— Сколько тебе говорить, что пить пиво с женщинами — это моветон.
— Да я знаю, — отмахиваюсь я. — Это смотря с какими женщинами.
— Эх, дурень ты, дурень! — Петька качает головой, присасывается к бутылке, отпивает треть. — А с любимой женщиной пить пиво — это уже не моветон. Это идиотизм. Блин, учу тебя, учу, но, видимо, все без толку…
— Да, наверное, — с тоской отзываюсь я. — Ладно, не трави душу. Махни на меня рукой и пей свое пиво.
— А ты чего раскис-то?
— Я не раскис, просто у меня плохое настроение.
— Мы называем одну и ту же вещь разными именами.
— Говорю же, махни на меня рукой. И Петька машет на меня рукой, мы пьем пиво и разговариваем на отвлеченные темы.
А кто же автор столь нашумевшей в театре пьесы? Этот вопрос интересует многих, тем более что никто этого самого автора в глаза не видел, в том числе и Павел Сергеевич. На худрука насели всем миром — автора давай! — и Павел Сергеевич принялся куда-то звонить, выяснять, кто он, этот самый Дмитрий Бельский, настоящее это имя или псевдоним, да где он живет и все остальное. Кончилось тем, что Павел Сергеевич пообещал нам встречу с автором, но предупредил, что это парень начинающий, совсем начинающий, это его первая вещь, что он ужас как скромен, если не сказать — забит.
Вообще-то обычно так не бывает. Автор, если он из местных, с самого начала крутится под ногами, всюду сует свой нос и создает максимальное напряжение. Он надоедает всем и каждому, особенно режиссеру, считая, что его бессмертное творение уродуют, калечат, обрезают и так далее, и тому подобное. И то, что автор до сих пор не появился в театре, может означать только одно — что его не известили о предстоящей постановке его пьесы. Или, как выразился Петька, что автор либо безногий, либо безрукий, а скорее всего — и то, и другое.
Но автор оказался вполне нормальным парнем. Точнее, совсем не так. Школьник, вот кто он. Ему пятнадцать лет всего. Когда Павел Сергеевич привел его, мы все долго смотрели на это чудо, пытаясь понять, как пятнадцатилетнему пацану удалось написать такую вещь. А парень боялся поднять голову, стоял, ломая пальцы, и не знал, куда деваться. Агнесса Павловна взяла над ним шефство, усадила на стул, сказала несколько ободряющих слов, и парень немного расслабился. Обычно автора всегда засыпают вопросами, но на этот раз царило какое-то неловкое молчание, и Агнесса Павловна решила задавать вопросы сама.
— Вас зовут Дмитрий?
Парень застенчиво кивнул, краснея оттого, что его впервые в жизни назвали на вы.
— А по отчеству?
Парень совсем растерялся, настолько, что долго не мог сообразить, чего от него хотят. Агнесса Павловна терпеливо выспросила у него, как зовут его папу.
— Дмитрий Аркадьевич, расскажите нам, пожалуйста, ваша пьеса написана с натуры?
— Эээ… Что вы имеете в виду?
— У героев пьесы есть прототипы?
— Да… Есть… Да, пожалуй, я писал с натуры. Говорят, если писать не с натуры, ничего хорошего не получится.
— Ну, это спорный вопрос, — улыбнулась Агнесса Павловна. — Скажите, а сами вы любили когда-нибудь? Или любите? — Дмитрий так сконфузился, что Агнесса Павловна тут же спохватилась:
— Простите, ради Бога, голубчик, я не хотела вас смутить. Понимаете, в чем дело, вы написали просто замечательную пьесу! Вот я и хотела узнать, переживали ли вы сами те чувства, которые вложили в ваших героев. Можете не отвечать! — поспешила добавить она, заметив, что Дмитрий готов убежать из театра сломя голову.
