Солнечные голубовато-прозрачные дни однообразно следовали один за другим. Скопища морских призраков беспорядочно мелькали перед штевнем нашего судна, а мы сыпали овсянку прямо на хвосты плывущих в кильватере русалок. Порой, когда ночь опускалась над морем, мне нравилось сменять Фредриксона у руля. Озаренная лунным светом палуба, которая то тихо вздымалась, то опускалась, тишина и бегущие волны, тучи и мерцающая линия горизонта – все вместе вызывало в моей душе приятное и волнующее чувство. Я казался себе очень значительным, хоть и очень маленьким (но главным образом, конечно же, значительным).
Иногда я видел, как мерцает в темноте трубка, и на корму, крадучись и шлепая лапами, перебирался и садился рядом со мной Юксаре.
– Правда, чудесно ничего не делать, – сказал он однажды ночью, выбивая трубку о поручни парохода.
– Но мы же делаем! – удивился я. – Я веду пароход, а ты куришь.
– Куда же ты нас приведешь? – съехидничал Юксаре.
– Это – дело другое, – заметил я, потому что уже тогда был склонен к логическому мышлению. – Но ведь мы говорили о том, чтобы делать какие-то вещи, а не о том, что делают вообще. У тебя что – снова Предчувствия?
– Нет, – зевнул Юксаре. – Хупп-хэфф! Мне совершенно все равно, куда мы приплывем. Все края одинаково хороши. Пока, спокойной ночи!
– Привет, привет! – сказал я.
Когда на рассвете Фредриксон сменил меня у руля, я мельком упомянул об удивительном и полном безразличии Юксаре к окружающему.
– Гм! – хмыкнул себе под нос Фредриксон. – А может, наоборот, его интересует все на свете? Спокойно и в меру? Нас всех интересует только одно. Ты хочешь кем-то стать. Я хочу что-то создавать. Мой племянник хочет что-то иметь. Но только Юксаре, пожалуй, живет по-настоящему.
– Подумаешь, жить! Это всякий может, – обиделся я. Фредриксон опять хмыкнул и, как обычно, тут же исчез со своей записной книжкой, в которой чертил конструкции удивительных, похожих на паутину и летучих мышей машин.
А я думал: «На свете есть столько интересного, аж шерсть встает дыбом, когда думаешь об этом…»
Одним словом, в полдень Шнырек предложил послать телеграмму маме маленького Клипдасса.
– У нас нет адреса. Нет и телеграфной конторы, – сказал Фредриксон.
– Ну конечно! – расстроился Шнырек. – Подумать только, какой же я глупый! Извините! – И он снова смущенно залез к себе в банку.
– Что такое телеграфная контора? – высунулся Клипдасс, живший в банке вместе со Шнырьком. – Ее можно съесть?
– Меня не спрашивай! – ответил Шнырек. – Это что-то огромное и непонятное. Посылают на другой конец света маленькие значки… и там они становятся словами!
– Как это посылают? – недоумевал Клипдасс.
– По воздуху… – неопределенно пояснил Шнырек, помахав лапками. – И ни одно слово по дороге не теряется!
– Ого! – удивился Клипдасс. После этого он весь день вертел головой, высматривая телеграфные знаки в воздухе.
Около трех часов Клипдасс увидал большую тучу. Белоснежная, пушистая, она низко-низко плыла над землей, и вид у нее был не совсем обычный.
– Точь-в-точь как в книжках с картинками, – заметил Фредриксон.
– А ты видел книжки с картинками? – удивился я.
– Ясное дело, – ответил он. – Одна называлась «Путешествие по океану».
Проплыв мимо нас с наветренной стороны, туча остановилась, и вдруг произошло нечто совершенно удивительное, чтобы не сказать – ужасное: она повернула назад и начала нас преследовать!
– Извините, а туча не опасна? – забеспокоился Шнырек.
Никто из нас ничего не мог об этом сказать. Туча плыла теперь в нашем кильватере; увеличив скорость, она перевалилась через поручни и мягко плюхнулась на палубу, почти совсем накрыв собой банку Шнырька. Потом она поудобнее устроилась между поручнями, сжалась, и клянусь хвостом, эта удивительная туча тут же заснула у нас на глазах!
– Ты видел когда-нибудь нечто подобное? – спросил я у Фредриксона.
– Никогда, – уверенно и очень неодобрительно отозвался он.
Клипдасс, подойдя к туче, лизнул ее и сказал, что на вкус она такая же, как мамина карандашная резинка.
– Зато мягкая, – сказал Юксаре.
Он сделал для себя в туче подходящую ямку и нырнул в нее, и туча тут же накрыла его, словно перина, словно мягкое одеяло из гагачьего пуха. Мы ей явно понравились.
Но это удивительное происшествие значительно усложнило дальнейшее плавание нашего корабля.
