Конверт выбросили, как и в прошлый раз.
Недели через две таинственный Вишневский прислал две тысячи, на сей раз мелкими купюрами. Надпись печатными буквами на полях клочка газеты информировала, что и эти деньги передаются в пользу государства. Когда затем одно за другим пришло несколько ценных писем, содержащих в сумме семь тысяч двести долларов, секретарша начальника валютного отдела наконец-то проявила интерес к таинственным посланиям и позвонила своей подруге, секретарше председателя:
— Кто такой этот Вишневский с долларами?
— Понятия не имею. Ненормальный, наверное.
— А что говорит председатель?
— Что патриот. А я считаю, что патриот обменял бы их по официальному курсу на польские злотые. Нет, просто богатый псих.
— Если бы он посылал хотя бы на восстановление Королевского замка, ещё можно понять. Но вот так, просто в пользу государства?
— Ах, милая, я и сама удивляюсь.
Несколько недель было тихо, а потом Вишневский словно с цепи сорвался. Чуть ли не каждый день в банк стали приходить толстые серые конверты, набитые иностранной валютой. Общая сумма перечисленных в государственную казну долларов уже превысила пятьдесят тысяч.
Дарственные в пользу государства не являются служебной тайной. Сотрудники Польского банка поделились со своими близкими интересными новостями. Потрясённые близкие, не привыкшие к крупным суммам долларов, раструбили по всему городу о благородном поступке Вишневского. Потрясённые в свою очередь многие тысячи варшавян ломали головы, что бы это значило.
Вишневский же после первых хаотичных посылок несколько систематизировал свою деятельность и стал присылать деньги каждые две недели. Так продолжалось некоторое время, потом деньги перестали поступать, а потом сразу пришло пять тысяч самыми мелкими купюрами. На сей раз они были запакованы в коробку из-под шоколадных вафель производства Чешинской фабрики «Ольза».
А ведь мой кузен Вишневский проживал именно в Чешине…
Как раз в это время муж секретарши начальника валютного отдела отправлялся в трехнедельную служебную командировку в ГДР. Поскольку в их машине вышел из строя сигнал, он, укладывая чемодан, давал жене инструкции:
— На такой машине ездить нельзя, первый же гаишник тебя остановит. Я уже не успеваю, тебе придётся самой заняться машиной. Поезжай в мастерскую на Олъкусскую, она работает до пяти, дашь в лапу электрику, он тут же сделает.
Жене совсем не улыбалось заниматься не своим делом, и она спросила недовольно:
— А где эта Олькусская?
— На Мокотове. Пулавскую знаешь? Она на неё выходит, между Дольной и автовокзалом. А если он скажет, что надо обязательно покупать новый…
— Постой, постой! — спохватилась жена. — На Олькусской?
— На Олькусской, а что?
— Так ведь на Олькусской живёт тот Вишневский, который прислал в банк почти семьдесят тысяч долларов. Да, я помню: Олькусская, восемьдесят шесть.
— Скажи пожалуйста, — рассеянно отозвался муж, запихивая в чемодан бритвенный прибор, и вдруг выпрямился:
— Как ты сказала? Восемьдесят шесть?
— Да, восемьдесят шесть.
— А ты не ошиблась? Восемьдесят шесть? Да там не может быть такого номера, вся улица — несколько домов, ну вот как от нас до этого фонаря. Наверняка ты что-то перепутала.
— Да нет, я прекрасно помню, у меня же хранятся его конверты. Может, просто там такая нумерация?
У мужа через два часа отправлялся самолёт в Берлин, и ему некогда было заниматься посторонними тайнами. Он вернулся к чемодану очень довольный: теперь жена уж непременно поедет на Олькусскую, хотя бы из любопытства.
— Только обязательно поезжай в рабочее время, — попросил он, — тогда наверняка застанешь электрика.
Секретарша съездила на Олькусскую даже два раза, посетила электрика и твёрдо убедилась в том, что дом под номером восемьдесят шесть — чистая фикция. Взволнованная своим открытием, она позвонила подруге:
— Слушай, надо сказать председателю, что этот Вишневский вообще не существует. А если и существует, то не на Олькусской. Я проверила, там вообще нет такого дома.
Весть молниеносно разнеслась по банку и вызвала всеобщее волнение. Благотворитель, как видно, пожелал остаться неизвестным и сообщил ложный адрес. Кое у кого благородный Вишневский вызвал подозрения.
— Может, следует сообщить в милицию? — спросила секретарша начальника валютного отдела.
Начальник задумался.
