одну лишь ночь оставалось ему петь у зарешеченного окна и кричать из теплого непроглядного сумрака майской ночи; потом его уведут, и это окно достанется Гудвину. Дело Гудвина было назначено на июньскую сессию суда, под залог его не освобождали. Но он по-прежнему не соглашался, чтобы Хорес упоминал о пребывании Лупоглазого на месте преступления.
- Говорю же вам, - сказал Гудвин, - у них нет против меня никаких улик.
- Откуда вы знаете? - спросил Хорес.
- Ну пусть, как бы там ни было, на суде надежда все-таки есть. А если до Мемфиса дойдет, что я продал Лупоглазого, думаете, у меня будет надежда вернуться сюда после дачи показаний?
- На вашей стороне закон, справедливость, цивилизация.
- Конечно, если я до конца дней буду сидеть на корточках в этом углу. Подите сюда, - Гудвин подвел Хореса к окну. - Из отеля смотрят сюда пять окон. А я видел, как он выстрелом из пистолета с двадцати футов зажигал спички. Да черт возьми, если я покажу против него на суде, то оттуда уже не вернусь.
- Но ведь существует такое понятие, как препятствие отправлению пра...
- Препятствие кривосудию. Пусть докажут, что это я. Томми лежал в сарае, стреляли в него сзади. Пусть найдут пистолет. Я находился на месте и ждал. Бежать не пытался. Хотя мог бы. Шерифа вызвал я. Конечно, то, что там были только она, я и папа, говорит не в мою пользу. Но если это уловка, разве здравый смысл не подсказывает, что я мог бы найти другую, получше?
- Вас будет судить не здравый смысл, - сказал Хорес. - Вас будут судить присяжные.
- Пусть судят. Это и все, чем они будут располагать. Убитый найден в сарае, к нему никто не притрагивался. Я, жена, папа и малыш находились в доме; там ничего не тронуто; за шерифом посылал я. Нет-нет; так я знаю, что какая-то надежда у меня есть, но стоит хоть заикнуться о Лупоглазом, и моя песенка спета. Я знаю, чем это кончится.
- Но вы же слышали выстрел, - сказал Хорес. - Вы уже говорили.
- Нет, - сказал Гудвин. - Не говорил. Я ничего не слышал. Ничего об этом не знаю... Подождите минутку на улице, я поговорю с Руби.
Вышла она через пять минут. Хорес сказал:
- В этом деле есть что-то, чего я пока не знаю; вы оба чего-то не говорите мне. Ли предупредил вас, чтобы вы не говорили мне этого. Я прав?
Женщина шла рядом с Хоресом, держа на руках ребенка. Ребенок то и дело хныкал, его худенькое тельце судорожно подергивалось. Она вполголоса напевала ему и качала, стараясь успокоить.
- Должно быть, вы его слишком много носите, - сказал Хорес. - Возможно, если б вы могли оставить его в отеле...
- Я считаю, Ли сам знает, что ему делать, - сказала женщина.
- Но ведь адвокату нужно знать все обстоятельства, все до мелочей. Он сам решит, что говорить и чего не говорить. Иначе для чего он? Это все равно что заплатить дантисту за лечение зуба, а потом не позволить ему заглянуть вам в рот, понимаете? Вы же не поступите так с дантистом или врачом?
Женщина, ничего не ответив, склонилась к ребенку. Ребенок хныкал.
- И более того, существует такое понятие, как препятствие отправлению правосудия. Допустим, Ли показывает под присягой, что там больше никого не было, допустим, присяжные собираются его оправдать, что маловероятно, и вдруг обнаруживается человек, видевший там Лупоглазого или его отъезжающую машину. Тогда они скажут: раз Ли не говорит правды в мелочах, как верить ему, когда речь идет о его жизни?
Они подошли к отелю. Хорес распахнул дверь. Женщина даже не взглянула на него.
- Я считаю, Ли виднее самому, - сказала она, входя.
Ребенок зашелся тонким, жалобным, мучительным криком.
- Тихо, - сказала женщина. - Шшшш.
Айсом вез Нарциссу с вечеринки; было уже поздно, когда машина остановилась на углу и подобрала Хореса. Начинали зажигаться редкие огни, мужчины, поужинав, неторопливо тянулись к площади, но убийце-негру было еще рано начинать пение.
- А ему надо бы поторопиться, - сказал Хорес. - У него остается только два дня.
Но убийца еще не появлялся в окне. Тюрьма выходила фасадом на запад; медно-красные лучи заходящего солнца падали на захватанную решетку и на маленькое бледное пятно руки, ветра почти не было, и вытекающие из окна голубые струйки табачного дыма медленно расплывались рваными клочьями.
- Только нехорошо будет держать там ее мужа без этого несчастного зверя, отсчитывающего последние вздохи во всю силу голоса...
- Может, повременят и повесят их вместе, - сказала Нарцисса. - Иногда ведь так поступают, не правда ли?
