.. и вообще ничего не
интересует. Если похоронили, значит, похоронили, по договору имеют право, в
договоре сказано: до моей смерти Синедрион пользуется склепом по своему
усмотрению. За это меня оставили почетным членом... Даже сейчас, когда я в
немощи. Ко мне ежедневно лекарей посылают, хотя толку от этого никакого. Я
никогда не спрашивал, пуст сейчас склеп или нет. Принадлежит он мне, но
право пользования, пока я жив, у Синедриона. А вот когда умру, того, кто там
находится, вынесут и похоронят в земле. Так значится в договоре.
- Ты говоришь, Иисус был тебе симпатичен?
- Да, очень симпатичен. Я даже поспорил из-за него с Каиафой. А про себя
думал: хорошо, что он первым попадет в новый склеп. Он это заслужил...
- А Анания?
- Человек он был странный, но неплохой. Он много сделал, и хорошего много,
времена были трудные, тогда ему никто не завидовал, а теперь, я слыхал,
плюются, произнося его имя. Пускай и он покоится в мире, если лежит в моем
склепе, а потом будет погребен в земле.
- Ананию всегда звали Ананией?
- Я ничьей подноготной никогда не пытался выведать. Всю жизнь был торговцем,
это меня занимало, требовало всех сил и времени... пока здоровье не
кончилось. И еще я рано понял, что хорошая сделка может строиться лишь на
доверии. Где нет доверия, там появляется подозрительность, а на подозрениях
хорошей сделки не заключишь. Я всегда из доверия исходил. Может, Ананию не
всегда Ананией звали - это только ему известно. Я его принимал так, как
есть; вот как и тебя - что ты лекарь из Антиохии.
- А все-таки... как могли выкрасть тело Иисуса из склепа?
- Дело давнее, откуда мне знать? Говорю же, сам не понимаю.
- А в Синедрионе об этом не было речи?
- Наверняка была... Но там столько всего говорят, и все о важных, срочных
вещах. Я ведь нечасто туда ходил: политика меня мало интересовала, я
коммерцией занимался. Считал за честь, что меня туда выбрали, ходил на
заседания, когда было время, голосовал, если требовалось. Бывало, что
голосовал против: это все есть в протоколах. Знаешь, если ты член
Синедриона, с тобой и деловые партнеры по-другому разговаривают. Для меня
это было самое важное, и склеп я тоже Синедриону для этого предложил...
Сделай одолжение, позови служанку: простыню мне пора поменять. Утомил меня
разговор...
- Еще один, последний вопрос. - Лука нагнулся над Иосифом Аримафейским: - У
кого ты наводил обо мне справки?
- Пусть это тебя не тревожит, сын мой. Я хотел только удостовериться, что
спокойно могу впустить тебя в свой дом. И, как видишь, впустил. У таких, как
я, много знакомых; без знакомств, без связей нет коммерции. И важно, чтобы
ты с каждым был в хороших отношениях. Понимаешь, что я хочу сказать? С
каждым. Позови служанку.
Лука поклонился. Иосиф Аримафейский сипло сказал ему вслед:
- Пожелай мне спокойной и скорой смерти, сынок. Это уже все равно не жизнь.
Служанка стояла за дверью. Лука сказал ей: господин передает, простыни ему
пора сменить. Служанка ответила: да, я сама чувствую, что пора. И с дежурной
улыбкой добавила: сам дорогу найдешь, господин? Засов отодвинь. Я потом
закрою.
Доклад Антония Феликса императору Нерону
СЕКРЕТНО!
Антоний Феликс, прокуратор Иудеи, приветствует Cветлейшего Кесаря.
Считаю важным сообщить тебе следующее: в не столь отдаленном будущем в Иудее
ожидаются важные события, среди которых возможна и война. Положение я
многократно обсуждал с тысяченачальником Лисием, который хорошо знает
местные условия и был близко знаком с первосвященником Ананией еще до его
смещения, случившегося недавно и, я бы сказал, неожиданно. Это решение
Синедриона радости у меня не вызвало, однако вмешиваться я не мог - из-за
памятного соглашения, принятого добрых десять лет назад по инициативе самого
же Анании. До самого последнего времени Анания производил впечатление
правителя сильного, он держал под контролем тлеющие страсти, отношения с
нами строил на корректной основе. Так что устранение его от власти
представляется мне фактором, который требует тщательного анализа с точки
зрения нынешнего политического курса, что актуально уже потому, что, как я
отмечал выше, среди последствий не исключена и война.
