Но тогда, после того безлюдного сна,
приятель мой был прямо-таки в отчаянье. Ну разве мог он предвидеть, что на
этой окаянной Фемиде он даже в снах будет одинок?! Он клял себя за то, что
по собственной дурацкой воле обрек себя на эту пытку одиночеством. Он -
межпланетный подкидыш ( 2, несчастный подкидыш. Юрик - тот подкидыш
счастливый, его подкинули к живым добрым людям. А он, Серафим, сам
зашвырнул себя в это космическое безлюдье. Зашвырнул из страха показаться
трусом, каковым он является на самом деле...
Теперь с какой-то детской нежностью вспоминал он Землю-матушку,
которая так далека от него нынче. Все земное казалось ему прекрасным, все
люди добрыми. Повстречайся ему здесь сама Главсплетня, он бы расцеловал ее
и сказал бы ей:
Царица склок и королева сплетен,
Ходячий склад словесной требухи,
Твой лик отныне благостен и светел,
Забыты мною все твои грехи!
Но он знал, что никого не встретит в здешних коридорах - ни врага, ни
друга, ни двойника.. Его абсолютный двойник - Серафим с Земли No 252 -
побывал на другой Фемиде, и подбросил его на ту Фемиду другой Юрик с
другой Кумы. Как сложен и страшен этот мир! Хорошо бы сойти с ума и
встретить в коридоре какого-нибудь самосветящегося старца или
полупрозрачную даму в белом одеянии. Конечно, это страшно, но лучше уж
такой страх, чем .это адское одиночество. На, безлюдье и привидение -
человек. У Серафима возникло убеждение: ему .нужен реальный страх. Он,
подкидыш No 2, пребывает здесь в абсолютной безопасности. Но эта
безопасная явь ужасает его сильнее, чем самые страшные сны. Быть может,
самое страшное для человека - это когда ему абсолютно нечего бояться. Ибо
идеальная безопасность порождает ожидание какойто неведомой ужасной
опасности.
Серафим решил бежать из Храма Одиночества. А так как дальше начнутся
события самые серьезные, то я, анонимный приятель Серафима, передаю ему
эстафету повествования. Пусть он опять, как в первых главах, ведет речь от
самого себя.
22. ПОБЕГ
Да, я решился бежать. Но на то, чтобы решиться осуществить это
решение, у меня ушло трое суток. Я отощал, лишился сна и аппетита - и
наконец заставил себя приступить к действиям. В то утро я хотел было
направиться в столовую с рюкзаком, дабы наполнить его булочками, ведь я
мог их заказать в любом количестве, но потом подумал, что заботники могут
догадаться, для чего мне нужен этот пищевой запас. Поэтому я решил принять
как можно больше еды в глубь себя и позавтракал очень плотно. Вернувшись в
свою келью-камеру, я разделся в санузле и встал под душ. Уже дня четыре я
ходил грязнулей, даже руки и лицо перестал умывать, так придавил меня
страх. Но теперь следовало вымыться с головы до ног. Это для того, чтобы
от меня не пахло человеком, не то хищные звери издалека меня учуют.
Конечно, они все равно узнают о моем присутствии в их лесу, но вымыться
все-таки надо.
Быть немытым неприлично,
Если смерть тебе грозит -
Умирай гигиенично,
Погружаясь в новый, быт!
Подсознательно стремясь оттянуть начало решительных действий, мылся я
долго - предолго. Потом все-таки обтерся, оделся, потом надел плащ и
берет, уложил в рюкзак свои небогатые пожитки, взял топор - и на цыпочках
вышел в коридор. Вот и дверь энергоблока. Скрещенные белые руки,
изображенные на ней, мгновенно покраснели при моем приближении. Но я
решительно распахнул ее и вошел в тамбур. И тотчас из ниши вышел черный
заботник и преградил мне путь.