— Зачем? Никакого преступления тут нет, каждый имеет право передавать в казну государства что пожелает. Может, он не хочет, чтобы знали родственники? Хотя, с другой стороны, вдруг эти деньги добыты нечестным путём? В любом случае действовать надо осторожно и тактично.
Осторожно и тактично сообщили в милицию о странных дарственных. Так, на всякий случай. Милиция, тоже на всякий случай, занялась ими. И обнаружила, что один раз, в самом начале своей благородной деятельности, Вишневский сообщил другой адрес. Мой…
Моя приятельница знала все подробности происходящего, потому что в свою очередь была приятельницей обеих секретарш. Узнав подробности, я решила, что мой адрес Вишневский сообщил по чистой случайности. Вот если бы только не сущий пустяк — коробка из-под вафель кондитерской фабрики «Ольза» и кузен в Чешине…
Подумав, я решила — милиции надо знать об этом. Не потому, что кузен мог оказаться валютным миллионером — смех! Но здесь, несомненно, была какая-то тайна, и её надо разгадать. А всем известно, для милиции каждый пустяк может оказаться важным, и не следует решать самому, какая информация ценная, а какая — пустяк. Что ж, пожалуй, скажу.
Участковый принял информацию с благодарностью, но без особой радости.
— Коробку из-под вафель найдёшь в любом магазине, — сказал он со вздохом. — И вообще во всем этом деле нет состава преступления. Глупое дело…
Я по-прежнему была очень занята, много работала и решила наконец отдохнуть — собрать друзей на бридж, Павел вывихнул ногу, хромал, и я обещала после бриджа отвезти их с Баськой домой. Закончив игру за полночь, мы все вместе спустились к машине. На ветровом стекле за «дворником» была засунута какая-то бумажка. Я подумала — милицейская квитанция на штраф, и ещё удивилась — за что? Ведь машина стоит на специально для этого предназначенном месте. Развернув бумажку, я прочла: «Рябой ездит в Залесье». Накорябано кривыми каракулями, ни подписи, ни даты, лишь непонятная информация о неизвестном Рябом.
После неприятностей с баллонами такие мелочи уже не могли мне испортить настроения. Я лишь проверила, не испорчены ли стеклоочистители.
Всю дорогу мы ломали голову, что может означать записка, и пришли к выводу: просто ошибка. Нормальное дело, ошибки случаются на каждом шагу.
* * *
А потом позвонила Лялька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Недели через две таинственный Вишневский прислал две тысячи, на сей раз мелкими купюрами. Надпись печатными буквами на полях клочка газеты информировала, что и эти деньги передаются в пользу государства. Когда затем одно за другим пришло несколько ценных писем, содержащих в сумме семь тысяч двести долларов, секретарша начальника валютного отдела наконец-то проявила интерес к таинственным посланиям и позвонила своей подруге, секретарше председателя:
— Кто такой этот Вишневский с долларами?
— Понятия не имею. Ненормальный, наверное.
— А что говорит председатель?
— Что патриот. А я считаю, что патриот обменял бы их по официальному курсу на польские злотые. Нет, просто богатый псих.
— Если бы он посылал хотя бы на восстановление Королевского замка, ещё можно понять. Но вот так, просто в пользу государства?
— Ах, милая, я и сама удивляюсь.
Несколько недель было тихо, а потом Вишневский словно с цепи сорвался. Чуть ли не каждый день в банк стали приходить толстые серые конверты, набитые иностранной валютой. Общая сумма перечисленных в государственную казну долларов уже превысила пятьдесят тысяч.
Дарственные в пользу государства не являются служебной тайной. Сотрудники Польского банка поделились со своими близкими интересными новостями. Потрясённые близкие, не привыкшие к крупным суммам долларов, раструбили по всему городу о благородном поступке Вишневского. Потрясённые в свою очередь многие тысячи варшавян ломали головы, что бы это значило.
Вишневский же после первых хаотичных посылок несколько систематизировал свою деятельность и стал присылать деньги каждые две недели. Так продолжалось некоторое время, потом деньги перестали поступать, а потом сразу пришло пять тысяч самыми мелкими купюрами. На сей раз они были запакованы в коробку из-под шоколадных вафель производства Чешинской фабрики «Ольза».
А ведь мой кузен Вишневский проживал именно в Чешине…
Как раз в это время муж секретарши начальника валютного отдела отправлялся в трехнедельную служебную командировку в ГДР. Поскольку в их машине вышел из строя сигнал, он, укладывая чемодан, давал жене инструкции:
— На такой машине ездить нельзя, первый же гаишник тебя остановит. Я уже не успеваю, тебе придётся самой заняться машиной. Поезжай в мастерскую на Олъкусскую, она работает до пяти, дашь в лапу электрику, он тут же сделает.
