– Не понимаю, в чем дело, – задумчиво проговорил он. – Что гонит их через реку? Я все думал, пока лежал здесь, и никак не могу понять, чем не устраивает Призраков их собственное царство… мне, когда я смотрел с холма Плача, и даже с берега, казалось, что в этих лесах и полях есть все, чего пожелает душа. Я был бы счастлив там. Если эта царапина у меня на сердце откажется зарастать, я не прочь поохотиться в лесах, добраться до островов… Что их так разъярило, что внушило им такую воинственность? – Мы на мгновение встретились взглядами. – Так и слышу, как ты думаешь: не ему, мол, об этом спрашивать. Но ты сам будь начеку, Мерлин. Ты видишь дальше всех, кого я знаю.
– Мне все время об этом говорят.
Он уже не слушал меня. Он сказал все, что хотел, просто и откровенно: заручился моим согласием позаботиться о детях и не пренебрегать своим даром, чтобы разобраться в происходящем.
Утэны между тем словно очнулись от сна. Все рвались в славный поход, ревнуя друг к другу и соперничая между собой. На сбор войска посылали всего четверых, и они затеяли игры и поединки за право покинуть лагерь изгнанников. Среди победителей оказался Горгодумн, Киммен и молодой витязь Мунремур со своим молочным братом Сетерном. Все четверо подстригли бороды, заплели волосы, пропитали воском кожаную одежду и высокие сапоги, смазали бронзовые накладки, которыми прикрывали самые уязвимые части тела. Каждый взял тонкие дротики – «сколько захватит рука». Это оружие годилось и для пешего, и для конного, и для ближнего боя. Кузнецы заботливо выровняли и заточили им длинные железные мечи. Напоследок каждый нацепил обереги на кожаные куртки и штаны.
Амалгайд, поэт, согласился сложить о каждом короткую песнь, хотя ему трудновато оказалось найти доброе слово для Горгодумна. Тот лишь повел плечами, равнодушно заметив: «Язык певца – что бычий уд».
Мы ждали объяснений, но он, видно, счел, что достаточно ясно выразился, и повернулся к слушателям спиной.
Между ними явно что-то произошло, но никто об этом не заговорил. Вражда среди немногочисленных беглецов была неуместна.
Четверо запаслись провизией, заручились покровительством Неметоны, омывшись в источнике, и на рассвете выехали из долины. Они ехали сперва медленно, но скоро подняли коней в легкий галоп. Их волчий вой еще долго эхом разносился среди скал, но к полудню все снова стихло.
Кимон разыскал меня; я лежал, свернувшись под скалой, у ручья, на своем излюбленном месте. Мальчик, кутаясь в накидку от ночной росы, сел рядом, поджав под себя ноги. Волосы его были распущены, но тонкое ожерелье на шее говорило, что в грядущих событиях он выбрал для себя роль воина.
Впрочем, сейчас он смотрел не столь победоносно, задумчивее.
– Как это может быть, чтобы стрела моего, скажем, прадедушки убила меня?
– На нашей стороне Нантосвельты Мертвые опасны – и уязвимы.
– Значит, Мертвого можно убить еще раз. Ты знаешь правила этой игры, Мерлин? Почему мы то видим их, то нет?
– Не знаю. Пытаюсь разобраться. Но ты, кажется, считал, что ваши враги – охотники за добычей из соседнего клана, вздумавшие присвоить опустевшую крепость, а вовсе не Мертвые?
Он пожал плечами, не ответив на мягкий упрек.
– Кажется, твое мнение тоже достойно внимания. Хотя в предательство соседей поверить проще. Но я очень ясно запомнил ночь падения Тауровинды. Это было очень… очень странно.
Я не перебивал. Видимо, мальчику нужно было поговорить с кем-то о гибели матери.
– Я помню, как Куномагл, молочный брат и лучший друг отца, забрал меня из дома, где я воспитывался. Он сказал, пора мне вернуться в Тауровинду. И Уриену, моему брату, тоже.
Мы тогда учились, бегали босиком, сбивали из пращи гусей на озере. Было лето, и в доме нашего воспитателя у нас появились друзья. Мне не хотелось уезжать. А когда Куномагл привез нас домой… мы успели как раз к прощальному пиру. Мунда была еще слишком мала, чтобы понять, что происходит.
Мать и дедушка Арбам так нам обрадовались. Подарили ножи с роговыми рукоятями и новые шерстяные плащи. И провели перед рядами всадников-утэнов… Нас называли «маленькие стражи». Вся крепость звенела песнями. Мы с Уриеном провинились. Зарезали свинью из отцовского стада и отнесли ее потроха и легкие в святилище Секваны. Сожгли их и просили помешать путешествию отца и прислать его домой.
Отец страшно разозлился, когда узнал. Я столько лет не виделся с ним, а он орал на нас с братом. Мы, мол, оскорбили духа – покровителя земель и нарушили один из гейсов. Я тогда не понимал ничего в запретах, лежащих на вожде и членах его семьи, хотя на меня при рождении тоже наложили два запрета. И на Уриена. Брат умер, чтобы не нарушить один из них. Нас на день и ночь заперли в домике у сыромятни. Там воняло кожами. Но отец все-таки зашел попрощаться. Он еще сердился, но сказал, что отправляется на поиски щита Диадара: круглого щита из дуба и ясеня, крытого бронзовой пластиной, в которой можно увидеть будущее. Он знал, где искать – в северной стране. И хотел увидеть в щите Диадара ответ на вопрос, очень важный для него. Что-то о наследовании. Кто примет бразды правления в царстве после его смерти. Он видел пророческий сон и встревожился. А мы, пока он отсутствует, должны были почитать Арбама за отца, вести себя хорошо и не воровать ни поросят, ни гусей. И не гоняться за отбившейся от стада скотиной. Как будто нас не этому всегда учили! Зато нам следовало учиться обращению с оружием и песнопениям – немного – и еще подчиняться одному правилу: в любой ссоре между мной и Уриеном решение Мунды для нас – закон.
Мне последнее правило пришлось совсем не по вкусу, но Уриена убили прежде, чем Мунде выпал случай покомандовать нами.
Плохая была ночь. Отец давно уехал. Всем заправлял Куномагл, его любимый братец. К воротам подъехали всадники, усталые люди с востока. У Арбама было неспокойно на душе, и он велел внукам не показываться на глаза. В ту ночь в крепости пировали, рассказывали истории и обменивались новостями. Но поутру Куномагл уехал, забрав с собой едва ли не всех воинов отца. Уехал на восток попытать счастья. Дедушка Арбам погнался за ними и вернулся в ярости. Нас бросили. Куномагл, друг отца, бросил нас.
А потом? Помню только, на нас напали ночью. Ворвались в ворота крепости, подожгли наши дома. Но я их не видел! Видел, как упала под ударом мать, как Уриен, спасаясь, вбежал в дом отца и за ним несся огромный пес. Все словно помешались. Мы видели коней – но не всадников, факелы – но не руки, державшие их. Я чуял кровь, но не видел клинков, вскрывавших жилы.
Потом пес бросился ко мне, вцепился зубами в одежду. Я отбивался мечом, но тяжелая лапа вышибла клинок у меня из рук, а потом ударила меня. Очнулся я только в болотах за холмами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84