Он положил их на столик у изголовья постели, а сам присел на кровать возле меня, ласково заглянул мне в глаза, положил руку мне на голову и что-то тихо пророкотал.
— Вождь говорит, — перевел Ларсен, — что, невзирая на ваш усталый вид, супружеская жизнь с его дочерью, похоже, пошла вам на пользу.
— Скажите ему, пожалуйста, что его дочь стала еще краше, чем прежде.
— Я не стану переводить, мистер Курзон. В резервации не принято восхищаться красотой своей скво.
— Спасибо, профессор Ларсен. Тогда скажите ему, что Натома удивительно работящая.
— Это ему придется по душе.
В этот момент дверь распахнулась, и в викиапе появилась работящая скво собственной персоной — она ворвалась как растревоженная богиня. Впрочем, многие ли богини так элегантны и грациозны, как моя женушка?
Она бросилась ко мне.
— Что такое. Хинь? Что случиться? Ты болеть? Почему на кровать? О, я тебя задушить? Где ты быть? Куда ты направляться? Ты знать, что я приезжать? Как ты узнать? Почему ты молчать?
Когда она отпустила меня и я смог вздохнуть и что-то сказать, я ответил на тысячу ее вопросов встречным вопросом: что она здесь делает?
— Я не мочь не приехать, — сказала Натома. — Я хочу взять в Эри новый запас здравый рассудок. Я видеть мой брат. И я очень бешеный!
Мне до смерти хотелось узнать подробности, но на разговоры времени не оставалось — наступил священный час трапезы. Папочка, профессор, малолетние братья и я сидели за столом, а мамочка и Натома подавали кушанья. Моя несравненная женушка сочла своим долгом вернуться ко всем традициям резервации. На ней был наряд из оленьей шкуры, она скромно потупляла мордашку и исправно краснела, когда малолетние бутузы отпускали шуточки по поводу интимной жизни молодоженов, которые Ларсен решительно отказывался переводить.
После трапезы я сделал ей знак, что приглашаю на вечернюю прогулку, она согласно кивнула, но жестом попросила обождать: ей — вместе с мамочкой
— предстоит перемыть посуду. Когда Натома наконец окончательно освободилась и мы вышли из викиапа, она скромно следовала за мной, отставая на три шага, как и положено по обычаю. Лишь когда нас больше не было видно из викиапа, она кинулась мне на шею и чуть не повалила меня на землю.
— Я любить тебя. О, как я любить тебя! Я любить тебя, даже если ты омерзительный. Ведь ты освободить меня от Эри!
— Ну, ты бы, милая, и без меня вырвалась из плена традиций и обычаев.
— Как? Я никогда не знать, что есть другой мир. Нет, ты эмансипировать меня и теперь я весь твой.
Любопытное явление. Она еще вполне безграмотно говорит на двадцатке, но слово «эмансипация» уже проникло в ее словарь!
— И я весь твой, — сказал я. — Наша любовь и преданность взаимны.
Она привела меня туда, где любила прятаться в детстве — к высоченному ливанскому кедру. Мы залезли повыше и, укрытые его листвой, сидели рядышком, взявшись за руки, не боясь осуждающих взглядом эрийских замшелых консерваторов.
— Кто рассказывать первый? — спросила она.
— Ты.
— Мистер Гилель быть прав. Мой брат найти меня.
— Где он тебя нашел?
— Бокстон.
— Я и не подозревал, что ты там.
— Машины держать нас отдельно. Ты и я.
— Верно. Ну и что произошло между вами? Он пытался развеять твою тревогу?
— Нет. Я бояться Секвойя. Он не просто дурной мальчик. Он есть холодный. Совсем холодный. Нет сердца.
— О-о!
— Он больше не быть мой брат.
— Сейчас — да. Но снова станет твоим любящим братом, когда все это наваждение закончится.
— Он сказать мне, что растереть по стенка весь род человеков, что человеки напрашиваться на беда много, много тысяч лет. Будет смерть и уничтожать. Никакой пощады.
— Боже мой! Нет сомнений в том, что у нега и электронной сети слово с делом не разойдется!
— Он приказать мне идти в Эри, где я быть в безопасности. Сеть не проникать в резервация. И еще несколько мест, куда она не проникать. Сахара, Бразилия и… и… Я забыть, потому что не слушать.
— Почему?
— Я выйти из себя. Я сказать ему… Почему ты смеяться?
— Да просто я знаю, какая ты, когда взбесишься.
— Я сказать ему, что он есть изменник меня, своя семья, свой народ и весь прекрасный мир, который мне показать мой муж.
— О-ля-ля! Ты действительно раскипятилась.
— Я сказать ему, что я не быть больше скво. Мой муж сделать из меня независимый персона, который уметь думать сам, и я будет делать все возможное, чтобы его останавливать и наказывать, даже если нужно ополчать на него все племена и народы Эри. Если мы мочь побивать интернациональный мафия, то мы легко побивать и его подлый друг компутер.
