Пища не признавала границ, и в торговле между странами воцарился хаос, – не удивительно, что люди ее возненавидели.
Но ведь куда проще ненавидеть живое существо, чем неодушевленные предметы, а потому животных ненавидели больше, чем растения, а своего брата – человека – сильнее, чем любого зверя. И получилось так, что страх и тревога, порожденные гигантской крапивой, лезвиями шестифутовых трав, ужасными насекомыми и тигроподобными крысами, собрались в огромный сгусток ненависти, и вся сила ее обратилась на горстку разбросанных по земле великанов – Детей Пищи. Эта ненависть стала главной движущей силой всей политической жизни. Старые партийные разногласия потускнели и стерлись под натиском новых противоречий, и борьба велась теперь между партией умеренных, предлагавших захватить контроль над производством и распределением Пищи, и партией реакционеров во главе с Кейтэремом, чьи речи становились все более двусмысленными и зловещими; он изъяснялся угрожающими намеками: люди должны «подрезать колючки у шиповника», «найти лекарство от слоновой болезни», – и, наконец, в канун выборов объявил, что «крапиву надо вырвать с корнем!».
Однажды сыновья Коссара – уже не мальчики, а взрослые мужчины, – сидели среди плодов своего бесполезного труда и в сотый раз обсуждали все это.
Целый день они копали какие-то очень сложные, глубокие траншеи (отец постоянно поручал им такую работу) и сейчас, перед заходом солнца, присели отдохнуть в садике возле дома, дожидаясь, пока слуги позовут их ужинать.
Представьте себе этих великанов (самый маленький был ростом в добрых сорок футов), расположившихся на лужайке, которая обыкновенному человеку показалась бы зарослями тростника. Младший счищал железной балкой, точно щепкой, землю с огромных башмаков; средний полулежал, опершись на локоть; старший задумчиво строгал ножом сосну, и в воздухе пахло смолой.
Одежда ж была из необычного материала: белье соткано из канатов, верхнее платье – из мягкой алюминиевой проволоки; обувь – из металла и дерева, а пуговицы и пояса – из листовой стали. Их жилище, огромное одноэтажное здание, массивностью напоминавшее египетские постройки, было частью сложено из гигантских плит известняка, частью выдолблено в склоне мелового холма; фасад вздымался вверх на сто футов, а позади, причудливо вырисовываясь на фоне вечернего неба, теснились трубы и колеса, краны и перекрытия мастерских. Сквозь круглое окно в здании можно было разглядеть желоб, откуда в невидимый резервуар мерно и непрестанно падали капли какого-то добела раскаленного металла. Усадьба огорожена была подобием крепостного вала – земляной насыпью огромной высоты; укрепленная железными стропилами, шла эта насыпь кругом, по гребням холмов и по дну долины.
Чтобы передать-масштабы этого сооружения, сравним его для наглядности с каким-нибудь привычным предметом: поезд, который с грохотом отошел от Семи дубов и скрылся в туннеле, казался рядом с постройками Коссаров крохотной заводной игрушкой.
– Они объявили все леса по эту сторону Айтема запретной зоной и передвинули на две мили ближе к нам границу у Нокхолта, – сказал один из братьев.
– Это еще не самое страшное, – отозвался младший. – Просто они стараются обезоружить Кейтэрема.
– Для него это капля в море, а для нас, пожалуй, переполняет чашу.
– Они отрезают нас от Брата Редвуда. Когда я был у него последний раз, красные знаки придвинулись с обеих сторон, дорога стала уже на целую милю.
Теперь к нему надо пробираться через холмы по такой узенькой тропинке, что еле-еле ногу поставишь.
Он задумался.
– Не пойму, что это нашло на Брата Редвуда.
– А что такое? – спросил старший и обрубил ветку на своей сосне.
– Какой-то он был странный, будто спросонок, – сказал средний. – Я с ним говорю, а он словно и не слышит. А сам сказал что-то такое… про любовь.
Младший постучал балкой о край железной подметки и засмеялся.
– Брат Редвуд любит помечтать.
Минуту-другую они молчали. Старший повернулся и смахнул ладонью кучу обрубленных сосновых веток. Потом сказал:
– Наша клетка становится все теснее и теснее, это просто невыносимо.
Подождите, они еще обведут чертой наши подошвы и скажут: так и живите, не сходя с места!
– Это все пустяки, а вот придет к власти Кейтэрем, тогда они себя покажут! – сказал средний.
– Еще придет ли, – возразил младший, с силой ударяя о землю балкой.
– Придет, будь уверен, – сказал старший.
