– Наверно, ухажер Клавы Шиферовой, если примчался на похороны, – сказал Двораковский.
– На какой машине приезжал?
– На светлом «Мерседесе». За рулем сидел такой же габаритный «качок». Только не кавказского вида, как этот, а с похмельной российской физиономией.
– Почему «россиянин» ни разу в объектив фотоаппарата не попал?
– Да он из «мерса» не вылазил. Орел тоже появился у могилы, когда Шиферову уже зарыли. Положил к памятнику букет цветов, выпил предложенную рюмку и слинял.
– Госномера у «Мерседеса» какие?
– Обычные, с индексом Новосибирской области. Вот только цифры, Антон Игнатьевич, я не запомнил. Обстановка была, прямо сказать, угнетающая. Истерический плач Ксении Родионовны, заунывные причитания старух, суета…
– Жаль, Саша, что не запомнил. Оперативнику при любой обстановке надо держать глаз остро.
– Виноват, Антон Игнатьевич, – смутился Двораковский. – В следующий раз, если увижу этого «мерса», не проморгаю.
– Постарайся, но помни: «габаритные качки», как ты их назвал, могут быть вооружены до зубов.
– Не беспокойтесь. На ура под пули не полезу.
– В Раздольном давно был?
– Позавчера ездил к Богдану Куделькину за жмыхом для кур.
– Как там себя чувствует Кеша Упадышев?
– С геморроем бюллетенит.
– Съезди завтра утречком пораньше к нему. Попробуй узнать правду, как он недавно возвращался из райцентра в частных «Жигулях». Голубеву Кеша наплел такую детективную околесицу, что не стыкуется ни с какими показаниями. Оформи это протоколом. После встретимся. Я пробуду в Березовке до завтрашнего полудня.
– К полудню я запросто управлюсь, – сказал участковый.
– Постарайся, Саша, – Бирюков подал Двораковскому руку. – До свидания.
Вскоре после ухода Двораковского пришел с рыбалки Игнат Матвеевич, высоким ростом и сутуловатостью похожий на своего отца, деда Матвея, безболезненно скончавшегося во сне на сто шестнадцатом году жизни. Сдержанно поздоровавшись с Антоном, он передал Полине Владимировне садок с крупными окунями и словно приказал:
– Жарь, мать, рыбу. Угостим сына экологически чистым продуктом.
Антон улыбнулся:
– Оказывается, ты заядлым рыбаком стал.
– В селе пенсионеру только рыбалка и остается в утеху.
– Не скучаешь по председательской работе?
– Лошадь по хомуту не скучает. Это чиновников, которые за руководящие кресла мертвой хваткой держатся, приходится кнутом на пенсию гнать. Надолго к нам заглянул?
– На одну ночь.
– С Клавой Шиферовой разбираешься?
– С ней.
– Ну-ну… Большое горе у Шиферовых.
Глава XV
В Раздольное Двораковский приехал спозаранку, когда по селу брело на выпаса понурое стадо, подгоняемое резкими щелчками пастушьего кнута. Во дворе Упадышевых полураздетая жена Кеши ополаскивала подойник.
– Людмила, где твой суженый? – спросил участковый.
– Храпит, как трактор, – Упадышева сочно матюгнулась и по привычке добавила: – Прости меня, Господи, туды-его-мать.
– Разбуди по-быстрому.
– Присядь на лавочку. Щас вытурю из хаты дурака.
Минут через десять на ветхом крыльце появился заспанный Кеша в измятых галифе, в майке-безрукавке и в тапочках на босу ногу. Примащиваясь рядом с Двораковским на лавочку, недовольно заговорил:
– Тебе, Санек, чо, в жизни покоя нету? Какого хрена ни свет ни заря нагрянул? Больному человеку отдохнуть не даешь.
– Районный прокурор меня прислал, – сказал участковый.
– А прокурору чего не спится?
– Хочет привлечь тебя к ответственности за ложные показания.
Кеша пальцами протер заспанные глаза:
– Кому я чо показывал?
– С оперуполномоченным уголовного розыска Голубевым в шашлычной разговаривал?
– Не помню.
– Не увиливай, Иннокентий. Прокурору дословно известно, какую чепуху ты наплел Голубеву, и он по-серьезному намерен взяться за тебя.
Упадышев заскорузлой ладонью вытер вспотевшую лысину и ухмыльнулся:
– Не стращай, Саня. Не в сталинскую эпоху живем, когда без суда и следствия к стенке ставили. Теперь воля вольная.
– Конечно, к стенке теперь не ставят, но за ложные показания до трех лет лишения свободы дают.
– В кутузке сидеть?
– В исправительно-трудовой колонии, где уголовников содержат.
– Ты чо накаркиваешь?… На хрена мне вляпываться в уголовную компанию? Я не вор и не убивец.
– Если не хочешь «вляпаться», расскажи мне правду, как приехал в «Жигулях» из райцентра в Раздольное.
– Ну, ты прилипчивый, как банный лист… Чо про пустяк рассказывать? Ехали, ехали и приехали.
– Рассказывай подробно.
Упадышев молча достал из кармана галифе кисет. Свернув толстую самокрутку, пошарил по карманам. Вздохнув, обернулся к распахнутому окну избы и крикнул:
– Людка! Кинь мне спички!
Через несколько секунд из окна вылетел спичечный коробок и, ударившись об лысину, упал Кеше под ноги. Нагибаясь за ним, Кеша недовольно пробурчал:
– Вульгарная баба. Пустяка не может сделать культурно.
– Не тяни, Иннокентий, время, – строго сказал участковый. – Мне надо быстро составить протокол с твоими искренними показаниями и срочно передать его прокурору.
– Не надо бумагу марать… – Упадышев раскурил трескучую самокрутку. – Без протокола не поверишь?
– Не поверю. Зачем Голубева обманул?
– Ты, чо, Саня, не знаешь меня? Как выпью, так плету всякую хренотень: елки-палки, просил я у Наталки… колечко поносить.
Двораковокий достал из планшетки протокол дознания и предложил:
– Давай без «колечек» запишем показания.
– Ну, пиши, коли не лень, – окутываясь табачным дымом, согласился Кеша. – Прежде всего отрази такой факт, что водитель «Жигулей» меня не грабил и не пинал. Мои отношения с ним складывались по-другому. Автобус до Раздольного предстояло ждать долго. Тут «жигуль» подвернулся. Я проголосовал. Он остановился. Узнав, что мне надо в Раздольное, сказал: «Садись, попутно подброшу». В дороге, чтобы не скучать, разговорились. Я назвался Иннокентием, водитель – Альбертом. Я на геморрой пожаловался, он – на друзей. Мол, надули его кореша с машиной, и теперь он настроился в дачный поселок под Кузнецком, чтобы разобраться с ними. Я намекнул, дескать, по телеку видел, как при разборках убивают. Альберт ответил: «У меня есть чем защититься». И показал макаровский пистолет. Точно такой, из какого ты у Грини Замотаева в курятнике бешеную лисицу ухайдакал. В моем кармане от выданных Людкой денег десятка оставалась. Когда к Раздольному подъехали, я хотел культурно расплатиться, а водитель усмехнулся и послал меня куда подальше таким заковыристым матом, аж подумалось, что моя Людка так красиво выражаться не умеет. Извинился я перед ним, вылез из «Жигулей» и прямиком – в шашлычную. С устатку до изжоги портвейна захотелось. Лизка Удалая впала в амбицию. Мол, под запись не дам, перетопчешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50