! Оглох, что ли?!
— Знаешь, сам голову ломаю. Слышать не слышал — у меня орал телевизор, а в машине хороший глушитель. Мотор работал бесшумно, вот и не слышал. Выезд из гаража с другой стороны. Видел какую-то каналью, когда выходил на кухню, только пораньше, около пяти, вроде того. Болтался около гаража пьяный в стельку, я было хотел завести «мерседес» в гараж, да лень взяла.
— А где стоял «мерседес»?
— На улице, под окнами. Неохота мне открывать да закрывать эту дверь, черт её дери.
— А пьяный как выглядел?
— Ты чего меня тут допрашиваешь, легавые и так уже интересовались, десять раз повторять?
— Я же тебе повторила в десятый раз насчёт наезда на Баську!
— Ладно, черт с тобой. Пьянь пьянью. Я и вспомнил-то, потому как допрашивали. Блондинчик, морда с куриную гузку, голодающий, хи-хи! Зато элегант — портки обтрёпанные и красный платочек на шейке…
И все сложилось в логическую цепь. Майор, надо полагать, теперь знал все. Трудновато ему, никуда не денешься, с меня хватит того, о чем догадалась, а ему собирать неопровержимые улики.
* * *
Спустя три дня Польский национальный банк передал в государственную казну более четырех миллионов датских крон, переведённых из Копенгагена Станиславом Вишневским, обитающим в апартаментах королевы Маргариты — видимо, в качестве квартиранта. В пересчёте на доллары — семьсот шестнадцать тысяч.
Майор вызвал меня незамедлительно, принял сухо.
— Если вы ничего не знаете об этом, с позволения сказать, подарке, тогда я китайский император. Послезавтра истекает срок недельной проволочки, не начнёте ли говорить сегодня?
Моё облегчение тут же сменилось полным недоумением.
— Сколько, простите, вы сказали? Семьсот шестнадцать тысяч?
— Точнее, семьсот шестнадцать тысяч двести восемьдесят шесть долларов и двадцать четыре цента.
— Какова прибыль! Народное государство заработало на этом деле почти сто сорок тысяч долларов! Можно сказать, чистоганом. Согласитесь, отнюдь неплохо?
— Народное государство заработало… О чем вы говорите? И вообще объясните наконец, что все это значит?
Я начала вдохновенную речь:
— Это все — неопровержимые доказательства деятельности в пользу государства. Доллары были отправлены контрабандой на Запад с целью приумножить национальное достояние — вы же знаете, у этих капиталистов деньги всегда пускаются в оборот и дают прибыль. Вот теперь и вернулись с прибылью к нам. Контрабандой выслано пятьсот семьдесят девять тысяч, а вернулось семьсот шестнадцать, то есть прибыль в сто чем-то там… Вы сами посчитайте…
Майор онемел. Хотел что-то сказать, но голос не повиновался ему. Сама абсолютно сбитая с толку (каким это чудом счёт вырос на сто лишним тысяч?), я тем не менее, не смущаясь, агитировала дальше.
— Вы можете их посадить, — контрабанда, конечно, преступление, никто не спорит, но где здесь вы усмотрите нанесённый обществу вред? Совершайся лишь такие преступления, то-то оперилась бы Народная Польша! Обратите, пожалуйста, внимание, контрабанда велась исключительно для приумножения материального благосостояния отчизны, пострадавших не имеется, а виновники не сознались только из скромности. Если вам очень необходимо, они сознаются. Экономическая выгода предприятия не вызывает сомнений, и на вашем месте я бы ничего капиталистам обратно не отсылала, валюта нам нужна…
К майору наконец вернулся голос.
— Помолчите, ради бога! С вами с ума можно сойти! И вы ещё меня убеждаете, что они…
Я послушно замолкла. Майор явно пришёл в себя.
— Итак, вас нужно понимать следующим разом: контрабанда валюты в количестве свыше полумиллиона долларов произведена для увеличения капитала путём финансовых операций и пересылки всего капитала с прибылью обратно?
— Ну конечно же! Что-то в таком роде.
— И мне следует всему этому верить?
— Можете не верить, ваше право. Но доказательства чёрным по белому: семьсот шестнадцать миллионов… прошу прощения, тысяч. Кроме того, вы осведомлены, что частями в государственную казну пересылались более мелкие суммы, дабы не возникло недоразумений и сразу было понятно: речь идёт о благе отечества.
— Вишневский… — глухо произнёс майор.
— Именно, Вишневский. Обращаю ваше внимание также на одну мелочь. Перевели в Национальный банк всю сумму. Могли переслать меньше, ведь ни вы и никто иной не знаете, сколько пошло контрабандой. И доказательств никаких.
— А каковы же доказательства, что выслано все?..
