!
Пушкинское наследие - любовь к родине, гражданственность - бесценный дар нашего народа! С этим Пушкин вошел на века в отечественную и мировую литературу. Об этом ни слова. Вот каким оказывается Пушкин по Абраму Терцу: «Если… искать прототипа Пушкину в современной ему среде, то лучший кандидат окажется Хлестаков, человеческое alter ego поэта… Как тот - толпится и французит; как Пушкин - юрок и болтлив, развязен, пуст». «Кто еще этаким «дуриком» входил в литературу?» «Пушкин, сколотивши на женщинах состояние, имел у них и стол и дом». «Жил, шутя и играя, и… умер, заигравшись чересчур далеко». «Мальчишка - и погиб по-мальчишески, в ореоле скандала». «Ошалелый поэт». Роман «Евгений Онегин»? Абрам Терц бросает: «Пушкин писал роман ни о чем»… сближал произведения Пушкина с адрес-календарем, с телефонной книгой. «Вместо описания жизни он учинил ей поголовную перепись». А в чем же цель творчества Пушкина? Абрам Терц: «Вез цели. Просто так, подменяя одни мотивы другими: служение обществу - женщинами, женщин - деньгами, высокие заботы - забавой, забаву - предпринимательством». «Что ни придумал Пушкин, позорься на веки вечные - все идет напрокат искусству».
Глумление над Пушкиным Абрама Терца не самоцель, а приступ к главной цели: «С Пушкиным в литературе начался прогресс… О, эта лишенная стати, оголтелая описательность 19-го столетия… Эта смертная жажда заприходовать каждую пядь ускользающего бытия… в горы протоколов с тусклыми заголовками: «Бедные люди», «Мертвые души», «Обыкновенная история», «Скучная история» (если скучная, то надо ли рассказывать?), пока не осталось в мире неописанного угла… Написал «Войну и мир» (сразу вся война и весь мир!)». Бойкий Абрам Терц единым махом мазнул по всей великой русской литературе, все выброшены - Пушкин, Достоевский, Гоголь, Гончаров, Чехов, Толстой. Не выдержали, значит, «самиздатовских» критериев. Сделано это не только ввиду мании величия Абрама Терца, ведь он тоже претендует на высокое звание «писателя», а с очевидной гаденькой мыслишкой - хоть как-то расчистить плацдарм, на котором возвысятся некие литературные столпы, свободные от «идеологии», угодные ЦРУ и Абраму Терцу. Дабы новоявленные «гении» выглядели рельефнее.
Один из попавших в то время в сети «инакомыслящих», человек нелегкой судьбы и ныне покойный (почему назовем его Н.), незадолго до смерти вернулся в своих воспоминаниях к окололитературному миру тех лет и, проклиная наваждение, оставил горькие, рвущие сердце зарисовки становления «идеологически свободного самиздата», появления тех, кого на Западе объявили «истинными выразителями» дум и чаяний советских людей. Он был одаренным человеком - Н., судите сами, как он мог писать и как умел страстно ненавидеть собственное прошлое:
«Теперь заглянем в салоны, в литературные салоны Москвы шестидесятых годов. Такими «салонами» считали квартиры некоторых литературных вдов и полулитературных дам, где собиралось «избранное общество талантливых представителей литературы и искусства».
Большой удачей считалось заполучить на вечер в такой салон одного, а лучше двух представителей старшего поколения деятелей культуры. В этом случае вечер считался удавшимся. Впрочем, некоторые маститые деятели весьма охотно посещали такого рода салоны. Туда, на «литературные вечера» стало модным приглашать молодых, начинающих поэтов, писателей, художников и просто «выдающихся молодых людей» совместно с девицами богемного вида, которых хотелось бы назвать одним весьма нелитературным словом. А «маститые» с некоторых пор почитали для себя обязанностью почаще общаться с современной молодежью. На всякий случай: «Кто их знает, мало ли что может быть…» Атмосфера «литературных вечеров» с генералами, то бишь маститыми деятелями, была насыщена запахом коньяка и кофе. Молодые поэты и начинающие писатели читали свои сочинения. Именитый, выпив коньяку, изрекал что-нибудь благожелательное, дарил два-три анекдота из жизни литературной, выпив еще, неопределенно, но многозначительно высказывался, насчет либерализации и демократических преобразований. «Выдающиеся молодые люди» смутно и глухо ворчали что-то ругательское, поминая нехорошими словами «литературных жандармов» и КГБ. Богемные девицы курили, принимали разные позы, таинственно шептались, хихикали и вздыхали. Им хотелось замуж за писателя с собственной «Волгой».
