, держа обеими руками его пистолет, направленный ему
меж глаз. Продолжая тщательно прицеливаться в него, она жестко приказала:
- Руки за голову. Лицом к стене.
Опустилось что-то внутри. Руки-ноги ослабли и мелко-мелко задрожали.
Виктор положил ладони на затылок и неуверенно повернулся к стене.
Баба его заделала, баба. С пистолетом, конечно, но все равно баба. От
стыда перестали ходить коленки, обрушилась сумасшедшая злость на себя.
Лариса сзади ткнула стволом пистолета в позвоночник и потребовала:
- А ну, рассказывай, что ты делал сегодня с утра. В подробностях.
В ботиночках он, слава богу, в ботиночках. Ну, держись, Лариса!
Расчет на шоковую боль и опережение. Короткий удар каблука в голень и на
пол, на пол!
Упав, Виктор бревном трижды перекатился вокруг своей оси и, вскочив,
оказался за Ларисиной спиной. Она уже села на пол от нестерпимой боли.
Пистолет валялся рядом. Ногой он откинул пистолет подальше, рывком поднял
ее, ненавистно заглянул ей в лицо. А она плакала, по-детски плакала.
- Говори, сука, кто тебя подослал! - орал он, тряся ее за плечи. Икая
от боли и слез, она не в силах говорить, мотала головой. - Говори, говори!
- Я пошутить хотела. - Наконец плаксиво заныла она. - Я думала он
игрушечный, и я как в кино... А ты... А ты... А ты зверь, вот ты кто.
Он отшвырнул ее на тахту, подобрал пистолет с пола и осмотрел его.
Она и с предохранителя его не сняла. Виктор сказал облегченно и виновато:
- Идиотка.
- Больно, больно, больно, - жаловалась она.
- Сейчас йодом смажу, - пообещал он первую медицинскую помощь и,
спрятав пистолет в брючный карман, отправился на кухню. Из настенной
аптечки достал пузырек с йодом, подумав, налил в стакан граммов сто водки,
прихватил еще и яблочко и, вернувшись в комнату, посоветовал: - Выпей для
начала. Поможет.
Лариса тыльной стороной ладони осторожно вытиравшая подрисованные
глаза, взяла стакан, выпила до дна и, дожевав маленький кусочек яблока,
почти прошептала:
- Спасибо.
- Колготы снимай, - сурово распорядился он. Слегка ошарашенная этим
требованием, она с удивлением посмотрела на него, потом поняла, для чего
ей следует снять колготки, попросила:
- Отвернись.
На правой ее голени вспухла порядочная шишка, с открытой ранкой
наверху. Постарался, кретин. Виктор взболтал пузырек и стеклянной пробкой
прижег ранку. Видно сильно щипало, потому что Лариса с шипеньем выпускала
из себя воздух сквозь сжатые зубы. Он закрыл пузырек и, успокаивая, нежно
поцеловал ее голую коленку.
- Дурачок, - ласково сказала Лариса, обняла за шею и прижала его
голову к мягкой своей груди. И еще раз повторила для убедительности: -
Дурачок.
В этот день они занимались любовью с особым удовольствием.
- Вот и все, что сняли, - сказал режиссер Андрей, когда в зале
зажегся свет. - Ну, как тебе?
Три часа в душном зале (и куртки не снять от того, что на всякий
случай пистолет под мышкой), три часа на экране то, что, когда писалось,
виделось совсем другим. Три часа беспрерывных переговоров режиссера с
монтажером, три часа скачущих в голове картинок без экрана, от падающей
"двойки" до Олега на радиаторе "Нивы" - эти три часа довели Виктора до
полного раскардаша чувств и отчаянной раздражительности.
- Говно, по-моему, - громко поделился он своими впечатлениями.
- Ну, зачем же вы так, Виктор Ильич! - укорила беспокоящаяся о
душевном равновесии режиссера монтажор. - Это даже не подложено
по-настоящему, да еще с запасными дублями...
- Писать надо хорошо, - тут же обратился к приему "сам дурак"
режиссер. - Развел розовые просоветские сопли, а я расхлебывай.
- Сопли? - поинтересовался, что режиссер расхлебывает, Виктор.
- Надо же было мне, дураку, браться за это дело! - вопил режиссер.
- Ну и не брался бы. Кто тебя заставлял? - Виктор сегодня не знал
пощады.
- Ты, ты! Своими литературными фейерверками! А сдуешь словесную пену
на съемке - под ней пшик, пустота!