Хорес развел в камине небольшой огонь. Было не холодно. Теперь он пользовался лишь одной комнатой, а питался в отеле; остальная часть дома вновь была заперта. Попытался читать, потом отложил книгу, разделся и лег в постель. Было слышно, как городские часы пробили двенадцать.
- Когда все будет позади, я, пожалуй, отправлюсь в Европу, - сказал он. - Мне нужна перемена. Или мне, или штату Миссисипи, одно из двух.
Возможно, несколько человек еще стоят у забора, потому что это последняя ночь убийцы; его крупная, гориллоподобная фигура приникла к прутьям решетки, он поет, а на его силуэте, на клетчатом проеме окна бьется и мечется рваная печаль айланта, последний цветок уже упал в густые пятна на тротуаре. Хорес опять заворочался в постели.
- Хоть бы убрали с тротуара всю эту дрянь, - сказал он. - Проклятье. Проклятье. Проклятье.
Заснул Хорес поздно; до рассвета он не мог сомкнуть глаз. Разбудил его чей-то стук в дверь. Была половина седьмого. Он подошел к двери. За нею стоял швейцар-негр из отеля.
- В чем дело? - спросил Хорес. - Что-нибудь с миссис Гудвин?
- Она просила вас прийти, когда встанете, - ответил негр.
- Скажи ей, я буду через десять минут.
Когда он вошел в отель, навстречу ему попался молодой человек с небольшой черной сумкой, какие бывают у врачей. Хорес поднялся наверх. Женщина, стоя в полуотворенной двери, смотрела в коридор.
- Вызвала наконец доктора, - сказала она. - Но так или иначе, я хотела...
Ребенок, весь красный, потный, лежал в позе распятого на кровати, раскинув скрюченные ручонки, и судорожно, с присвистом ловил ртом воздух.
- Ему нездоровилось всю ночь, - сказала женщина. - Я принесла кой-каких лекарств и до рассвета пыталась его успокоить. В конце концов вызвала доктора. - Она стояла у кровати, глядя на ребенка. - Там была женщина, сказала она. - Молоденькая девчонка.
- Дев... - произнес Хорес. - А-а, - протянул он. - Да. Вот и расскажите мне об этом.
XVIII
Лупоглазый стремительно, однако без малейшего признака паники или спешки, пронесся в машине по глинистой дороге и выехал на песок. Темпл сидела рядом с ним. Шляпка ее сбилась на затылок, из-под мятых полей торчали спутанные завитки волос. Когда на повороте она бессильно покачнулась, лицо ее было как у сомнамбулы. Привалилась к Лупоглазому, невольно вскинув вялую руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
- Говорю же вам, - сказал Гудвин, - у них нет против меня никаких улик.
- Откуда вы знаете? - спросил Хорес.
- Ну пусть, как бы там ни было, на суде надежда все-таки есть. А если до Мемфиса дойдет, что я продал Лупоглазого, думаете, у меня будет надежда вернуться сюда после дачи показаний?
- На вашей стороне закон, справедливость, цивилизация.
- Конечно, если я до конца дней буду сидеть на корточках в этом углу. Подите сюда, - Гудвин подвел Хореса к окну. - Из отеля смотрят сюда пять окон. А я видел, как он выстрелом из пистолета с двадцати футов зажигал спички. Да черт возьми, если я покажу против него на суде, то оттуда уже не вернусь.
- Но ведь существует такое понятие, как препятствие отправлению пра...
- Препятствие кривосудию. Пусть докажут, что это я. Томми лежал в сарае, стреляли в него сзади. Пусть найдут пистолет. Я находился на месте и ждал. Бежать не пытался. Хотя мог бы. Шерифа вызвал я. Конечно, то, что там были только она, я и папа, говорит не в мою пользу. Но если это уловка, разве здравый смысл не подсказывает, что я мог бы найти другую, получше?
- Вас будет судить не здравый смысл, - сказал Хорес. - Вас будут судить присяжные.
- Пусть судят. Это и все, чем они будут располагать. Убитый найден в сарае, к нему никто не притрагивался. Я, жена, папа и малыш находились в доме; там ничего не тронуто; за шерифом посылал я. Нет-нет; так я знаю, что какая-то надежда у меня есть, но стоит хоть заикнуться о Лупоглазом, и моя песенка спета. Я знаю, чем это кончится.
- Но вы же слышали выстрел, - сказал Хорес. - Вы уже говорили.
- Нет, - сказал Гудвин. - Не говорил. Я ничего не слышал. Ничего об этом не знаю... Подождите минутку на улице, я поговорю с Руби.
Вышла она через пять минут. Хорес сказал:
- В этом деле есть что-то, чего я пока не знаю; вы оба чего-то не говорите мне. Ли предупредил вас, чтобы вы не говорили мне этого. Я прав?