— Если сомневаетесь, можете проверить. Вам охотно сообщат номер счета… пардон, не номер, а пароль. Пошлите кого-нибудь в Швецию узнать, не осталось ли чего…
Майор глубоко вздохнул, помолчал, оттолкнулся от стола и начал качаться на стуле. Видимо, потрясение миновало, он окончательно пришёл в себя.
— Порядок. Признаюсь — вторая половина преступления действительно несколько необычна. Хотелось бы, правда, знать, откуда извлекались доллары для контрабанды. Быть может, соблаговолите объяснить?
— Не могу.
— Почему?
— Не знаю. Мне казалось, знаю, а выяснилось, нет. Они сами все объяснят.
— Они — это кто?
— Пани Маковецкая, к примеру.
— А не пан Тарчинский?
— И пан Тарчинский тоже. Мне все равно кто.
— И пан Ракевич?
— Нет, пан Ракевич не занимался контрабандой…
— Ага, пан Ракевич не занимался… А что делал пан Ракевич?
— Не знаю. Возможно, помогал ценными советами? Пан Ракевич — человек деловой…
— А вы и в самом деле задались целью всячески затруднять следствие? Нормально поговорить уже не в состоянии?
Я поколебалась, подумала и решила говорить правду.
— Не в состоянии. То есть охотно поговорю с вами, а показания давать отказываюсь. Я невиновна прямо-таки до омерзения, мне не вменить даже пустяка, могу вообще не отвечать. Свидетелем ни разу не была, собственными глазами ничего не видела и до конца всей афёры знала меньше, чем вы. Придумывала всякие глупости, одно время подозревала, что пан Ракевич убийца. И каюсь — не раз своими домыслами ввела вас в заблуждение. Скрывать было нечего, доказательств никаких не имела. Короче говоря, от показаний отказываюсь. Но с глазу на глаз могу вас заверить: источник контрабандного дохода ни за что в мире не сознаётся в том, что пострадал, следовательно, контрабандисты тоже не признаются. И что дальше? Предположим, я скажу, что валюта украдена у пана Дромадера, проживающего на улице Рощинского. Пан Дромадер категорически откажется, грабители тоже, меня там не было, дошли слухи, слухи, как всегда, вилами по воде пишутся. И что вам даст моё пылкое воображение?
— Ничего, — признал майор. — Насчёт контрабанды… Меня вообще эта дурацкая контрабанда абсолютно не касается — не по моему ведомству. Меня интересуют все, причастные к преступлению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Знаешь, сам голову ломаю. Слышать не слышал — у меня орал телевизор, а в машине хороший глушитель. Мотор работал бесшумно, вот и не слышал. Выезд из гаража с другой стороны. Видел какую-то каналью, когда выходил на кухню, только пораньше, около пяти, вроде того. Болтался около гаража пьяный в стельку, я было хотел завести «мерседес» в гараж, да лень взяла.
— А где стоял «мерседес»?
— На улице, под окнами. Неохота мне открывать да закрывать эту дверь, черт её дери.
— А пьяный как выглядел?
— Ты чего меня тут допрашиваешь, легавые и так уже интересовались, десять раз повторять?
— Я же тебе повторила в десятый раз насчёт наезда на Баську!
— Ладно, черт с тобой. Пьянь пьянью. Я и вспомнил-то, потому как допрашивали. Блондинчик, морда с куриную гузку, голодающий, хи-хи! Зато элегант — портки обтрёпанные и красный платочек на шейке…
И все сложилось в логическую цепь. Майор, надо полагать, теперь знал все. Трудновато ему, никуда не денешься, с меня хватит того, о чем догадалась, а ему собирать неопровержимые улики.
* * *
Спустя три дня Польский национальный банк передал в государственную казну более четырех миллионов датских крон, переведённых из Копенгагена Станиславом Вишневским, обитающим в апартаментах королевы Маргариты — видимо, в качестве квартиранта. В пересчёте на доллары — семьсот шестнадцать тысяч.
Майор вызвал меня незамедлительно, принял сухо.
— Если вы ничего не знаете об этом, с позволения сказать, подарке, тогда я китайский император. Послезавтра истекает срок недельной проволочки, не начнёте ли говорить сегодня?
Моё облегчение тут же сменилось полным недоумением.
— Сколько, простите, вы сказали? Семьсот шестнадцать тысяч?
— Точнее, семьсот шестнадцать тысяч двести восемьдесят шесть долларов и двадцать четыре цента.
— Какова прибыль! Народное государство заработало на этом деле почти сто сорок тысяч долларов! Можно сказать, чистоганом. Согласитесь, отнюдь неплохо?
— Народное государство заработало… О чем вы говорите? И вообще объясните наконец, что все это значит?
