Первая строка книги начнется с единицы, а дальше пойдут нули. А на
последней странице это великое число надо возвести в стомиллиардную
степень. Там, в звездолете, Серафим почему-то не придал словам Юрия
большого значения, но здесь, в безмолвном одиночестве, они дошли до его
души. На миг ему почудилось, что он так далек от Земли, что его, Серафима,
и вовсе нет, что он - только сон, снящийся пустоте. Понурив голову, пошел
он к двери - и вдруг вспомнил, что забыл поставить книги на полку. Он
оглянулся - и увидал, что тут и без него обойдутся: из ниши, что темнела в
стене, вышел заботник, подошел к столу, забрал книги и направился с ними к
стеллажу.
- Спасибо, добрый молодец! Хвалю! - изрек Серафим. Но добрый молодец
не отозвался. Серафиму вдруг очень захотелось поглядеть на какое-нибудь
живое существо. Ну, с людьми и даже с тенью своей он разлучен, ведь здесь
Храм Одиночества. Но хоть бы пса какого-нибудь повидать или кота. Или
какую-нибудь местную живую тварь узреть... Он припомнил завывания здешних,
неведомых ему зверей, и теперь ему показалось, что не так уж злобно они
выли. Вот бы поглазеть, какие они из себя. Разве любопытство - грех?
Если ты не любопытен -
Оставайся в дураках;
Ты не сделаешь открытий,
Не прославишься в веках!
Прямо из библиотеки Серафим направился в столовую. Поужинав, он
заказал стакан лимонада, потом еще стакан.
- Дружище, а нет ли чего покрепче? - обратился он к
официанту-заботнику. - Понимаешь, я не алкаш, но надо же отметить свой
первый день пребывания на Фемиде.
Но ответа не последовало, а когда мой приятель фамильярно тронул
ладонью плечо заботника, то сразу же отдернул руку: ему показалось, что он
прикоснулся к льдине.
18. СНЫ НЕЗЕМНЫЕ
Вернувшись в свою келью-камеру, Серафим взглянул на ручные часики. На
них было одиннадцать - значит, пора спать, начинается его первая
(условная) ночь на Фемиде. Мой герой разделся, совершил вечернее омовение
и принялся ходить по келье взад-вперед. Он о чем-то думал, но сам не знал
о чем - так бывает. И вдруг мысли его уточнились. Подойдя к ночному
столику, Серафим взял лежавший там топор и спрятал его под подушку. Он
может пригодиться, его надо беречь!
Ты за добро плати добром,
Но все ж, на всякий случай,
Не расставайся с топором,
Ведь жизнь - как лес дремучий.
Серафим разлегся в постели, накрылся мягким одеялом. Подушка была
большая, пышная, топор почти не ощущался. "Живу прямо как интурист", -
подумал мой приятель и машинально протянул руку к стене, ища выключатель.
Потом вспомнил, что потолки и стены светятся тут круглосуточно, никаких
выключателей нет. "Ладно уж, усну и при свете", - примирительно прошептал
он. И уснул. Уснул - и вдруг проснулся. Его ужалила мысль: а вдруг часы
остановились?! Однако тревога оказалась ложной, часики были в полном
порядке. И он снова уснул. И тут ему приснился сон.
Морозным зимним утром идет Серафим по Среднему проспекту
Васильевского острова. Вот и станция метро на углу Седьмой линии. Опустив
пятачок, друг мой становится на эскалатор и плавно движется вниз, вместе с
вереницей одетых по-зимнему людей. Перед ним стоит мужчина в престижной
дубленке, и какое-то время Серафим размышляет, сколько этот тип за нее
уплатил. Затем поворачивает голову, чтобы поглазеть на встречный людской
поток. И видит: навстречу ему движется Настя. Она улыбается ему улыбкой (
21 ("Радость неожиданной встречи") - и плавно проплывает мимо. Но почему
она одета не по сезону, почему на ней летняя блузка с короткими рукавами?!
И тут Серафим обнаруживает, что в этом встречном потоке все одеты
по-летнему, некоторые даже в майках. Спустившись вниз, он идет не на
платформу, а вдавливается в толпу летних пассажиров и поднимается на
эскалаторе вверх. Ему нужно нагнать Настю, пусть она объяснит ему, что это
за чепуха такая происходит...
Он опять на Среднем проспекте. Но Насти не видать. И вообще ни единой
живой души не видно. И трамвай "шестерка" стоит на остановке без
пассажиров и без вожатого. А в городелетний полдень. Что такое творится?
Или он, Серафим, с ума сошел? Паническим шагом направляется он к дому
своего детства. Взбежав по лестнице, звонит в квартиру родителей. Ни
ответа ни привета. Он - опять на улице. Ходит по безмолвным проспектам и
линиям, заглядывает в окна первых этажей - нигде ни души. И никаких следов
какой либо катастрофы или эпидемии, никакой разрухи. Тротуары подметены,
на газонах - цветы, стекла окон чисто вымыты. Полный порядок - и только
людей нет.
