Медея прислала ответ с вороной. Я мог бы догадаться заранее. Птица убила жаворонка, принесла мне растерзанную птаху и уронила на землю.
– Лжец! Лжец! Ты причинишь мне зло! Ты все еще в долгу у Ясона и станешь помогать ему во всем.
– Ясон когда-то много значил для меня. Как и для тебя, – ответил я через ту же востроглазую птицу. – Ясон – один из немногих, кто способен заставить чародеев плясать под свою музыку. Но Ясон убьет меня, если отыщет. Он возненавидел меня. Я думал, тебе это известно.
– С чего ему ненавидеть тебя? Ты вернул его к жизни!
– Я скрыл от него, что и ты осталась в этом новом мире. Он не догадывался, что ты прошла сквозь Время, чтобы снова найти сыновей. И я затруднил ему поиски Тезокора, Быкоборца. Когда они встретились, Тезокор пытался убить его под Додоной. Оставил, приняв за мертвого. Для Ясона это было потрясением, и он обратил боль от раны в ненависть ко мне. Все, что осталось ему теперь, – найти Киноса, Меленького Сновидца.
– И он явится за ним сюда! Это ты сказал ему, где скрывается Кинос. Так-то ты не желаешь мне зла?
– Ты сама сказала ему, Медея. Когда пришла к Аркамонскому оракулу, когда впервые за семьсот лет увидела Тезокора. Ты сказала своему первенцу, где искать брата. «Он живет между двух омываемых морем стен. Он правит своим миром, хотя и не знает об этом». Таковы были твои слова, я знаю, потому что слушал из тени.
Она долго молчала. Наконец ворона вернулась:
– И ты сказал Ясону.
– Он был мне другом. Я помогал ему как мог. Теперь я боюсь его. Могущественные боги до сих пор заботятся о нем. Не думаю, что сумел бы с ним справиться.
На этот раз ответа не было. Вокруг нас стали смыкаться сумерки. Серп луны появился над вершиной утеса, над водой, падающей в пруд.
Шум водопада убаюкал меня, усыпил. И без того я был утомлен долгой дорогой и созданием образов раятук.
Когда я вдруг проснулся от прикосновения мокрых ладоней, легших на щеки, она была рядом. Наши древесные плащи слились. Любопытному взгляду мы представились бы всего лишь путаницей ветвей, но в глубине их шатра Медея стояла передо мной, наполовину возникнув, наполовину слившись с толстым стволом орешника.
Глаза ее были темны. Пронзительный Взгляд. Такой я ее помнил.
Лицо, когда-то чувственное, теперь стало загадочным; тело, некогда щедрое, теперь тощее, все так же влекло. Такая красота не блекнет с возрастом, со временем. Путаница волос поражала более своей яркой медью, нежели обилием.
Она оглядела меня с головы до ног – голого, едва проснувшегося, сохранившего юность воздержанием от чар, ограниченным применением сил, отчего мозг костей моих оставался мягким и податливым. Но она умела видеть сквозь плоть, умела увидеть заблудившегося в глазах человека.
– Ты много теряешь, Мерлин. А мог бы состариться легко и красиво, стать искусным и мудрым старцем.
– Подумай, как много сил я сберег, чтобы применить их в свой срок!
Мои слова рассмешили ее.
– Как дерево, пораженное молнией. Вспышка пламени ярче солнца – великого пламени. И ничего не останется, кроме обугленного пня. Вот твоя судьба. Сколько ни мечтай жить вечно!
Вот как она думала обо мне? Будто я собрался жить, пока не упадут звезды? Жить, пока солнце не погасит наконец луну? Пока земля не выпустит из себя птиц, способных унести человека к небесам? Все это сбудется со временем, но разве для того я хранил молодость, как бы ни заманчиво было увидеть все это воочию!
Она вдруг отделилась от дерева – нежнокожая дриада, – обняла меня, дрожавшего перед нею, нагого. Ладони вбирали и гладили, пальцы снова дразнили, в то время как губы касались моих губ и она следила за мной из-под опущенных век.
– Я помню.
– И я помню. Ты сейчас…
Она это сделала, и я вскрикнул от удивления. Медея смеялась, склонив голову и опустив взгляд, играя со старым дружком.
– Ты воняешь, – сказала она напрямик, игриво подчеркивая каждое слово, и тут же перешла к действию. – Поплаваем в пруду. Мы, знаешь ли, не одни.
Весь лес словно зашелестел смехом. Да, я и не думал, что мы одни. Но это уже ничего не значило. Глаза, смотревшие на нас теперь, устали смотреть и ждать нашего возвращения с тропы. Они будут снисходительны, как и встарь.
Она взяла мою руку, положила себе на грудь, всего на миг – напоминанием о прошлом, напоминанием о своем возрасте. Она настороженно следила за мной, но прикосновение – которого я так долго был лишен – оказалось невыразимо волнующим. Она была всем, чего я желал. Была трепетом всего желанного, даже десять тысячелетий спустя.
Она увидела, обрадовалась и, снова крепко сжав левой рукой юного старца, увлекла меня в озеро, в обжигающе холодную воду.
Мы плавали под водопадом. Здесь было глубоко, так глубоко, что в обычном облике я не сумел бы достать дна. Тьма окутывала, ощущение, что тебя увлекает в глубину, отбивало любопытство.
Это озеро было из «полых» – один из путей под мир и сквозь него, связующий Иные Миры. Приходилось остерегаться, чтобы не заплыть слишком далеко.
Но сейчас эта забота была ненужной. Двое детей играли в озере, ныряли, как выдры, боролись и возились в глубине за водопадом под нависшими скалами. Ярко звенел смех. Нет ничего чудеснее и безнадежнее любовных игр в холодной воде, когда двое шалят и дразнят друг друга. Всего лишь щедрая, запоминающаяся близость прикосновений. Одна из великих простых радостей.
На берегу, раскинувшись на нашей одежде, Медея раскрыла мне объятия более привычным способом. Наши губы изголодались друг без друга. Ее пальцы щипали и тянули, сжимали и гладили. Юный старец стряхнул с себя холод, вооружился, словно для битвы, но с радостью отправился на летние квартиры.
Наутро мы снова плавали, потом Медея ушла поискать медовых сот. У нее нюх на такие вещи, так что она вернулась с добычей и не покусанная злыми пчелами. Мы оба умели подолгу сдерживать голод, однако поесть обычно приятно. Ярко светило солнце, и день встал тихий и теплый. Медея снова походила на девочку. Заметила:
– Так глубоко я еще не бывала. С вершины утеса виден долгий путь в горы. Страна Призраков обширна.
Мы все еще были в ничейной земле, наполовину вне времени.
Ей вдруг загорелось отыскать долину, где мы жили детьми.
Память о ней должна была храниться близ озера, где мы так часто купались, но лесные тропы здесь прихотливы.
Смыв с пальцев и со щек липкий мед, мы вошли в чащу, высматривая узкое сводчатое устье ущелья.
Вскоре послышался стук дерева о дерево. В лица нам дунул холодный ветер.
Маски свисали с веревки, протянутой поперек прохода. Полусгнившие от дождей, побитые ветром, они все еще были узнаваемы. Ветер бил их друг о друга. Они вертелись и раскачивались на веревках, свет вспыхивал в отверстиях глаз.
Мы вместе пропели их имена:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84