— Минутку, шановная пани, минутку! Это явное недоразумение. У меня никогда в жизни не было такой монеты! Нет, нет, как я могу ошибаться, разве брактеат можно с чем-то перепутать.
Я остолбенело замолчала. Через минуту неуверенно уточнила:
— Я говорю с паном Юзефом Петшаком?
— Да, это я, но…
— Ну тогда все правильно. Именно у пана я видела эту идиотскую жестянку.
— Да как пани смеет брактеат Яксы из Копаницы обзывать идиотской жестянкой?
— Я имела в виду размер, — срочно пришлось оправдываться. — Со всем моим почтением к нумизматике, а особенно к нумизматам.
Именно у вас…
— Это невозможно, дорогая пани. Кому, как не мне, знать, что есть в моей коллекции, а чего нет! Хотя уже давно мечтаю заполучить эту монету.
— Так, может, вы брали её временно…
— Да какой нумизмат в здравом уме выпустит из рук такую драгоценность, пусть даже и на короткое время?!
— Не знаю. Во всяком случае, я её видела…
— Но не у меня, — уже раздражённо рявкнул нумизмат. — И понятия не имею у кого. Если шановная пани припомнит, буду очень признателен за информацию. Я бы тоже охотно ещё раз взглянул на эту жемчужину.
Я перестала упираться, письмо Гражинки тому виной. Подумала — опять поступаю бестактно, настаивая на извинении. Может, у человека есть причины отпираться от Яксы, может, у него сидит подозрительный элемент, вот он и отрекается, нумизматы ведь часто становятся жертвой грабежей и краж. А я опять вцепилась. Ну и характер, тьфу!
Да, приходится признаться, опыт с извинениями за прошлые бестактности не удался.
Стала припоминать следующую и наверняка опять бы отмочила глупость, да к счастью позвонила из Болеславца Гражинкина родственница. «К счастью», пожалуй, здесь выражение несколько неуместное, ведь женщина известила меня о преступлении. Бедная Гражинка только ступила на родную землю, как её тут же «арестовали», и до сих пор полиция не выпускает девушку из лап. И я должна обязательно что-то сделать, ведь это я направила её с заданием в дом, хозяйку которого убили!
Могла и не напоминать мне об этом, я и без того вся взвинтилась и на следующее утро, чуть свет, уже ехала в Болеславец. По дороге я кого могла известила о трагедии, сделала пару очень важных и полезных для дела звонков, внимательно следя за тем, нет ли где поблизости гаишников, поскольку разговоры по сотовому за рулём могут очень дорого обойтись.
Гражинку я обнаружила в палисадничке при гостиничном ресторане. Сидела она за столиком в полнейшей меланхолии, попивала пиво и, несмотря ни на что, была потрясающе красивой.
— Расскажи как можно подробнее обо всем, — потребовала я. — Убила её не ты, нужна нам с тобой её смерть, как холера. Хотела я приобрести коллекцию, а теперь даже неизвестно, кто её наследует.
— Кажется, сын племянника, то есть сына их старшей сестры, — вздохнула Гражинка. — И можно предположить, что он скорее бы продал коллекцию, чем покойница. Так что мотив какой-никакой у меня имеется.
Со свойственным мне темпераментом я обрушилась на подозреваемую.
— Да ты никак спятила! Выдумала мотив! Разве непонятно, что, убив бабу ради коллекции, ты бы похитила коллекцию, иначе зачем трудиться убивать? Где смысл? Где логика?
— Ну как же, — стояла на своём Гражинка. — Убив бабу, коллекцию я оставила специально, чтобы не возник мотив.
— Макиавеллизм какой-то, — пожала я плечами. — Выверты дурацкие.
— А хуже всего — сразу, совершив убийство, я драпанула в Дрезден. Могла прихватить с собой при этом разные другие ценные предметы, и потом ищи ветра в поле.
— Какие предметы?
— Да тут разное о покойнице говорят. Нет, ты погоди, меня послушай, я ведь, собственно, эту бабу знала многие годы. Не то чтобы знакомы были или часто общались, официально я с ней познакомилась, лишь когда приехала выполнять твою просьбу. А так, проживая долгое время в Болеславце у Мадзи, моей кузины, я с ней то и дело сталкивалась. То на улицах, то в магазинах. У её соседа Мадзя всегда покупала ранние овощи, за ними обычно меня посылали. Как-то раз я даже помогла Веронике снять развешенное ею во дворе бельё, как раз дождь начинался, так она после этого стала меня даже узнавать и здороваться. Приходилось мне пару раз бывать и у неё в доме. Именно у неё, к брату-коллекционеру я никогда не заходила, даже не говорила с ним.
— Так что ты хочешь сказать? — не выдержала я. — Ведь эта Вероника была бедна как костельная мышь, что у такой холеры можно украсть? И что за предметы ты могла вывезти за границу?
— Вот именно! — оживилась дотоле меланхоличная и какая-то заторможенная Гражинка. — А люди болтали, что Вероника просто была жуткой скупердяйкой, хотя на самом деле обладала немалым состоянием. В золото и доллары я не верю, но, может, оставались у неё какие-то семейные драгоценности, фамильное серебро, вообще что-то в этом роде. Да я и сама видела у неё два отличных серебряных подсвечника времён Варшавского княжества. Может, и другое что было, не знаю. Ну и нумизматическая коллекция. Ты лучше меня знаешь, что каждый филателист обычно и монетами интересуется, вот и у её брата тоже была нумизматическая коллекция, тщательно скрываемая от всех. И именно эти монеты кто-то искал.
Я задумалась.
Филателистическая коллекция её брата по моей приблизительной оценке тянула тысяч на восемь злотых. Я была готова её купить, хотя в ней немало попадалось мусора, но, если в коллекции имеются первые швейцарские «Про Ювентуте», человек все отхватит с руками и ещё Бога благодарить будет. Я уже не говорю о моем личном пунктике в виде болгарского блока-105.
Цену я тебе назвала, исходя из обычных, принятых в каталогах, и если он держал свою коллекцию в металлических консервных банках…
— В кляссерах. Я сама видела.
— Если преступник и этой коллекцией пренебрёг, то что же он тогда искал?
Теперь задумалась и Гражинка.
— Слушай, вот только сейчас мне пришло в голову. Я так была огорошена арестом и тем, что меня приняли за убийцу, что даже логически рассуждать была не в состоянии. Так вот, интересующая тебя коллекция марок была небольшая. Лежала в четырех кляссерах на нижней полке стеллажа рядом с письменным столом. На виду лежала, он и не пытался её скрыть…
— ..а вор подумал — значит, ничего не стоящие бумажонки, — живо подхватила я. — Дорогие вещи должны быть обязательно припрятаны.
— Вот-вот. А в городке много болтали, что у Вероники есть ценности.
— Преступник вряд ли полагался на одну болтовню, — глубокомысленно изрекла я, — Вероника ведь не могла вечно сидеть в доме, так? Он мог в её отсутствие пробираться в дом и там искать укрытые ценности. Раз уж явился и убил, значит, знал наверняка: есть из-за чего.
То есть располагал конкретной информацией.
Ты вот лучше скажи: после того, как вы вечером расстались, она пошла в ресторан за едой или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85