Средний поглядел на окружавший их мощный крепостной вал.
– Что ж, тогда надо будет распрощаться с юностью и стать мужчинами, папа Редвуд нам давно это говорил.
– Да, – откликнулся старший, – но что это, в сущности, значит? Что значит быть мужчиной в трудный час?
Он тоже обвел взглядом кольцо укреплений – казалось, он смотрел сквозь них, далеко за холмы, где притаились бесчисленные полчища врагов. В эту минуту все братья мысленно видели одну и ту же картину: толпы людишек, идущих на них войной, поток козявок, безостановочный, неистощимый, злобный…
– Они малы, но им нет числа, – сказал младший. – Они как песок морской.
– У них есть винтовки… и даже оружие, которое делают наши братья в Сандерленде.
– И потом, мы ведь не умеем убивать, мы воевали только от случая к случаю со всякой вредной нечистью.
– Да, верно, – ответил старший. – Но мы не беспомощные младенцы. В трудный час будем держаться как надо.
Резким движением он закрыл нож – громко щелкнуло лезвие в рост человека – и, опираясь на сосну, как на палку, поднялся с земли. Потом обернулся к серой приземистой громаде дома. Алые лучи заката упали на него, вспыхнули на металлической кольчуге, на стальной пряжке у ворота и плетении рукавов, и братьям почудилось, что он обагрился кровью…
Выпрямившись во весь рост, великан вдруг заметил на валу, тянувшемся по вершине холма, на фоне раскаленного закатного неба маленькую черную фигурку. Она усиленно размахивала руками. Что-то в этих движениях встревожило молодого великана. Он помахал в ответ сосной, окликнул:
«Привет!» – и голос его наполнил гулом всю долину. Бросив через плечо:
«Что-то случилось», – он двадцатифутовыми шагами поспешил на помощь отцу.
***
Случилось так, что в это самое время другой молодой человек – невеликан – тоже отводил душу, и рассуждал он о детях Коссара. Он гулял с приятелем по холмам возле Семи дубов и держал речь на эту наболевшую тему. Только что, проходя мимо живой изгороди, друзья услышали жалобный писк и едва успели спасти трех птенцов синицы от нападения двух гигантских муравьев.
После этого молодой человек и разразился речью.
– Реакционер! – говорил он в тот миг, когда с вершины холма они увидели крепость Коссаров. – Поневоле станешь реакционером!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Но ведь куда проще ненавидеть живое существо, чем неодушевленные предметы, а потому животных ненавидели больше, чем растения, а своего брата – человека – сильнее, чем любого зверя. И получилось так, что страх и тревога, порожденные гигантской крапивой, лезвиями шестифутовых трав, ужасными насекомыми и тигроподобными крысами, собрались в огромный сгусток ненависти, и вся сила ее обратилась на горстку разбросанных по земле великанов – Детей Пищи. Эта ненависть стала главной движущей силой всей политической жизни. Старые партийные разногласия потускнели и стерлись под натиском новых противоречий, и борьба велась теперь между партией умеренных, предлагавших захватить контроль над производством и распределением Пищи, и партией реакционеров во главе с Кейтэремом, чьи речи становились все более двусмысленными и зловещими; он изъяснялся угрожающими намеками: люди должны «подрезать колючки у шиповника», «найти лекарство от слоновой болезни», – и, наконец, в канун выборов объявил, что «крапиву надо вырвать с корнем!».
Однажды сыновья Коссара – уже не мальчики, а взрослые мужчины, – сидели среди плодов своего бесполезного труда и в сотый раз обсуждали все это.
Целый день они копали какие-то очень сложные, глубокие траншеи (отец постоянно поручал им такую работу) и сейчас, перед заходом солнца, присели отдохнуть в садике возле дома, дожидаясь, пока слуги позовут их ужинать.
Представьте себе этих великанов (самый маленький был ростом в добрых сорок футов), расположившихся на лужайке, которая обыкновенному человеку показалась бы зарослями тростника. Младший счищал железной балкой, точно щепкой, землю с огромных башмаков; средний полулежал, опершись на локоть; старший задумчиво строгал ножом сосну, и в воздухе пахло смолой.
Одежда ж была из необычного материала: белье соткано из канатов, верхнее платье – из мягкой алюминиевой проволоки; обувь – из металла и дерева, а пуговицы и пояса – из листовой стали. Их жилище, огромное одноэтажное здание, массивностью напоминавшее египетские постройки, было частью сложено из гигантских плит известняка, частью выдолблено в склоне мелового холма; фасад вздымался вверх на сто футов, а позади, причудливо вырисовываясь на фоне вечернего неба, теснились трубы и колеса, краны и перекрытия мастерских. Сквозь круглое окно в здании можно было разглядеть желоб, откуда в невидимый резервуар мерно и непрестанно падали капли какого-то добела раскаленного металла. Усадьба огорожена была подобием крепостного вала – земляной насыпью огромной высоты; укрепленная железными стропилами, шла эта насыпь кругом, по гребням холмов и по дну долины.