- Это тебе не чернуху, не голых баб в дерьме снимать! Здесь головой
работать надо, думать, чувствовать, искать. - Виктор встал. - Теперь без
меня. Все, ухожу.
- Куда?
- Туда, куда зовет меня мой жалкий жребий, - застеснявшись
собственного пафоса, шутейно, цитатой из Островского, ответил Виктор. И
режиссер опомнился:
- Ну, поорали и будя. Что делать, Витя?
- Ты - снимать, я - писать.
- Ну, это само собой, - режиссер Андрей тоже встал, взял Виктора под
руку и вывел в коридор, где зашипел как змея (чтобы враги не слышали): -
Пойми же ты, все будет в полном порядке, если мы сделаем то, что я
задумал. Две сцены с тебя, Витя, только две сцены. Представляешь: хаос,
кровавая каша проклятой этой гражданской войны, безнадега, грязь и вдруг
всадник на белом коне, Георгий Победоносец, поражающий гада копьем веры,
чистоты, справедливого возмездия. В мечтах, во сне ли, наяву, но надо,
чтобы явился всадник на белом коне, он должен явиться, Витя!
- Каким образом? - спросил Виктор.
- Вот ты и подумай, - Андрей заговорил погромче. - Мы сейчас
консервируемся не две недели из-за неготовности декораций, я смотаюсь дней
на десять в одно место, отдохну слегка от суеты, а ты тут подумай, ладно,
а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Только выпили по второй, как в дверь позвонили. Виктор пошел
открывать Анне Сергеевне.
- Здравствуй, Витя! - громко и несколько театрально приветствовала
его как бы непрошенная гостья. - Я на твою долю кефира и молока купила.
Будешь брать?
- С удовольствием, - отвечал он.
- Я на кухню поставлю, - объявила Анна Сергеевна, рванула на кухню и,
увидев Ларису, удивилась вполне естественно: - Да у тебя гости!
- Гостья! - поправил ее Виктор, входя за ней на кухню. - А может,
будущая хозяйка.
- Здравствуйте, - Лариса встала из-за стола девочкой, руки по швам,
глазки опущены.
- Здравствуйте, здравствуйте, - Анна Сергеевна все свои морщины
собрала в умильную улыбку. - А что, Витя, пора, давно пора хозяйкой
обзавестись. Так не буду вам мешать, пойду, пойду.
Виктор вслед за ней вышел на площадку, поинтересовался:
- Ну, как будущая хозяйка вам показалась?
- Не разобралась до конца. Штукатурки много.
- А если отмыть?
- Отмоешь, тогда зови смотреть. Да, Витя, пакет твой я на почте в
большой ящик кинула, чтобы скорее нашли. Правильно?
- Ты молодец, Анита, - одобрил ее названием старого фильма Виктор.
Она поняла, посмеялась и стала спускаться на свой этаж.
Ларисы на кухне не было, и он открыл дверь комнаты. У письменного
стола стояла Лариса, держа обеими руками его пистолет, направленный ему
меж глаз. Продолжая тщательно прицеливаться в него, она жестко приказала:
- Руки за голову. Лицом к стене.
Опустилось что-то внутри. Руки-ноги ослабли и мелко-мелко задрожали.
Виктор положил ладони на затылок и неуверенно повернулся к стене.
Баба его заделала, баба. С пистолетом, конечно, но все равно баба. От
стыда перестали ходить коленки, обрушилась сумасшедшая злость на себя.
Лариса сзади ткнула стволом пистолета в позвоночник и потребовала:
- А ну, рассказывай, что ты делал сегодня с утра. В подробностях.
В ботиночках он, слава богу, в ботиночках. Ну, держись, Лариса!
Расчет на шоковую боль и опережение. Короткий удар каблука в голень и на
пол, на пол!
Упав, Виктор бревном трижды перекатился вокруг своей оси и, вскочив,
оказался за Ларисиной спиной. Она уже села на пол от нестерпимой боли.
Пистолет валялся рядом. Ногой он откинул пистолет подальше, рывком поднял
ее, ненавистно заглянул ей в лицо. А она плакала, по-детски плакала.
- Говори, сука, кто тебя подослал! - орал он, тряся ее за плечи. Икая
от боли и слез, она не в силах говорить, мотала головой. - Говори, говори!
- Я пошутить хотела. - Наконец плаксиво заныла она. - Я думала он
игрушечный, и я как в кино... А ты... А ты... А ты зверь, вот ты кто.