В тот же день, как раз перед заходом солнца, небо вдруг странно изменилось. Оно стало желтым, но не приятного нежно-желтого цвета, а грязноватым и призрачным. Низко повиснув над горизонтом и грозно нахмурив брови, плыли черные тучи.
Теперь мы все сидели под тентом. Шнырек и Клипдасс перекатили свою банку из-под кофе на корму, где ей ничто не угрожало.
Солнце превратилось в тускло светящийся диск, вода почернела и пошла свинцовой рябью, ветер испуганно завыл в штаге. Морские привидения и русалки исчезли, будто их сдуло ветром. На душе у нас было скверно.
– Проверь-ка анероид, – с тревогой сказал Фредриксон.
Я перелез через тучу и открыл дверь в навигационную каюту. Представьте себе мой ужас, когда я обнаружил, что анероид показывает 670 – самую низкую цифру, до какой может опуститься стрелка!
Моя мордочка похолодела от страха, я наверняка побледнел, стал белый, как простыня, или, может быть, пепельный. До чего интересно! Вернувшись на корму, я воскликнул:
– Видите, я стал белый, как простыня?!
– По-моему, ты такой, как всегда, – сказал Юксаре. – Что показывает анероид?
– Шестьсот семьдесят! – ответил я (чуть обиженно, как вы понимаете).
Меня всегда удивляло, что торжественные минуты жизни часто бывают испорчены ничтожными замечаниями, даже если их делают не со зла, а по глупости. Я считаю, что даже из самого ужасного положения надо искать выход. Отчасти имея в виду данную ситуацию, отчасти потому, что настоящий страх как-то уменьшается, если начнешь его преувеличивать. Кроме того, приятно производить на кого-нибудь впечатление. Но такому, как Юксаре, этого не понять. Ведь умственные способности распределяются неравномерно, и не мне судить о том, для чего в жизни нужны такие, как Юксаре.
Между тем Фредриксон, похлопывая ушами, принюхивался к ветру и озабоченно осматривают «Морской оркестр».
– Хорошо построен этот пароход, – сказал он наконец. – Он справится. Пусть Шнырек и Клипдасс заберутся в банку и закроют крышку, потому что сейчас начнется шторм.
– А тебе приходилось раньше попадать в шторм? – осторожно спросят я.
– Ясное дело, приходилось, – отвечал Фредриксон. – В книжке с картинками «Путешествие по океану». Выше, чем там, волн не бывает.
И тут налетел шторм. Он возник внезапно, как все настоящие штормы. В первый момент «Морской оркестр» от неожиданности чуть было не потерял равновесие, но быстро оправился и, тарахтя мотором, стал прорываться сквозь бушующую стихию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Иногда я видел, как мерцает в темноте трубка, и на корму, крадучись и шлепая лапами, перебирался и садился рядом со мной Юксаре.
– Правда, чудесно ничего не делать, – сказал он однажды ночью, выбивая трубку о поручни парохода.
– Но мы же делаем! – удивился я. – Я веду пароход, а ты куришь.
– Куда же ты нас приведешь? – съехидничал Юксаре.
– Это – дело другое, – заметил я, потому что уже тогда был склонен к логическому мышлению. – Но ведь мы говорили о том, чтобы делать какие-то вещи, а не о том, что делают вообще. У тебя что – снова Предчувствия?
– Нет, – зевнул Юксаре. – Хупп-хэфф! Мне совершенно все равно, куда мы приплывем. Все края одинаково хороши. Пока, спокойной ночи!
– Привет, привет! – сказал я.
Когда на рассвете Фредриксон сменил меня у руля, я мельком упомянул об удивительном и полном безразличии Юксаре к окружающему.
– Гм! – хмыкнул себе под нос Фредриксон. – А может, наоборот, его интересует все на свете? Спокойно и в меру? Нас всех интересует только одно. Ты хочешь кем-то стать. Я хочу что-то создавать. Мой племянник хочет что-то иметь. Но только Юксаре, пожалуй, живет по-настоящему.
– Подумаешь, жить! Это всякий может, – обиделся я. Фредриксон опять хмыкнул и, как обычно, тут же исчез со своей записной книжкой, в которой чертил конструкции удивительных, похожих на паутину и летучих мышей машин.
А я думал: «На свете есть столько интересного, аж шерсть встает дыбом, когда думаешь об этом…»
Одним словом, в полдень Шнырек предложил послать телеграмму маме маленького Клипдасса.
– У нас нет адреса. Нет и телеграфной конторы, – сказал Фредриксон.
– Ну конечно! – расстроился Шнырек. – Подумать только, какой же я глупый! Извините! – И он снова смущенно залез к себе в банку.
– Что такое телеграфная контора? – высунулся Клипдасс, живший в банке вместе со Шнырьком. – Ее можно съесть?