Жене совсем не улыбалось заниматься не своим делом, и она спросила недовольно:
— А где эта Олькусская?
— На Мокотове. Пулавскую знаешь? Она на неё выходит, между Дольной и автовокзалом. А если он скажет, что надо обязательно покупать новый…
— Постой, постой! — спохватилась жена. — На Олькусской?
— На Олькусской, а что?
— Так ведь на Олькусской живёт тот Вишневский, который прислал в банк почти семьдесят тысяч долларов. Да, я помню: Олькусская, восемьдесят шесть.
— Скажи пожалуйста, — рассеянно отозвался муж, запихивая в чемодан бритвенный прибор, и вдруг выпрямился:
— Как ты сказала? Восемьдесят шесть?
— Да, восемьдесят шесть.
— А ты не ошиблась? Восемьдесят шесть? Да там не может быть такого номера, вся улица — несколько домов, ну вот как от нас до этого фонаря. Наверняка ты что-то перепутала.
— Да нет, я прекрасно помню, у меня же хранятся его конверты. Может, просто там такая нумерация?
У мужа через два часа отправлялся самолёт в Берлин, и ему некогда было заниматься посторонними тайнами. Он вернулся к чемодану очень довольный: теперь жена уж непременно поедет на Олькусскую, хотя бы из любопытства.
— Только обязательно поезжай в рабочее время, — попросил он, — тогда наверняка застанешь электрика.
Секретарша съездила на Олькусскую даже два раза, посетила электрика и твёрдо убедилась в том, что дом под номером восемьдесят шесть — чистая фикция. Взволнованная своим открытием, она позвонила подруге:
— Слушай, надо сказать председателю, что этот Вишневский вообще не существует. А если и существует, то не на Олькусской. Я проверила, там вообще нет такого дома.
Весть молниеносно разнеслась по банку и вызвала всеобщее волнение. Благотворитель, как видно, пожелал остаться неизвестным и сообщил ложный адрес. Кое у кого благородный Вишневский вызвал подозрения.
— Может, следует сообщить в милицию? — спросила секретарша начальника валютного отдела.
Начальник задумался.
— Зачем? Никакого преступления тут нет, каждый имеет право передавать в казну государства что пожелает. Может, он не хочет, чтобы знали родственники? Хотя, с другой стороны, вдруг эти деньги добыты нечестным путём? В любом случае действовать надо осторожно и тактично.
Осторожно и тактично сообщили в милицию о странных дарственных. Так, на всякий случай. Милиция, тоже на всякий случай, занялась ими. И обнаружила, что один раз, в самом начале своей благородной деятельности, Вишневский сообщил другой адрес. Мой…
Моя приятельница знала все подробности происходящего, потому что в свою очередь была приятельницей обеих секретарш. Узнав подробности, я решила, что мой адрес Вишневский сообщил по чистой случайности. Вот если бы только не сущий пустяк — коробка из-под вафель кондитерской фабрики «Ольза» и кузен в Чешине…
Подумав, я решила — милиции надо знать об этом. Не потому, что кузен мог оказаться валютным миллионером — смех! Но здесь, несомненно, была какая-то тайна, и её надо разгадать. А всем известно, для милиции каждый пустяк может оказаться важным, и не следует решать самому, какая информация ценная, а какая — пустяк. Что ж, пожалуй, скажу.
Участковый принял информацию с благодарностью, но без особой радости.
— Коробку из-под вафель найдёшь в любом магазине, — сказал он со вздохом. — И вообще во всем этом деле нет состава преступления. Глупое дело…
Я по-прежнему была очень занята, много работала и решила наконец отдохнуть — собрать друзей на бридж, Павел вывихнул ногу, хромал, и я обещала после бриджа отвезти их с Баськой домой. Закончив игру за полночь, мы все вместе спустились к машине. На ветровом стекле за «дворником» была засунута какая-то бумажка. Я подумала — милицейская квитанция на штраф, и ещё удивилась — за что? Ведь машина стоит на специально для этого предназначенном месте. Развернув бумажку, я прочла: «Рябой ездит в Залесье». Накорябано кривыми каракулями, ни подписи, ни даты, лишь непонятная информация о неизвестном Рябом.
После неприятностей с баллонами такие мелочи уже не могли мне испортить настроения. Я лишь проверила, не испорчены ли стеклоочистители.
Всю дорогу мы ломали голову, что может означать записка, и пришли к выводу: просто ошибка. Нормальное дело, ошибки случаются на каждом шагу.
* * *
А потом позвонила Лялька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76