Я начала вдохновенную речь:
— Это все — неопровержимые доказательства деятельности в пользу государства. Доллары были отправлены контрабандой на Запад с целью приумножить национальное достояние — вы же знаете, у этих капиталистов деньги всегда пускаются в оборот и дают прибыль. Вот теперь и вернулись с прибылью к нам. Контрабандой выслано пятьсот семьдесят девять тысяч, а вернулось семьсот шестнадцать, то есть прибыль в сто чем-то там… Вы сами посчитайте…
Майор онемел. Хотел что-то сказать, но голос не повиновался ему. Сама абсолютно сбитая с толку (каким это чудом счёт вырос на сто лишним тысяч?), я тем не менее, не смущаясь, агитировала дальше.
— Вы можете их посадить, — контрабанда, конечно, преступление, никто не спорит, но где здесь вы усмотрите нанесённый обществу вред? Совершайся лишь такие преступления, то-то оперилась бы Народная Польша! Обратите, пожалуйста, внимание, контрабанда велась исключительно для приумножения материального благосостояния отчизны, пострадавших не имеется, а виновники не сознались только из скромности. Если вам очень необходимо, они сознаются. Экономическая выгода предприятия не вызывает сомнений, и на вашем месте я бы ничего капиталистам обратно не отсылала, валюта нам нужна…
К майору наконец вернулся голос.
— Помолчите, ради бога! С вами с ума можно сойти! И вы ещё меня убеждаете, что они…
Я послушно замолкла. Майор явно пришёл в себя.
— Итак, вас нужно понимать следующим разом: контрабанда валюты в количестве свыше полумиллиона долларов произведена для увеличения капитала путём финансовых операций и пересылки всего капитала с прибылью обратно?
— Ну конечно же! Что-то в таком роде.
— И мне следует всему этому верить?
— Можете не верить, ваше право. Но доказательства чёрным по белому: семьсот шестнадцать миллионов… прошу прощения, тысяч. Кроме того, вы осведомлены, что частями в государственную казну пересылались более мелкие суммы, дабы не возникло недоразумений и сразу было понятно: речь идёт о благе отечества.
— Вишневский… — глухо произнёс майор.
— Именно, Вишневский. Обращаю ваше внимание также на одну мелочь. Перевели в Национальный банк всю сумму. Могли переслать меньше, ведь ни вы и никто иной не знаете, сколько пошло контрабандой. И доказательств никаких.
— А каковы же доказательства, что выслано все?..
— Если сомневаетесь, можете проверить. Вам охотно сообщат номер счета… пардон, не номер, а пароль. Пошлите кого-нибудь в Швецию узнать, не осталось ли чего…
Майор глубоко вздохнул, помолчал, оттолкнулся от стола и начал качаться на стуле. Видимо, потрясение миновало, он окончательно пришёл в себя.
— Порядок. Признаюсь — вторая половина преступления действительно несколько необычна. Хотелось бы, правда, знать, откуда извлекались доллары для контрабанды. Быть может, соблаговолите объяснить?
— Не могу.
— Почему?
— Не знаю. Мне казалось, знаю, а выяснилось, нет. Они сами все объяснят.
— Они — это кто?
— Пани Маковецкая, к примеру.
— А не пан Тарчинский?
— И пан Тарчинский тоже. Мне все равно кто.
— И пан Ракевич?
— Нет, пан Ракевич не занимался контрабандой…
— Ага, пан Ракевич не занимался… А что делал пан Ракевич?
— Не знаю. Возможно, помогал ценными советами? Пан Ракевич — человек деловой…
— А вы и в самом деле задались целью всячески затруднять следствие? Нормально поговорить уже не в состоянии?
Я поколебалась, подумала и решила говорить правду.
— Не в состоянии. То есть охотно поговорю с вами, а показания давать отказываюсь. Я невиновна прямо-таки до омерзения, мне не вменить даже пустяка, могу вообще не отвечать. Свидетелем ни разу не была, собственными глазами ничего не видела и до конца всей афёры знала меньше, чем вы. Придумывала всякие глупости, одно время подозревала, что пан Ракевич убийца. И каюсь — не раз своими домыслами ввела вас в заблуждение. Скрывать было нечего, доказательств никаких не имела. Короче говоря, от показаний отказываюсь. Но с глазу на глаз могу вас заверить: источник контрабандного дохода ни за что в мире не сознаётся в том, что пострадал, следовательно, контрабандисты тоже не признаются. И что дальше? Предположим, я скажу, что валюта украдена у пана Дромадера, проживающего на улице Рощинского. Пан Дромадер категорически откажется, грабители тоже, меня там не было, дошли слухи, слухи, как всегда, вилами по воде пишутся. И что вам даст моё пылкое воображение?
— Ничего, — признал майор. — Насчёт контрабанды… Меня вообще эта дурацкая контрабанда абсолютно не касается — не по моему ведомству. Меня интересуют все, причастные к преступлению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76