"Пусти, жабий сын!" - истерически возопил я и занес топор. Но
механический страж стоял незыблемо, и тогда я изо всей силы долбанул его
обухом по черепу. Однако удар мой не произвел никакого разрушительного
действия; заботник стоял как ни в чем не бывало. Так мы с минуту простояли
один против другого, а затем произошло нечто странное. Мой оппонент вдруг
поднял руки, сорвал ими со своих плеч свою голову и бросил ее. Она тяжело
упала на каменный пол, а вслед за ней рухнул и ее владелец. Тут до меня
дошло, что он не программирован на насильственные физические действия
против разумных существ; я понял, что этой пантомимой он хочет убедить
меня в неизбежности моей гибели, ежели я перешагну через его труп. Однако
я мужественно переступил через самоубийцу и вошел в энергоблок. Там все
было по-прежнему. И по-прежнему у загадочных приборов стояли голубоватые
заботники; на мое появление они не обратили никакого внимания, я не входил
в их компетенцию. Я направился к винтовой лестнице, но прежде оглянулся; я
подозревал, что за мной следят, что заботники обвинят меня в убийстве, - а
как я докажу свою невиновность? И тут я узрел чудо неземное: туловище
черного привратника плавно подползло к оторванной голове, соединилось с
ней - и воскресший заботник встал и чинно удалился В свою нишу. После
этого я ступил на первую ступеньку винтовой лестницы И начал восхождение в
неведомое. Вот я уже поднялся выше зала, уже исчезли из глаз таинственные
приборы и голубые заботники; теперь путь мой пролегал как бы в
вертикальном тоннеле, облицованном светящимися камнями. Я все торопливее
ввинчивался вверх и вскоре очутился в небольшой комнате. Окон в ней, как и
во всем Храме Одиночества, не имелось, но зато кроме той двери, которую я
открыл, чтобы войти, в другом конце комнаты Я увидал другую дверь. Я
кинулся к ней, отворил ее - и вышел на балкончик без перил, вроде того,
который недавно мне снился. На Краю того балкончика стоял металлический
столбик, увенчанный небольшим пюпитром, на котором то вспыхивали, то
погасали разноцветные треугольнички и квадратики. И вот я стоял на той
площадочке, а внизу расстилался луг, поросший лиловатыми цветами; дальше
начинался лес. Тени деревьев падали на луг, но я не знал, утренние это
тени или вечерние. Да это меня и не очень-то интересовало. Я был пьян от
радости, что выкарабкался из Храма Одиночества. И даже завывания неведомых
тварей, доносившиеся из лесной чащи, не очень пугали меня.
Пусть за невзгодою - невзгода,
Пусть впереди нужда, беда -
Душе всего нужней свобода,
Все остальное - ерунда!
Но пока что я стоял только на пороге свободы, и притом - на очень
высоком, ибо находился примерно на уровне четвертого этажа. А стены были
гладкие, без всякой рустовки; по таким и самый опытный скалолаз не сумеет
спуститься вниз. Время же тем временем шло. Вскоре я приметил, что тени
деревьев укорачиваются, значит, на Фемиде сейчас утро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
приятель мой был прямо-таки в отчаянье. Ну разве мог он предвидеть, что на
этой окаянной Фемиде он даже в снах будет одинок?! Он клял себя за то, что
по собственной дурацкой воле обрек себя на эту пытку одиночеством. Он -
межпланетный подкидыш ( 2, несчастный подкидыш. Юрик - тот подкидыш
счастливый, его подкинули к живым добрым людям. А он, Серафим, сам
зашвырнул себя в это космическое безлюдье. Зашвырнул из страха показаться
трусом, каковым он является на самом деле...
Теперь с какой-то детской нежностью вспоминал он Землю-матушку,
которая так далека от него нынче. Все земное казалось ему прекрасным, все
люди добрыми. Повстречайся ему здесь сама Главсплетня, он бы расцеловал ее
и сказал бы ей:
Царица склок и королева сплетен,
Ходячий склад словесной требухи,
Твой лик отныне благостен и светел,
Забыты мною все твои грехи!
Но он знал, что никого не встретит в здешних коридорах - ни врага, ни
друга, ни двойника.. Его абсолютный двойник - Серафим с Земли No 252 -
побывал на другой Фемиде, и подбросил его на ту Фемиду другой Юрик с
другой Кумы. Как сложен и страшен этот мир! Хорошо бы сойти с ума и
встретить в коридоре какого-нибудь самосветящегося старца или
полупрозрачную даму в белом одеянии. Конечно, это страшно, но лучше уж
такой страх, чем .это адское одиночество. На, безлюдье и привидение -
человек. У Серафима возникло убеждение: ему .нужен реальный страх. Он,
подкидыш No 2, пребывает здесь в абсолютной безопасности. Но эта
безопасная явь ужасает его сильнее, чем самые страшные сны. Быть может,
самое страшное для человека - это когда ему абсолютно нечего бояться. Ибо
идеальная безопасность порождает ожидание какойто неведомой ужасной
опасности.
Серафим решил бежать из Храма Одиночества. А так как дальше начнутся
события самые серьезные, то я, анонимный приятель Серафима, передаю ему
эстафету повествования. Пусть он опять, как в первых главах, ведет речь от
самого себя.