Народ здешний разделен на враждебные непримиримые лагери, недовольство зреет
со дня на день. Наблюдается рост бунтарских настроений, направленных и
против нас, и против местных иудейских правителей, которые, как уж издавна
повелось, и сами раскололись на враждебные лагери. Каждая группа завидует
власти и влиянию другой, так что отстранение Анании вполне может объясняться
и внутренними интригами. В данный момент я не вижу во властной верхушке ни
одной группы, с которой мы могли бы надолго найти общий язык; поэтому нашу
политику в самое ближайшее время необходимо изменить решительным образом.
Красноречивой иллюстрацией к этой анархической ситуации служит одно
происшествие, имевшее место в последнее время. Саддукеи, которые на первый
взгляд являются сторонниками компромиссов, а в действительности самые
отъявленные фанатики, схватили иудея по имени Павел, по рождению - римского
гражданина. Павел этот исповедует учение некоего иудея по имени Иисус,
частично расходящееся с верой, коей придерживается весь народ. Саддукеи к
этой новой вере непримиримы, в то время как фарисеи, другая большая партия,
более терпимы. Вышеназванного Павла едва не линчевали; лишь вмешательство
наших солдат спасло ему жизнь. Затем он был предан суду Синедриона, где
приговор так и не был вынесен - вследствие уступчивости фарисеев. В это
время первосвященником еще был Анания. Фанатики организовали заговор против
Павла, и от смерти его спасли опять же легионеры тысяченачальника Лисия; под
покровом ночи они привезли его ко мне в Кесарию. С этим человеком мы вместе
с супругой моей Друзиллой встречались несколько раз для беседы. По его делу
мы провели еще одно судебное заседание; на нем в последний раз
присутствовал, в качестве первосвященника, Анания, хотя и не произнес ни
слова - вместо него говорил нанятый адвокат. Вынесение приговора я отложил -
и, как убежден, поступил правильно. Я исходил из того, что обязан до конца
разобраться в ситуации, которая все более запутывается; а этого можно было
добиться только при условии, что в деле Павла я не встану ни на ту, ни на
другую сторону. События полностью подтвердили мою правоту. С тех пор я
убедился: цель противников Павла заключалась в том, чтобы, воспользовавшись
судом как удобным предлогом, сбросить Ананию, то есть фарисеев, идущих с
нами на компромисс. Дело в том, что к тому моменту обе партии в равной
степени утратили доверие народа;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
интересует. Если похоронили, значит, похоронили, по договору имеют право, в
договоре сказано: до моей смерти Синедрион пользуется склепом по своему
усмотрению. За это меня оставили почетным членом... Даже сейчас, когда я в
немощи. Ко мне ежедневно лекарей посылают, хотя толку от этого никакого. Я
никогда не спрашивал, пуст сейчас склеп или нет. Принадлежит он мне, но
право пользования, пока я жив, у Синедриона. А вот когда умру, того, кто там
находится, вынесут и похоронят в земле. Так значится в договоре.
- Ты говоришь, Иисус был тебе симпатичен?
- Да, очень симпатичен. Я даже поспорил из-за него с Каиафой. А про себя
думал: хорошо, что он первым попадет в новый склеп. Он это заслужил...
- А Анания?
- Человек он был странный, но неплохой. Он много сделал, и хорошего много,
времена были трудные, тогда ему никто не завидовал, а теперь, я слыхал,
плюются, произнося его имя. Пускай и он покоится в мире, если лежит в моем
склепе, а потом будет погребен в земле.
- Ананию всегда звали Ананией?
- Я ничьей подноготной никогда не пытался выведать. Всю жизнь был торговцем,
это меня занимало, требовало всех сил и времени... пока здоровье не
кончилось. И еще я рано понял, что хорошая сделка может строиться лишь на
доверии. Где нет доверия, там появляется подозрительность, а на подозрениях
хорошей сделки не заключишь. Я всегда из доверия исходил. Может, Ананию не
всегда Ананией звали - это только ему известно. Я его принимал так, как
есть; вот как и тебя - что ты лекарь из Антиохии.
- А все-таки... как могли выкрасть тело Иисуса из склепа?
- Дело давнее, откуда мне знать? Говорю же, сам не понимаю.
- А в Синедрионе об этом не было речи?
- Наверняка была... Но там столько всего говорят, и все о важных, срочных
вещах. Я ведь нечасто туда ходил: политика меня мало интересовала, я
коммерцией занимался. Считал за честь, что меня туда выбрали, ходил на
заседания, когда было время, голосовал, если требовалось. Бывало, что
голосовал против: это все есть в протоколах. Знаешь, если ты член
Синедриона, с тобой и деловые партнеры по-другому разговаривают. Для меня
это было самое важное, и склеп я тоже Синедриону для этого предложил...