В общем, у меня эта встреча оставила гнетущее впечатление. Слова из парня приходилось вытягивать клещами, он краснел и бледнел, смущался, заикался, словом, был ни «бэ», ни «мэ». Это у него пройдет, конечно, со временем, но сейчас он оказался совершенно невменяем. Мы с Петькой сбежали с этого действа от сраму. Не за себя было стыдно, а за него.
Анна избегает меня, это точно! Сегодня прошла мимо, даже не подняла глаз, поздоровалась куда-то в пустоту, будто не со мной. На репетиции держалась холодно и отчужденно, а когда мне приходилось целовать ее по ходу пьесы, на поцелуй не отвечала, просто подставляла губы, и мне приходилось целовать будто статую. Вот я и узнал, что такое страдание! Она просто охладела ко мне. Но так же не бывает! Не может такого быть! Я же видел в ее глазах любовь и нежность, что же это все было — не настоящее?! Игра? Не могло же чувство исчезнуть внезапно, вот так, будто его отрубили взмахом топора?
Я не нахожу себе места, мечусь, бегаю по театру, всем мозолю глаза, и мне кажется, что каждый видит, что со мной происходит, но нисколько мне не сочувствует. Мне, собственно, и не надо никакого сочувствия, оно мне даром не нужно, в принципе, на месте каждого я вел бы себя точно так же: ну влюбился парень в старуху, ну и дурак, она его отвергла и правильно сделала… Бог мой, я назвал ее старухой… Как у меня повернулся язык?! Анна, Анна, прости меня, я не хотел…
Нужно поговорить с ней. Во что бы то ни стало! Где она? В своей гримерной? Я иду туда! Я и вправду иду к ней, не разбирая, кто встречается мне на пути, люди отскакивают в сторону, встречаясь с моим взглядом, твердым, как танковая броня. Вот и ее дверь. Стучусь. Слышу ее голос:
— Войдите.
Врываюсь, она вскакивает, всплескивает руками:
— Что с вами, Мишенька? На вас лица нет.
— На мне мое лицо, Анна Макаровна, на мне, — хрипло говорю я и закрываюсь руками. — Простите. Простите, ради бога, что я вот так ворвался, напугал вас…
— Присядьте, Мишенька, — голос у нее мягкий, успокаивающий. — Присядьте. Хотите воды?
— Что? Воды? Нет, спасибо, вода мне не поможет. Еще раз простите. Но я хотел поговорить с вами.
— О чем? — она медленно опускается на краешек стула, кутается в цветастый халат, смотрит жалобно.
— О нас с вами. Анна Макаровна, я вас люблю. Но я замечаю, что вы сторонитесь меня, вы охладели ко мне…
— Помилуйте, Мишенька, — беспомощно говорит она. — Что вы такое говорите?
— Я говорю то, что есть. Анна Макаровна, вы охладели ко мне.
— Нет-нет, Мишенька, это не так! — она умоляюще протягивает ко мне руку, я порываюсь броситься к ней, но она останавливает меня. — Поймите меня, милый. Мой муж… Словом, он поставил мне условие… Или он, или вы…
— И что же вы выбрали?
На нее жалко смотреть — мои последние слова бьют ее своей чугунной мощью.
— Я не выбрала. Ах, если бы у меня была возможность выбирать!
— А разве у вас нет такой возможности?
— Увы…
— Значит, вы остаетесь с ним… — потерянно говорю я.
— Поймите меня, Мишенька…
— Не называйте меня Мишенькой! — говорю я довольно грубо, смотрю на нее бешеными глазами. — Я ненавижу, когда меня называют Мишенькой! Меня передергивает всякий раз, когда меня называют Мишенькой! — Разозлить ее, заставить меня ненавидеть, чтобы она не мучилась от своего выбора, увидела, что со мной, таким бешеным психом, ей было бы очень плохо, ей было бы ужасно, я превратил бы ее жизнь в ад, пусть думает так, чем страдает, оплакивая нашу разбитую любовь… — Вы… вы… Вы просто… просто…
— Ну, договаривайте, — слышу я холодный голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60