22. ПОБЕГ
Да, я решился бежать. Но на то, чтобы решиться осуществить это
решение, у меня ушло трое суток. Я отощал, лишился сна и аппетита - и
наконец заставил себя приступить к действиям. В то утро я хотел было
направиться в столовую с рюкзаком, дабы наполнить его булочками, ведь я
мог их заказать в любом количестве, но потом подумал, что заботники могут
догадаться, для чего мне нужен этот пищевой запас. Поэтому я решил принять
как можно больше еды в глубь себя и позавтракал очень плотно. Вернувшись в
свою келью-камеру, я разделся в санузле и встал под душ. Уже дня четыре я
ходил грязнулей, даже руки и лицо перестал умывать, так придавил меня
страх. Но теперь следовало вымыться с головы до ног. Это для того, чтобы
от меня не пахло человеком, не то хищные звери издалека меня учуют.
Конечно, они все равно узнают о моем присутствии в их лесу, но вымыться
все-таки надо.
Быть немытым неприлично,
Если смерть тебе грозит -
Умирай гигиенично,
Погружаясь в новый, быт!
Подсознательно стремясь оттянуть начало решительных действий, мылся я
долго - предолго. Потом все-таки обтерся, оделся, потом надел плащ и
берет, уложил в рюкзак свои небогатые пожитки, взял топор - и на цыпочках
вышел в коридор. Вот и дверь энергоблока. Скрещенные белые руки,
изображенные на ней, мгновенно покраснели при моем приближении. Но я
решительно распахнул ее и вошел в тамбур. И тотчас из ниши вышел черный
заботник и преградил мне путь.
"Пусти, жабий сын!" - истерически возопил я и занес топор. Но
механический страж стоял незыблемо, и тогда я изо всей силы долбанул его
обухом по черепу. Однако удар мой не произвел никакого разрушительного
действия; заботник стоял как ни в чем не бывало. Так мы с минуту простояли
один против другого, а затем произошло нечто странное. Мой оппонент вдруг
поднял руки, сорвал ими со своих плеч свою голову и бросил ее. Она тяжело
упала на каменный пол, а вслед за ней рухнул и ее владелец. Тут до меня
дошло, что он не программирован на насильственные физические действия
против разумных существ; я понял, что этой пантомимой он хочет убедить
меня в неизбежности моей гибели, ежели я перешагну через его труп. Однако
я мужественно переступил через самоубийцу и вошел в энергоблок. Там все
было по-прежнему. И по-прежнему у загадочных приборов стояли голубоватые
заботники; на мое появление они не обратили никакого внимания, я не входил
в их компетенцию. Я направился к винтовой лестнице, но прежде оглянулся; я
подозревал, что за мной следят, что заботники обвинят меня в убийстве, - а
как я докажу свою невиновность? И тут я узрел чудо неземное: туловище
черного привратника плавно подползло к оторванной голове, соединилось с
ней - и воскресший заботник встал и чинно удалился В свою нишу. После
этого я ступил на первую ступеньку винтовой лестницы И начал восхождение в
неведомое. Вот я уже поднялся выше зала, уже исчезли из глаз таинственные
приборы и голубые заботники; теперь путь мой пролегал как бы в
вертикальном тоннеле, облицованном светящимися камнями. Я все торопливее
ввинчивался вверх и вскоре очутился в небольшой комнате. Окон в ней, как и
во всем Храме Одиночества, не имелось, но зато кроме той двери, которую я
открыл, чтобы войти, в другом конце комнаты Я увидал другую дверь. Я
кинулся к ней, отворил ее - и вышел на балкончик без перил, вроде того,
который недавно мне снился. На Краю того балкончика стоял металлический
столбик, увенчанный небольшим пюпитром, на котором то вспыхивали, то
погасали разноцветные треугольнички и квадратики. И вот я стоял на той
площадочке, а внизу расстилался луг, поросший лиловатыми цветами; дальше
начинался лес. Тени деревьев падали на луг, но я не знал, утренние это
тени или вечерние. Да это меня и не очень-то интересовало. Я был пьян от
радости, что выкарабкался из Храма Одиночества. И даже завывания неведомых
тварей, доносившиеся из лесной чащи, не очень пугали меня.
Пусть за невзгодою - невзгода,
Пусть впереди нужда, беда -
Душе всего нужней свобода,
Все остальное - ерунда!
Но пока что я стоял только на пороге свободы, и притом - на очень
высоком, ибо находился примерно на уровне четвертого этажа. А стены были
гладкие, без всякой рустовки; по таким и самый опытный скалолаз не сумеет
спуститься вниз. Время же тем временем шло. Вскоре я приметил, что тени
деревьев укорачиваются, значит, на Фемиде сейчас утро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26