— Молодец, Натомочка, здорово ты ему врезала! А если рассуждать спокойно — племена и народы Эри действительно могут помочь в нашей борьбе?
— Обязательно. Мы жить много поколений без электроника, за ограда, и иметь только самое нужное. Поэтому компутер не мочь обманывать индейцы. Они его презирать. Наши мужчины рваться в бой.
— Неужели их не смущает, что придется выступить против сына великого вождя?
— Они не будет его убивать. Они просто положить его на решетка и медленно жарить, пока он не приходить в разум. Сейчас он очень холодный. Немного горячо ему помогать.
— Ты упомянула в разговоре с ним наше основного изменника — предателя из Команды?
— Нет.
— Ну и как он реагировал на твою вспышку?
— Никак. Он повернуться и уйти, как будто я был часть мебели.
— И куда он направился?
— Натома не знать.
— Обратно к своим криокапсулам?
— Натома не знать. Он уйти, и я вернуться в Эри.
— Правильно. Здесь ты и останешься.
— Нет.
— Почему это «нет»?
— Хочу быть с тобой.
— Натома!
— Эдуард!
Тут мы так повздорили, что в итоге чуть не ссыпались с ветки. Я исступленно перечислял все смертельно опасные подлости, на которые способно чертово электронное братство. Никакого результата. Когда я рассказал, что вигвам сгорел, а от роскошного севрского сервиза остались одни черепки, она и бровью не повела. Натома только еще больше насупилась и выразила еще большую решимость идти до конца. Она так трогательно походила на меня былого — когда я был горяч и в трудных ситуациях поступал по принципу или грудь в орденах, или голова в кустах. Так что я в итоге сдался. Я же говорил, что моя черокская женушка приворожила меня — они, индеанки, это умеют.
И моя умница сумела перехитрить коварную электронную мафию. Мы-таки пробились в Тщикаго. Сперва мы направились в Буффало, оттуда в Питтсбург, из Питтсбурга в Чарлстон. Затем мы намеревались добраться до Спрингфилда, сесть там в машину на воздушной подушке и мигом домчаться до Тщикаго. Однако кто-то напортачил с билетами, и на чарлстонской челночной станции у нас возникли трудности перед самым вылетом. Натомин испангль был не лучше двадцатки, поэтому я оставил ее в челноке и сам пошел разбираться с претензиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— Вождь говорит, — перевел Ларсен, — что, невзирая на ваш усталый вид, супружеская жизнь с его дочерью, похоже, пошла вам на пользу.
— Скажите ему, пожалуйста, что его дочь стала еще краше, чем прежде.
— Я не стану переводить, мистер Курзон. В резервации не принято восхищаться красотой своей скво.
— Спасибо, профессор Ларсен. Тогда скажите ему, что Натома удивительно работящая.
— Это ему придется по душе.
В этот момент дверь распахнулась, и в викиапе появилась работящая скво собственной персоной — она ворвалась как растревоженная богиня. Впрочем, многие ли богини так элегантны и грациозны, как моя женушка?
Она бросилась ко мне.
— Что такое. Хинь? Что случиться? Ты болеть? Почему на кровать? О, я тебя задушить? Где ты быть? Куда ты направляться? Ты знать, что я приезжать? Как ты узнать? Почему ты молчать?
Когда она отпустила меня и я смог вздохнуть и что-то сказать, я ответил на тысячу ее вопросов встречным вопросом: что она здесь делает?
— Я не мочь не приехать, — сказала Натома. — Я хочу взять в Эри новый запас здравый рассудок. Я видеть мой брат. И я очень бешеный!
Мне до смерти хотелось узнать подробности, но на разговоры времени не оставалось — наступил священный час трапезы. Папочка, профессор, малолетние братья и я сидели за столом, а мамочка и Натома подавали кушанья. Моя несравненная женушка сочла своим долгом вернуться ко всем традициям резервации. На ней был наряд из оленьей шкуры, она скромно потупляла мордашку и исправно краснела, когда малолетние бутузы отпускали шуточки по поводу интимной жизни молодоженов, которые Ларсен решительно отказывался переводить.
После трапезы я сделал ей знак, что приглашаю на вечернюю прогулку, она согласно кивнула, но жестом попросила обождать: ей — вместе с мамочкой
— предстоит перемыть посуду. Когда Натома наконец окончательно освободилась и мы вышли из викиапа, она скромно следовала за мной, отставая на три шага, как и положено по обычаю. Лишь когда нас больше не было видно из викиапа, она кинулась мне на шею и чуть не повалила меня на землю.
— Я любить тебя. О, как я любить тебя! Я любить тебя, даже если ты омерзительный. Ведь ты освободить меня от Эри!