– Меня не спрашивай! – ответил Шнырек. – Это что-то огромное и непонятное. Посылают на другой конец света маленькие значки… и там они становятся словами!
– Как это посылают? – недоумевал Клипдасс.
– По воздуху… – неопределенно пояснил Шнырек, помахав лапками. – И ни одно слово по дороге не теряется!
– Ого! – удивился Клипдасс. После этого он весь день вертел головой, высматривая телеграфные знаки в воздухе.
Около трех часов Клипдасс увидал большую тучу. Белоснежная, пушистая, она низко-низко плыла над землей, и вид у нее был не совсем обычный.
– Точь-в-точь как в книжках с картинками, – заметил Фредриксон.
– А ты видел книжки с картинками? – удивился я.
– Ясное дело, – ответил он. – Одна называлась «Путешествие по океану».
Проплыв мимо нас с наветренной стороны, туча остановилась, и вдруг произошло нечто совершенно удивительное, чтобы не сказать – ужасное: она повернула назад и начала нас преследовать!
– Извините, а туча не опасна? – забеспокоился Шнырек.
Никто из нас ничего не мог об этом сказать. Туча плыла теперь в нашем кильватере; увеличив скорость, она перевалилась через поручни и мягко плюхнулась на палубу, почти совсем накрыв собой банку Шнырька. Потом она поудобнее устроилась между поручнями, сжалась, и клянусь хвостом, эта удивительная туча тут же заснула у нас на глазах!
– Ты видел когда-нибудь нечто подобное? – спросил я у Фредриксона.
– Никогда, – уверенно и очень неодобрительно отозвался он.
Клипдасс, подойдя к туче, лизнул ее и сказал, что на вкус она такая же, как мамина карандашная резинка.
– Зато мягкая, – сказал Юксаре.
Он сделал для себя в туче подходящую ямку и нырнул в нее, и туча тут же накрыла его, словно перина, словно мягкое одеяло из гагачьего пуха. Мы ей явно понравились.
Но это удивительное происшествие значительно усложнило дальнейшее плавание нашего корабля.
В тот же день, как раз перед заходом солнца, небо вдруг странно изменилось. Оно стало желтым, но не приятного нежно-желтого цвета, а грязноватым и призрачным. Низко повиснув над горизонтом и грозно нахмурив брови, плыли черные тучи.
Теперь мы все сидели под тентом. Шнырек и Клипдасс перекатили свою банку из-под кофе на корму, где ей ничто не угрожало.
Солнце превратилось в тускло светящийся диск, вода почернела и пошла свинцовой рябью, ветер испуганно завыл в штаге. Морские привидения и русалки исчезли, будто их сдуло ветром. На душе у нас было скверно.
– Проверь-ка анероид, – с тревогой сказал Фредриксон.
Я перелез через тучу и открыл дверь в навигационную каюту. Представьте себе мой ужас, когда я обнаружил, что анероид показывает 670 – самую низкую цифру, до какой может опуститься стрелка!
Моя мордочка похолодела от страха, я наверняка побледнел, стал белый, как простыня, или, может быть, пепельный. До чего интересно! Вернувшись на корму, я воскликнул:
– Видите, я стал белый, как простыня?!
– По-моему, ты такой, как всегда, – сказал Юксаре. – Что показывает анероид?
– Шестьсот семьдесят! – ответил я (чуть обиженно, как вы понимаете).
Меня всегда удивляло, что торжественные минуты жизни часто бывают испорчены ничтожными замечаниями, даже если их делают не со зла, а по глупости. Я считаю, что даже из самого ужасного положения надо искать выход. Отчасти имея в виду данную ситуацию, отчасти потому, что настоящий страх как-то уменьшается, если начнешь его преувеличивать. Кроме того, приятно производить на кого-нибудь впечатление. Но такому, как Юксаре, этого не понять. Ведь умственные способности распределяются неравномерно, и не мне судить о том, для чего в жизни нужны такие, как Юксаре.
Между тем Фредриксон, похлопывая ушами, принюхивался к ветру и озабоченно осматривают «Морской оркестр».
– Хорошо построен этот пароход, – сказал он наконец. – Он справится. Пусть Шнырек и Клипдасс заберутся в банку и закроют крышку, потому что сейчас начнется шторм.
– А тебе приходилось раньше попадать в шторм? – осторожно спросят я.
– Ясное дело, приходилось, – отвечал Фредриксон. – В книжке с картинками «Путешествие по океану». Выше, чем там, волн не бывает.
И тут налетел шторм. Он возник внезапно, как все настоящие штормы. В первый момент «Морской оркестр» от неожиданности чуть было не потерял равновесие, но быстро оправился и, тарахтя мотором, стал прорываться сквозь бушующую стихию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28