...Все магазины открыты. Серафим входит в гастроном на Большом
проспекте. Есть колбаса по два двадцать и по два девяносто. В кондитерском
отделе прямо на прилавке - дефицитный индийский чай по 95 коп. И ни
покупателей, ни продавцов, ни кассирши. Забирай что хошь - и айда вон.
Серафим берет пачку чая, вертит ее в руках, потом кладет обратно и
торопливо покидает магазин, гордясь, что не стал вором.
На улице его охватывает такая тоска по людям, что он решает посетить
Смоленское кладбище. Ибо все живые - неведомо где, а мертвые прочно спят
на своих местах. Они, мертвые, сейчас более реальны, нежели все те,
которые исчезли из города неведомо куда. И вот мой приятель уже на Камской
улице. Под каменной аркой, ведущей на кладбище, натянут стальной трос; на
нем висит дощечка с надписью: "Закрыто на переучет". Преодолев страх перед
недозволенным, Серафим подныривает под трос - и вот он на кладбище. Здесь
что-то происходит. Перекладины крестов ритмично поднимаются и опускаются,
будто на зарядке. Замшелый каменный ангел пошевеливает крыльями. Среди
старых надгробий вырыта свежая могила; возле нее стоят четыре заботника с
лопатами. Как они попали сюда с Фемиды?!
- Захотели - прилетели! - угадав мысли Серафима, хором отвечают
заботники. - Экзаменовать тебя будем. А ну, назови строгие слова на-букву
"А", применяя их к себе!
- Я алкаш, алиментщик, альфонс, анонимщик... Все.
- Не густо. Теперь - на "Б".
- Я блатмейстер, башибузук, буквоед, байбак, барышник, браконьер,
бузотер, богохульник, барахольщик, бумагомаратель, бандит, балда, бестия,
бракодел, бездельник, борзописец...
- Теперь - на "В"!
- Я - выпивоха, вероотступник, вышибала, ворчун, .взяточник,
взломщик, враль... Кажется, все.
- Нет, не все! - металлическим хором произносят заботники. - Ты не
сказал, что ты - ворюга!.. -
И тут один из заботников подходит к Серафиму и вынимает у него из
кармана пачку индийского чая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
последней странице это великое число надо возвести в стомиллиардную
степень. Там, в звездолете, Серафим почему-то не придал словам Юрия
большого значения, но здесь, в безмолвном одиночестве, они дошли до его
души. На миг ему почудилось, что он так далек от Земли, что его, Серафима,
и вовсе нет, что он - только сон, снящийся пустоте. Понурив голову, пошел
он к двери - и вдруг вспомнил, что забыл поставить книги на полку. Он
оглянулся - и увидал, что тут и без него обойдутся: из ниши, что темнела в
стене, вышел заботник, подошел к столу, забрал книги и направился с ними к
стеллажу.
- Спасибо, добрый молодец! Хвалю! - изрек Серафим. Но добрый молодец
не отозвался. Серафиму вдруг очень захотелось поглядеть на какое-нибудь
живое существо. Ну, с людьми и даже с тенью своей он разлучен, ведь здесь
Храм Одиночества. Но хоть бы пса какого-нибудь повидать или кота. Или
какую-нибудь местную живую тварь узреть... Он припомнил завывания здешних,
неведомых ему зверей, и теперь ему показалось, что не так уж злобно они
выли. Вот бы поглазеть, какие они из себя. Разве любопытство - грех?
Если ты не любопытен -
Оставайся в дураках;
Ты не сделаешь открытий,
Не прославишься в веках!
Прямо из библиотеки Серафим направился в столовую. Поужинав, он
заказал стакан лимонада, потом еще стакан.
- Дружище, а нет ли чего покрепче? - обратился он к
официанту-заботнику. - Понимаешь, я не алкаш, но надо же отметить свой
первый день пребывания на Фемиде.
Но ответа не последовало, а когда мой приятель фамильярно тронул
ладонью плечо заботника, то сразу же отдернул руку: ему показалось, что он
прикоснулся к льдине.
18. СНЫ НЕЗЕМНЫЕ
Вернувшись в свою келью-камеру, Серафим взглянул на ручные часики. На
них было одиннадцать - значит, пора спать, начинается его первая
(условная) ночь на Фемиде. Мой герой разделся, совершил вечернее омовение
и принялся ходить по келье взад-вперед. Он о чем-то думал, но сам не знал
о чем - так бывает. И вдруг мысли его уточнились. Подойдя к ночному
столику, Серафим взял лежавший там топор и спрятал его под подушку. Он
может пригодиться, его надо беречь!