Сделай одолжение, позови служанку: простыню мне пора поменять. Утомил меня
разговор...
- Еще один, последний вопрос. - Лука нагнулся над Иосифом Аримафейским: - У
кого ты наводил обо мне справки?
- Пусть это тебя не тревожит, сын мой. Я хотел только удостовериться, что
спокойно могу впустить тебя в свой дом. И, как видишь, впустил. У таких, как
я, много знакомых; без знакомств, без связей нет коммерции. И важно, чтобы
ты с каждым был в хороших отношениях. Понимаешь, что я хочу сказать? С
каждым. Позови служанку.
Лука поклонился. Иосиф Аримафейский сипло сказал ему вслед:
- Пожелай мне спокойной и скорой смерти, сынок. Это уже все равно не жизнь.
Служанка стояла за дверью. Лука сказал ей: господин передает, простыни ему
пора сменить. Служанка ответила: да, я сама чувствую, что пора. И с дежурной
улыбкой добавила: сам дорогу найдешь, господин? Засов отодвинь. Я потом
закрою.
Доклад Антония Феликса императору Нерону
СЕКРЕТНО!
Антоний Феликс, прокуратор Иудеи, приветствует Cветлейшего Кесаря.
Считаю важным сообщить тебе следующее: в не столь отдаленном будущем в Иудее
ожидаются важные события, среди которых возможна и война. Положение я
многократно обсуждал с тысяченачальником Лисием, который хорошо знает
местные условия и был близко знаком с первосвященником Ананией еще до его
смещения, случившегося недавно и, я бы сказал, неожиданно. Это решение
Синедриона радости у меня не вызвало, однако вмешиваться я не мог - из-за
памятного соглашения, принятого добрых десять лет назад по инициативе самого
же Анании. До самого последнего времени Анания производил впечатление
правителя сильного, он держал под контролем тлеющие страсти, отношения с
нами строил на корректной основе. Так что устранение его от власти
представляется мне фактором, который требует тщательного анализа с точки
зрения нынешнего политического курса, что актуально уже потому, что, как я
отмечал выше, среди последствий не исключена и война.
Народ здешний разделен на враждебные непримиримые лагери, недовольство зреет
со дня на день. Наблюдается рост бунтарских настроений, направленных и
против нас, и против местных иудейских правителей, которые, как уж издавна
повелось, и сами раскололись на враждебные лагери. Каждая группа завидует
власти и влиянию другой, так что отстранение Анании вполне может объясняться
и внутренними интригами. В данный момент я не вижу во властной верхушке ни
одной группы, с которой мы могли бы надолго найти общий язык; поэтому нашу
политику в самое ближайшее время необходимо изменить решительным образом.
Красноречивой иллюстрацией к этой анархической ситуации служит одно
происшествие, имевшее место в последнее время. Саддукеи, которые на первый
взгляд являются сторонниками компромиссов, а в действительности самые
отъявленные фанатики, схватили иудея по имени Павел, по рождению - римского
гражданина. Павел этот исповедует учение некоего иудея по имени Иисус,
частично расходящееся с верой, коей придерживается весь народ. Саддукеи к
этой новой вере непримиримы, в то время как фарисеи, другая большая партия,
более терпимы. Вышеназванного Павла едва не линчевали; лишь вмешательство
наших солдат спасло ему жизнь. Затем он был предан суду Синедриона, где
приговор так и не был вынесен - вследствие уступчивости фарисеев. В это
время первосвященником еще был Анания. Фанатики организовали заговор против
Павла, и от смерти его спасли опять же легионеры тысяченачальника Лисия; под
покровом ночи они привезли его ко мне в Кесарию. С этим человеком мы вместе
с супругой моей Друзиллой встречались несколько раз для беседы. По его делу
мы провели еще одно судебное заседание; на нем в последний раз
присутствовал, в качестве первосвященника, Анания, хотя и не произнес ни
слова - вместо него говорил нанятый адвокат. Вынесение приговора я отложил -
и, как убежден, поступил правильно. Я исходил из того, что обязан до конца
разобраться в ситуации, которая все более запутывается; а этого можно было
добиться только при условии, что в деле Павла я не встану ни на ту, ни на
другую сторону. События полностью подтвердили мою правоту. С тех пор я
убедился: цель противников Павла заключалась в том, чтобы, воспользовавшись
судом как удобным предлогом, сбросить Ананию, то есть фарисеев, идущих с
нами на компромисс. Дело в том, что к тому моменту обе партии в равной
степени утратили доверие народа;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40