Но, дорогой читатель, согласитесь, что суша вызывает у нас еще более сильное восхищение.
Когда плывешь по морю, горизонт представляется бесконечным и непоколебимым. Нормальные же муми-тролли больше всего любят переменчивое и причудливое, неожиданное и своеобразное: берег, который и земля и вода, солнечный заход, который и мрак и свет, и весну, которая и холод и тепло.
Но вот снова наступили сумерки. Они опустились совсем бесшумно, сгущались медленно и осторожно, чтобы у дня хватило времени устроиться на ночлег. Розоватый западный край неба с разбросанными по нему маленькими тучками был похож на взбитые сливки, и все это отражалось в воде. Море было блестящим, как зеркало, и не таило в себе никакой опасности.
– Видел ты когда-нибудь тучу близко? – спросил я Фредриксона.
– Да, – ответил он. – В книге.
– Мне кажется, она похожа на небесный мох, – заметил Юксаре.
Мы сидели на склоне горы. Приятно пахло водорослями и чем-то еще, должно быть, морем. Я чувствовал себя таким счастливым и даже не боялся, что это чувство исчезнет.
– Ты счастлив? – спросил я у Фредриксона.
– Здесь хорошо, – смущенно пробормотал Фредриксон (и я понял, что он тоже счастлив).
И тут мы увидели целую флотилию маленьких лодок. Легкие, как бабочки, они скользили по своему собственному отражению в воде. В лодках, тесно прижавшись друг к другу, молча сидели какие-то серовато-белые существа. Их было очень много, и они неотрывно глядели в море.
– Хатифнатты, – произнес Фредриксон. – Плывут с помощью электричества.
– Хатифнатты, – взволнованно прошептал я. – Те, что только и знают плыть да плыть и никогда никуда не приплывают…
– Они заряжаются во время грозы, – объяснял Фредриксон. – И тогда жгут, как крапива. И еще они ведут порочный образ жизни.
– Порочный образ жизни? – очень заинтересовался я. – Что это значит?
– Точно не знаю. Наверно, топчут чужие огороды и пьют пиво.
Мы долго глядели на хатифнаттов, уплывающих навстречу бесконечному горизонту. И у меня зародилось странное желание последовать за ними и тоже вести порочный образ жизни. Но вслух об этом я не сказал.
– Ну а завтра мы выйдем в открытое море? – внезапно спросил Юксаре.
Фредриксон взглянул на «Морской оркестр».
– Это же речной пароход, – с задумчивым видом сказал он. – Ходит на водяных колесах. Без парусов…
– Мы сыграем в орлянку, – сказал, поднявшись, Юксаре. – Шнырек, давай сюда пуговицу!
Шнырек, собиравший ракушки в прибрежной воде, пулей выскочил на берег и начал высыпать содержимое своих карманов.
– Одной пуговицы хватит, дорогой племянник!
– Пожалуйста! – обрадовался Шнырек. – Какую лучше, с двумя или с четырьмя дырочками? Костяную, плюшевую, деревянную, стеклянную, металлическую или перламутровую? Однотонную, пеструю, в крапинку, полосатую или клетчатую? Круглую, овальную, вогнутую, выпуклую, восьмиугольную или…
– Можно обыкновенную брючную, – остановил его Юксаре. – Ну, я бросаю. – И он закричал: – Орел! Уплываем в море! Что случилось?
– Дырочка сверху, – объяснил Шнырек и прижался носом к пуговице, чтобы получше разглядеть ее в сумерках.
– Ну! – сказал я. – Как она лежит?
В этот миг Шнырек взмахнул усами, и пуговица скользнула в горную расселину.
– Ай! Извините! – воскликнул Шнырек. – Хотите другую?
– Нет, – сказал Юксаре. – В «орел или решку» можно играть один раз. А теперь будь что будет, но я хочу спать.
Мы провели довольно мучительную ночь на борту парохода. Одеяло было неприятно клейким, словно измазанное патокой, дверные ручки – липкими; зубными щетками, домашними туфлями и вахтенным журналом Фредриксона пользоваться было нельзя!
– Племянник! – с упреком сказал он. – Это называется ты сегодня убирался?
– Извините! – воскликнул Шнырек. – Я вовсе не убирался!
– И в табаке полно мусора, – проворчал Юксаре, любивший курить в постели.
В общем, все было очень неприятно. Однако мало-помалу мы успокоились и свернулись клубочками на менее клейких местах. Но всю ночь нам мешали странные звуки, которые, казалось, доносились из навигационной каюты.
Меня разбудил какой-то необычный и зловещий звон пароходного колокола.
– Вставайте! Вставайте и посмотрите! – кричал за дверью Шнырек. – Кругом вода! Как величественно и пустынно! А я забыл на берегу самую лучшую свою тряпочку, которой вытирают перья!
Мы выскочили на палубу. «Морской оркестр» как ни в чем не бывало плыл по морю, лопастные колеса вертелись спокойно и уверенно, и было в этом какое-то таинственное очарование.
Даже сегодня я не могу понять, как это Фредриксону с помощью двух шестеренок удалось придать пароходу такой плавный и быстрый ход. Однако любые предположения здесь все равно бесплодны. Если хатифнатт может передвигаться с помощью собственной наэлектризованности (которую некоторые называли тоской или беспокойством), то никого не должно удивлять, что кораблю достаточно двух шестеренок. Ну ладно, я оставляю эту тему и перехожу к Фредриксону, который, нахмурив лоб, разглядывал обрывок якорного каната.
– Как я зол, – бубнил он себе под нос. – Просто страшно зол. Никогда так не злился. Его изгрызли!
Мы переглянулись.
– Ты ведь знаешь, какие у меня мелкие зубы, – сказал я.
– А я слишком ленив, чтобы перегрызть такой толстый канат, – заметил Юксаре.
– Я тоже не виноват! – завопил Шнырек, хотя оправдываться ему было совсем не за чем.. Никто никогда не слышал, чтобы он говорил неправду, даже если речь шла о его пуговичной коллекции (что достойно удивления, ведь он был настоящим коллекционером). Видно, у этого зверька было слишком мало фантазии.
И тут мы услышали легкое покашливание, а повернувшись, увидели очень маленького клипдасса. Он сидел под тентом и щурился.
– Вот как, – сказал Фредриксон. – Вот как?! – с ударением повторил он.
– У меня режутся зубки, – смущенно объяснил маленький Клипдасс. – Мне просто необходимо что-нибудь грызть.
– Но почему именно якорный канат? – удивился Фредриксон.
– Я подумал, что он очень старый и не страшно, если я его перегрызу, – оправдывался Клипдасс.
– А что ты делаешь на борту? – спросил я.
– Не знаю, – откровенно признался Клипдасс. – Иногда меня осеняют разные идеи.
– А где же ты спрятался? – удивился Юксаре.
И тогда Клипдасс не по годам умно ответил:
– В вашей чудесной навигационной каюте! (Точно, навигационная каюта оказалась тоже клейкой.)
– Послушай-ка, Клипдасс, что, по-твоему, скажет твоя мама, когда узнает, что ты сбежал? – спросил я.
– Наверно, будет плакать, – ответил Клипдасс, заканчивая эту удивительную беседу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

в которой мое морское путешествие достигает своей кульминации и заканчивается полной неожиданностью
«Морской оркестр» одиноко плыл по морю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28