Вы спросите, кто такие «выдающиеся молодые люди»? Так буквально и надо понимать: выдающиеся - выдающие себя. Вот, например, «выдающийся молодой человек» Александр Гинзбург - частый гость салонов - выдавал себя за поэта и писателя-ученика Б. Пастернака, хотя никто и никогда не удостоился познакомиться ни с одним из его произведений. Говорили, что он где-то учился, но «пострадал за убеждения» - исчезал на два года. Потом опять появился, играл на сцене. Потом опять чуть было не пострадал - вовремя раскаялся… Правда, некоторые «джентльмены» из уголовного мира, знавшие Гинзбурга ближе, уверяли, что на два года-то он «исчезал» не за «убеждения», а за мошенничество, но «джентльменов» этих в салон не приглашали… Такого же типа были и остальные «выдающиеся молодые люди», все эти буковские, осиповы, хаустовы, амальрики, попросту говоря, недоучки, лоботрясы с непомерно развитым апломбом и претензиями, собственную неполноценность ставившие в вину обществу. Люди трусливые, ленивые и злобные, учуявшие в салонах питательную среду для утоления собственного тщеславия.
Высидев приличное время в салоне литературной дамы, налюбовавшись на именитого либерального дядю - «старичок благоволит», - воочию убедившись, что сей дяденька живет действительно «не хлебом единым», но и коньяком, «выдающиеся молодые люди», захватив с собой богемных девиц, отправлялись в другой салон, попроще, точнее, в квартиру одного из них, где, правда, коньяка не было, зато была водка и пить ее можно не из рюмок, а из емкостей более вместительных. Там, хмелея, они уже громко разглагольствовали, убеждая друг друга в том, что если уж «старичок» говорит «либерализация», то нам-то можно и стулья ломать, если уж взрослые именитые дяди произносят «преобразования эти, как их, да - демократические!», тогда «долой все! Ничего не сделают! Время не то! Нынче сказано: «Оттепель»!
«Оттепель! Оттепель!» - на разные голоса радостно подхватили в салонах. «Оттепелью» стали там называть период с тысяча девятьсот пятьдесят шестого по шестидесятые годы. Так и порешили: «Нынче, значит, оттепель. А «до того» был мороз». Вот так. А коли оттепель, полезли на солнышко из оплетенных паутиной, затаенных углов заплесневелые «недотыкомки» и прочая нечисть, которых и в живых-то уж не почитал никто, и тоже с обиженными рожицами озабоченно поползли в «салоны».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Пушкинское наследие - любовь к родине, гражданственность - бесценный дар нашего народа! С этим Пушкин вошел на века в отечественную и мировую литературу. Об этом ни слова. Вот каким оказывается Пушкин по Абраму Терцу: «Если… искать прототипа Пушкину в современной ему среде, то лучший кандидат окажется Хлестаков, человеческое alter ego поэта… Как тот - толпится и французит; как Пушкин - юрок и болтлив, развязен, пуст». «Кто еще этаким «дуриком» входил в литературу?» «Пушкин, сколотивши на женщинах состояние, имел у них и стол и дом». «Жил, шутя и играя, и… умер, заигравшись чересчур далеко». «Мальчишка - и погиб по-мальчишески, в ореоле скандала». «Ошалелый поэт». Роман «Евгений Онегин»? Абрам Терц бросает: «Пушкин писал роман ни о чем»… сближал произведения Пушкина с адрес-календарем, с телефонной книгой. «Вместо описания жизни он учинил ей поголовную перепись». А в чем же цель творчества Пушкина? Абрам Терц: «Вез цели. Просто так, подменяя одни мотивы другими: служение обществу - женщинами, женщин - деньгами, высокие заботы - забавой, забаву - предпринимательством». «Что ни придумал Пушкин, позорься на веки вечные - все идет напрокат искусству».
Глумление над Пушкиным Абрама Терца не самоцель, а приступ к главной цели: «С Пушкиным в литературе начался прогресс… О, эта лишенная стати, оголтелая описательность 19-го столетия… Эта смертная жажда заприходовать каждую пядь ускользающего бытия… в горы протоколов с тусклыми заголовками: «Бедные люди», «Мертвые души», «Обыкновенная история», «Скучная история» (если скучная, то надо ли рассказывать?), пока не осталось в мире неописанного угла… Написал «Войну и мир» (сразу вся война и весь мир!)». Бойкий Абрам Терц единым махом мазнул по всей великой русской литературе, все выброшены - Пушкин, Достоевский, Гоголь, Гончаров, Чехов, Толстой. Не выдержали, значит, «самиздатовских» критериев. Сделано это не только ввиду мании величия Абрама Терца, ведь он тоже претендует на высокое звание «писателя», а с очевидной гаденькой мыслишкой - хоть как-то расчистить плацдарм, на котором возвысятся некие литературные столпы, свободные от «идеологии», угодные ЦРУ и Абраму Терцу. Дабы новоявленные «гении» выглядели рельефнее.