Ты за добро плати добром,
Но все ж, на всякий случай,
Не расставайся с топором,
Ведь жизнь - как лес дремучий.
Серафим разлегся в постели, накрылся мягким одеялом. Подушка была
большая, пышная, топор почти не ощущался. "Живу прямо как интурист", -
подумал мой приятель и машинально протянул руку к стене, ища выключатель.
Потом вспомнил, что потолки и стены светятся тут круглосуточно, никаких
выключателей нет. "Ладно уж, усну и при свете", - примирительно прошептал
он. И уснул. Уснул - и вдруг проснулся. Его ужалила мысль: а вдруг часы
остановились?! Однако тревога оказалась ложной, часики были в полном
порядке. И он снова уснул. И тут ему приснился сон.
Морозным зимним утром идет Серафим по Среднему проспекту
Васильевского острова. Вот и станция метро на углу Седьмой линии. Опустив
пятачок, друг мой становится на эскалатор и плавно движется вниз, вместе с
вереницей одетых по-зимнему людей. Перед ним стоит мужчина в престижной
дубленке, и какое-то время Серафим размышляет, сколько этот тип за нее
уплатил. Затем поворачивает голову, чтобы поглазеть на встречный людской
поток. И видит: навстречу ему движется Настя. Она улыбается ему улыбкой (
21 ("Радость неожиданной встречи") - и плавно проплывает мимо. Но почему
она одета не по сезону, почему на ней летняя блузка с короткими рукавами?!
И тут Серафим обнаруживает, что в этом встречном потоке все одеты
по-летнему, некоторые даже в майках. Спустившись вниз, он идет не на
платформу, а вдавливается в толпу летних пассажиров и поднимается на
эскалаторе вверх. Ему нужно нагнать Настю, пусть она объяснит ему, что это
за чепуха такая происходит...
Он опять на Среднем проспекте. Но Насти не видать. И вообще ни единой
живой души не видно. И трамвай "шестерка" стоит на остановке без
пассажиров и без вожатого. А в городелетний полдень. Что такое творится?
Или он, Серафим, с ума сошел? Паническим шагом направляется он к дому
своего детства. Взбежав по лестнице, звонит в квартиру родителей. Ни
ответа ни привета. Он - опять на улице. Ходит по безмолвным проспектам и
линиям, заглядывает в окна первых этажей - нигде ни души. И никаких следов
какой либо катастрофы или эпидемии, никакой разрухи. Тротуары подметены,
на газонах - цветы, стекла окон чисто вымыты. Полный порядок - и только
людей нет.
...Все магазины открыты. Серафим входит в гастроном на Большом
проспекте. Есть колбаса по два двадцать и по два девяносто. В кондитерском
отделе прямо на прилавке - дефицитный индийский чай по 95 коп. И ни
покупателей, ни продавцов, ни кассирши. Забирай что хошь - и айда вон.
Серафим берет пачку чая, вертит ее в руках, потом кладет обратно и
торопливо покидает магазин, гордясь, что не стал вором.
На улице его охватывает такая тоска по людям, что он решает посетить
Смоленское кладбище. Ибо все живые - неведомо где, а мертвые прочно спят
на своих местах. Они, мертвые, сейчас более реальны, нежели все те,
которые исчезли из города неведомо куда. И вот мой приятель уже на Камской
улице. Под каменной аркой, ведущей на кладбище, натянут стальной трос; на
нем висит дощечка с надписью: "Закрыто на переучет". Преодолев страх перед
недозволенным, Серафим подныривает под трос - и вот он на кладбище. Здесь
что-то происходит. Перекладины крестов ритмично поднимаются и опускаются,
будто на зарядке. Замшелый каменный ангел пошевеливает крыльями. Среди
старых надгробий вырыта свежая могила; возле нее стоят четыре заботника с
лопатами. Как они попали сюда с Фемиды?!
- Захотели - прилетели! - угадав мысли Серафима, хором отвечают
заботники. - Экзаменовать тебя будем. А ну, назови строгие слова на-букву
"А", применяя их к себе!
- Я алкаш, алиментщик, альфонс, анонимщик... Все.
- Не густо. Теперь - на "Б".
- Я блатмейстер, башибузук, буквоед, байбак, барышник, браконьер,
бузотер, богохульник, барахольщик, бумагомаратель, бандит, балда, бестия,
бракодел, бездельник, борзописец...
- Теперь - на "В"!
- Я - выпивоха, вероотступник, вышибала, ворчун, .взяточник,
взломщик, враль... Кажется, все.
- Нет, не все! - металлическим хором произносят заботники. - Ты не
сказал, что ты - ворюга!.. -
И тут один из заботников подходит к Серафиму и вынимает у него из
кармана пачку индийского чая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26