Чтобы передать-масштабы этого сооружения, сравним его для наглядности с каким-нибудь привычным предметом: поезд, который с грохотом отошел от Семи дубов и скрылся в туннеле, казался рядом с постройками Коссаров крохотной заводной игрушкой.
– Они объявили все леса по эту сторону Айтема запретной зоной и передвинули на две мили ближе к нам границу у Нокхолта, – сказал один из братьев.
– Это еще не самое страшное, – отозвался младший. – Просто они стараются обезоружить Кейтэрема.
– Для него это капля в море, а для нас, пожалуй, переполняет чашу.
– Они отрезают нас от Брата Редвуда. Когда я был у него последний раз, красные знаки придвинулись с обеих сторон, дорога стала уже на целую милю.
Теперь к нему надо пробираться через холмы по такой узенькой тропинке, что еле-еле ногу поставишь.
Он задумался.
– Не пойму, что это нашло на Брата Редвуда.
– А что такое? – спросил старший и обрубил ветку на своей сосне.
– Какой-то он был странный, будто спросонок, – сказал средний. – Я с ним говорю, а он словно и не слышит. А сам сказал что-то такое… про любовь.
Младший постучал балкой о край железной подметки и засмеялся.
– Брат Редвуд любит помечтать.
Минуту-другую они молчали. Старший повернулся и смахнул ладонью кучу обрубленных сосновых веток. Потом сказал:
– Наша клетка становится все теснее и теснее, это просто невыносимо.
Подождите, они еще обведут чертой наши подошвы и скажут: так и живите, не сходя с места!
– Это все пустяки, а вот придет к власти Кейтэрем, тогда они себя покажут! – сказал средний.
– Еще придет ли, – возразил младший, с силой ударяя о землю балкой.
– Придет, будь уверен, – сказал старший.
Средний поглядел на окружавший их мощный крепостной вал.
– Что ж, тогда надо будет распрощаться с юностью и стать мужчинами, папа Редвуд нам давно это говорил.
– Да, – откликнулся старший, – но что это, в сущности, значит? Что значит быть мужчиной в трудный час?
Он тоже обвел взглядом кольцо укреплений – казалось, он смотрел сквозь них, далеко за холмы, где притаились бесчисленные полчища врагов. В эту минуту все братья мысленно видели одну и ту же картину: толпы людишек, идущих на них войной, поток козявок, безостановочный, неистощимый, злобный…
– Они малы, но им нет числа, – сказал младший. – Они как песок морской.
– У них есть винтовки… и даже оружие, которое делают наши братья в Сандерленде.
– И потом, мы ведь не умеем убивать, мы воевали только от случая к случаю со всякой вредной нечистью.
– Да, верно, – ответил старший. – Но мы не беспомощные младенцы. В трудный час будем держаться как надо.
Резким движением он закрыл нож – громко щелкнуло лезвие в рост человека – и, опираясь на сосну, как на палку, поднялся с земли. Потом обернулся к серой приземистой громаде дома. Алые лучи заката упали на него, вспыхнули на металлической кольчуге, на стальной пряжке у ворота и плетении рукавов, и братьям почудилось, что он обагрился кровью…
Выпрямившись во весь рост, великан вдруг заметил на валу, тянувшемся по вершине холма, на фоне раскаленного закатного неба маленькую черную фигурку. Она усиленно размахивала руками. Что-то в этих движениях встревожило молодого великана. Он помахал в ответ сосной, окликнул:
«Привет!» – и голос его наполнил гулом всю долину. Бросив через плечо:
«Что-то случилось», – он двадцатифутовыми шагами поспешил на помощь отцу.
***
Случилось так, что в это самое время другой молодой человек – невеликан – тоже отводил душу, и рассуждал он о детях Коссара. Он гулял с приятелем по холмам возле Семи дубов и держал речь на эту наболевшую тему. Только что, проходя мимо живой изгороди, друзья услышали жалобный писк и едва успели спасти трех птенцов синицы от нападения двух гигантских муравьев.
После этого молодой человек и разразился речью.
– Реакционер! – говорил он в тот миг, когда с вершины холма они увидели крепость Коссаров. – Поневоле станешь реакционером!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63