Один из попавших в то время в сети «инакомыслящих», человек нелегкой судьбы и ныне покойный (почему назовем его Н.), незадолго до смерти вернулся в своих воспоминаниях к окололитературному миру тех лет и, проклиная наваждение, оставил горькие, рвущие сердце зарисовки становления «идеологически свободного самиздата», появления тех, кого на Западе объявили «истинными выразителями» дум и чаяний советских людей. Он был одаренным человеком - Н., судите сами, как он мог писать и как умел страстно ненавидеть собственное прошлое:
«Теперь заглянем в салоны, в литературные салоны Москвы шестидесятых годов. Такими «салонами» считали квартиры некоторых литературных вдов и полулитературных дам, где собиралось «избранное общество талантливых представителей литературы и искусства».
Большой удачей считалось заполучить на вечер в такой салон одного, а лучше двух представителей старшего поколения деятелей культуры. В этом случае вечер считался удавшимся. Впрочем, некоторые маститые деятели весьма охотно посещали такого рода салоны. Туда, на «литературные вечера» стало модным приглашать молодых, начинающих поэтов, писателей, художников и просто «выдающихся молодых людей» совместно с девицами богемного вида, которых хотелось бы назвать одним весьма нелитературным словом. А «маститые» с некоторых пор почитали для себя обязанностью почаще общаться с современной молодежью. На всякий случай: «Кто их знает, мало ли что может быть…» Атмосфера «литературных вечеров» с генералами, то бишь маститыми деятелями, была насыщена запахом коньяка и кофе. Молодые поэты и начинающие писатели читали свои сочинения. Именитый, выпив коньяку, изрекал что-нибудь благожелательное, дарил два-три анекдота из жизни литературной, выпив еще, неопределенно, но многозначительно высказывался, насчет либерализации и демократических преобразований. «Выдающиеся молодые люди» смутно и глухо ворчали что-то ругательское, поминая нехорошими словами «литературных жандармов» и КГБ. Богемные девицы курили, принимали разные позы, таинственно шептались, хихикали и вздыхали. Им хотелось замуж за писателя с собственной «Волгой».
Вы спросите, кто такие «выдающиеся молодые люди»? Так буквально и надо понимать: выдающиеся - выдающие себя. Вот, например, «выдающийся молодой человек» Александр Гинзбург - частый гость салонов - выдавал себя за поэта и писателя-ученика Б. Пастернака, хотя никто и никогда не удостоился познакомиться ни с одним из его произведений. Говорили, что он где-то учился, но «пострадал за убеждения» - исчезал на два года. Потом опять появился, играл на сцене. Потом опять чуть было не пострадал - вовремя раскаялся… Правда, некоторые «джентльмены» из уголовного мира, знавшие Гинзбурга ближе, уверяли, что на два года-то он «исчезал» не за «убеждения», а за мошенничество, но «джентльменов» этих в салон не приглашали… Такого же типа были и остальные «выдающиеся молодые люди», все эти буковские, осиповы, хаустовы, амальрики, попросту говоря, недоучки, лоботрясы с непомерно развитым апломбом и претензиями, собственную неполноценность ставившие в вину обществу. Люди трусливые, ленивые и злобные, учуявшие в салонах питательную среду для утоления собственного тщеславия.
Высидев приличное время в салоне литературной дамы, налюбовавшись на именитого либерального дядю - «старичок благоволит», - воочию убедившись, что сей дяденька живет действительно «не хлебом единым», но и коньяком, «выдающиеся молодые люди», захватив с собой богемных девиц, отправлялись в другой салон, попроще, точнее, в квартиру одного из них, где, правда, коньяка не было, зато была водка и пить ее можно не из рюмок, а из емкостей более вместительных. Там, хмелея, они уже громко разглагольствовали, убеждая друг друга в том, что если уж «старичок» говорит «либерализация», то нам-то можно и стулья ломать, если уж взрослые именитые дяди произносят «преобразования эти, как их, да - демократические!», тогда «долой все! Ничего не сделают! Время не то! Нынче сказано: «Оттепель»!
«Оттепель! Оттепель!» - на разные голоса радостно подхватили в салонах. «Оттепелью» стали там называть период с тысяча девятьсот пятьдесят шестого по шестидесятые годы. Так и порешили: «Нынче, значит, оттепель. А «до того» был мороз». Вот так. А коли оттепель, полезли на солнышко из оплетенных паутиной, затаенных углов заплесневелые «недотыкомки» и прочая нечисть, которых и в живых-то уж не почитал никто, и тоже с обиженными рожицами озабоченно поползли в «салоны».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139