Он отшвырнул ее на тахту, подобрал пистолет с пола и осмотрел его.
Она и с предохранителя его не сняла. Виктор сказал облегченно и виновато:
- Идиотка.
- Больно, больно, больно, - жаловалась она.
- Сейчас йодом смажу, - пообещал он первую медицинскую помощь и,
спрятав пистолет в брючный карман, отправился на кухню. Из настенной
аптечки достал пузырек с йодом, подумав, налил в стакан граммов сто водки,
прихватил еще и яблочко и, вернувшись в комнату, посоветовал: - Выпей для
начала. Поможет.
Лариса тыльной стороной ладони осторожно вытиравшая подрисованные
глаза, взяла стакан, выпила до дна и, дожевав маленький кусочек яблока,
почти прошептала:
- Спасибо.
- Колготы снимай, - сурово распорядился он. Слегка ошарашенная этим
требованием, она с удивлением посмотрела на него, потом поняла, для чего
ей следует снять колготки, попросила:
- Отвернись.
На правой ее голени вспухла порядочная шишка, с открытой ранкой
наверху. Постарался, кретин. Виктор взболтал пузырек и стеклянной пробкой
прижег ранку. Видно сильно щипало, потому что Лариса с шипеньем выпускала
из себя воздух сквозь сжатые зубы. Он закрыл пузырек и, успокаивая, нежно
поцеловал ее голую коленку.
- Дурачок, - ласково сказала Лариса, обняла за шею и прижала его
голову к мягкой своей груди. И еще раз повторила для убедительности: -
Дурачок.
В этот день они занимались любовью с особым удовольствием.
- Вот и все, что сняли, - сказал режиссер Андрей, когда в зале
зажегся свет. - Ну, как тебе?
Три часа в душном зале (и куртки не снять от того, что на всякий
случай пистолет под мышкой), три часа на экране то, что, когда писалось,
виделось совсем другим. Три часа беспрерывных переговоров режиссера с
монтажером, три часа скачущих в голове картинок без экрана, от падающей
"двойки" до Олега на радиаторе "Нивы" - эти три часа довели Виктора до
полного раскардаша чувств и отчаянной раздражительности.
- Говно, по-моему, - громко поделился он своими впечатлениями.
- Ну, зачем же вы так, Виктор Ильич! - укорила беспокоящаяся о
душевном равновесии режиссера монтажор. - Это даже не подложено
по-настоящему, да еще с запасными дублями...
- Писать надо хорошо, - тут же обратился к приему "сам дурак"
режиссер. - Развел розовые просоветские сопли, а я расхлебывай.
- Сопли? - поинтересовался, что режиссер расхлебывает, Виктор.
- Надо же было мне, дураку, браться за это дело! - вопил режиссер.
- Ну и не брался бы. Кто тебя заставлял? - Виктор сегодня не знал
пощады.
- Ты, ты! Своими литературными фейерверками! А сдуешь словесную пену
на съемке - под ней пшик, пустота!
- Это тебе не чернуху, не голых баб в дерьме снимать! Здесь головой
работать надо, думать, чувствовать, искать. - Виктор встал. - Теперь без
меня. Все, ухожу.
- Куда?
- Туда, куда зовет меня мой жалкий жребий, - застеснявшись
собственного пафоса, шутейно, цитатой из Островского, ответил Виктор. И
режиссер опомнился:
- Ну, поорали и будя. Что делать, Витя?
- Ты - снимать, я - писать.
- Ну, это само собой, - режиссер Андрей тоже встал, взял Виктора под
руку и вывел в коридор, где зашипел как змея (чтобы враги не слышали): -
Пойми же ты, все будет в полном порядке, если мы сделаем то, что я
задумал. Две сцены с тебя, Витя, только две сцены. Представляешь: хаос,
кровавая каша проклятой этой гражданской войны, безнадега, грязь и вдруг
всадник на белом коне, Георгий Победоносец, поражающий гада копьем веры,
чистоты, справедливого возмездия. В мечтах, во сне ли, наяву, но надо,
чтобы явился всадник на белом коне, он должен явиться, Витя!
- Каким образом? - спросил Виктор.
- Вот ты и подумай, - Андрей заговорил погромче. - Мы сейчас
консервируемся не две недели из-за неготовности декораций, я смотаюсь дней
на десять в одно место, отдохну слегка от суеты, а ты тут подумай, ладно,
а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55