— Ну, ты бы, милая, и без меня вырвалась из плена традиций и обычаев.
— Как? Я никогда не знать, что есть другой мир. Нет, ты эмансипировать меня и теперь я весь твой.
Любопытное явление. Она еще вполне безграмотно говорит на двадцатке, но слово «эмансипация» уже проникло в ее словарь!
— И я весь твой, — сказал я. — Наша любовь и преданность взаимны.
Она привела меня туда, где любила прятаться в детстве — к высоченному ливанскому кедру. Мы залезли повыше и, укрытые его листвой, сидели рядышком, взявшись за руки, не боясь осуждающих взглядом эрийских замшелых консерваторов.
— Кто рассказывать первый? — спросила она.
— Ты.
— Мистер Гилель быть прав. Мой брат найти меня.
— Где он тебя нашел?
— Бокстон.
— Я и не подозревал, что ты там.
— Машины держать нас отдельно. Ты и я.
— Верно. Ну и что произошло между вами? Он пытался развеять твою тревогу?
— Нет. Я бояться Секвойя. Он не просто дурной мальчик. Он есть холодный. Совсем холодный. Нет сердца.
— О-о!
— Он больше не быть мой брат.
— Сейчас — да. Но снова станет твоим любящим братом, когда все это наваждение закончится.
— Он сказать мне, что растереть по стенка весь род человеков, что человеки напрашиваться на беда много, много тысяч лет. Будет смерть и уничтожать. Никакой пощады.
— Боже мой! Нет сомнений в том, что у нега и электронной сети слово с делом не разойдется!
— Он приказать мне идти в Эри, где я быть в безопасности. Сеть не проникать в резервация. И еще несколько мест, куда она не проникать. Сахара, Бразилия и… и… Я забыть, потому что не слушать.
— Почему?
— Я выйти из себя. Я сказать ему… Почему ты смеяться?
— Да просто я знаю, какая ты, когда взбесишься.
— Я сказать ему, что он есть изменник меня, своя семья, свой народ и весь прекрасный мир, который мне показать мой муж.
— О-ля-ля! Ты действительно раскипятилась.
— Я сказать ему, что я не быть больше скво. Мой муж сделать из меня независимый персона, который уметь думать сам, и я будет делать все возможное, чтобы его останавливать и наказывать, даже если нужно ополчать на него все племена и народы Эри. Если мы мочь побивать интернациональный мафия, то мы легко побивать и его подлый друг компутер.
— Молодец, Натомочка, здорово ты ему врезала! А если рассуждать спокойно — племена и народы Эри действительно могут помочь в нашей борьбе?
— Обязательно. Мы жить много поколений без электроника, за ограда, и иметь только самое нужное. Поэтому компутер не мочь обманывать индейцы. Они его презирать. Наши мужчины рваться в бой.
— Неужели их не смущает, что придется выступить против сына великого вождя?
— Они не будет его убивать. Они просто положить его на решетка и медленно жарить, пока он не приходить в разум. Сейчас он очень холодный. Немного горячо ему помогать.
— Ты упомянула в разговоре с ним наше основного изменника — предателя из Команды?
— Нет.
— Ну и как он реагировал на твою вспышку?
— Никак. Он повернуться и уйти, как будто я был часть мебели.
— И куда он направился?
— Натома не знать.
— Обратно к своим криокапсулам?
— Натома не знать. Он уйти, и я вернуться в Эри.
— Правильно. Здесь ты и останешься.
— Нет.
— Почему это «нет»?
— Хочу быть с тобой.
— Натома!
— Эдуард!
Тут мы так повздорили, что в итоге чуть не ссыпались с ветки. Я исступленно перечислял все смертельно опасные подлости, на которые способно чертово электронное братство. Никакого результата. Когда я рассказал, что вигвам сгорел, а от роскошного севрского сервиза остались одни черепки, она и бровью не повела. Натома только еще больше насупилась и выразила еще большую решимость идти до конца. Она так трогательно походила на меня былого — когда я был горяч и в трудных ситуациях поступал по принципу или грудь в орденах, или голова в кустах. Так что я в итоге сдался. Я же говорил, что моя черокская женушка приворожила меня — они, индеанки, это умеют.
И моя умница сумела перехитрить коварную электронную мафию. Мы-таки пробились в Тщикаго. Сперва мы направились в Буффало, оттуда в Питтсбург, из Питтсбурга в Чарлстон. Затем мы намеревались добраться до Спрингфилда, сесть там в машину на воздушной подушке и мигом домчаться до Тщикаго. Однако кто-то напортачил с билетами, и на чарлстонской челночной станции у нас возникли трудности перед самым вылетом. Натомин испангль был не лучше двадцатки, поэтому я оставил ее в челноке и сам пошел разбираться с претензиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72