Женщина шла рядом с Хоресом, держа на руках ребенка. Ребенок то и дело хныкал, его худенькое тельце судорожно подергивалось. Она вполголоса напевала ему и качала, стараясь успокоить.
- Должно быть, вы его слишком много носите, - сказал Хорес. - Возможно, если б вы могли оставить его в отеле...
- Я считаю, Ли сам знает, что ему делать, - сказала женщина.
- Но ведь адвокату нужно знать все обстоятельства, все до мелочей. Он сам решит, что говорить и чего не говорить. Иначе для чего он? Это все равно что заплатить дантисту за лечение зуба, а потом не позволить ему заглянуть вам в рот, понимаете? Вы же не поступите так с дантистом или врачом?
Женщина, ничего не ответив, склонилась к ребенку. Ребенок хныкал.
- И более того, существует такое понятие, как препятствие отправлению правосудия. Допустим, Ли показывает под присягой, что там больше никого не было, допустим, присяжные собираются его оправдать, что маловероятно, и вдруг обнаруживается человек, видевший там Лупоглазого или его отъезжающую машину. Тогда они скажут: раз Ли не говорит правды в мелочах, как верить ему, когда речь идет о его жизни?
Они подошли к отелю. Хорес распахнул дверь. Женщина даже не взглянула на него.
- Я считаю, Ли виднее самому, - сказала она, входя.
Ребенок зашелся тонким, жалобным, мучительным криком.
- Тихо, - сказала женщина. - Шшшш.
Айсом вез Нарциссу с вечеринки; было уже поздно, когда машина остановилась на углу и подобрала Хореса. Начинали зажигаться редкие огни, мужчины, поужинав, неторопливо тянулись к площади, но убийце-негру было еще рано начинать пение.
- А ему надо бы поторопиться, - сказал Хорес. - У него остается только два дня.
Но убийца еще не появлялся в окне. Тюрьма выходила фасадом на запад; медно-красные лучи заходящего солнца падали на захватанную решетку и на маленькое бледное пятно руки, ветра почти не было, и вытекающие из окна голубые струйки табачного дыма медленно расплывались рваными клочьями.
- Только нехорошо будет держать там ее мужа без этого несчастного зверя, отсчитывающего последние вздохи во всю силу голоса...
- Может, повременят и повесят их вместе, - сказала Нарцисса. - Иногда ведь так поступают, не правда ли?
Хорес развел в камине небольшой огонь. Было не холодно. Теперь он пользовался лишь одной комнатой, а питался в отеле; остальная часть дома вновь была заперта. Попытался читать, потом отложил книгу, разделся и лег в постель. Было слышно, как городские часы пробили двенадцать.
- Когда все будет позади, я, пожалуй, отправлюсь в Европу, - сказал он. - Мне нужна перемена. Или мне, или штату Миссисипи, одно из двух.
Возможно, несколько человек еще стоят у забора, потому что это последняя ночь убийцы; его крупная, гориллоподобная фигура приникла к прутьям решетки, он поет, а на его силуэте, на клетчатом проеме окна бьется и мечется рваная печаль айланта, последний цветок уже упал в густые пятна на тротуаре. Хорес опять заворочался в постели.
- Хоть бы убрали с тротуара всю эту дрянь, - сказал он. - Проклятье. Проклятье. Проклятье.
Заснул Хорес поздно; до рассвета он не мог сомкнуть глаз. Разбудил его чей-то стук в дверь. Была половина седьмого. Он подошел к двери. За нею стоял швейцар-негр из отеля.
- В чем дело? - спросил Хорес. - Что-нибудь с миссис Гудвин?
- Она просила вас прийти, когда встанете, - ответил негр.
- Скажи ей, я буду через десять минут.
Когда он вошел в отель, навстречу ему попался молодой человек с небольшой черной сумкой, какие бывают у врачей. Хорес поднялся наверх. Женщина, стоя в полуотворенной двери, смотрела в коридор.
- Вызвала наконец доктора, - сказала она. - Но так или иначе, я хотела...
Ребенок, весь красный, потный, лежал в позе распятого на кровати, раскинув скрюченные ручонки, и судорожно, с присвистом ловил ртом воздух.
- Ему нездоровилось всю ночь, - сказала женщина. - Я принесла кой-каких лекарств и до рассвета пыталась его успокоить. В конце концов вызвала доктора. - Она стояла у кровати, глядя на ребенка. - Там была женщина, сказала она. - Молоденькая девчонка.
- Дев... - произнес Хорес. - А-а, - протянул он. - Да. Вот и расскажите мне об этом.
XVIII
Лупоглазый стремительно, однако без малейшего признака паники или спешки, пронесся в машине по глинистой дороге и выехал на песок. Темпл сидела рядом с ним. Шляпка ее сбилась на затылок, из-под мятых полей торчали спутанные завитки волос. Когда на повороте она бессильно покачнулась, лицо ее было как у сомнамбулы. Привалилась к Лупоглазому, невольно вскинув вялую руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64