Фиона пересилила желание свеситься с полки и заглянуть ему в лицо. Он бы только смутился. Вместо этого она свернулась калачиком и закрыла глаза.
– Что бы ты ни думала обо мне, Фиона – а, должен сказать, я не ждал таких лестных слов и приятно ими удивлен – для тех, кто направил меня в эту миссию, я всего лишь инженер. Могу, не хвастаясь, добавить, что далеко продвинулся в этой области и занял вполне значительный пост. Поскольку это – единственное мое отличие, значит, из-за него меня и выбрали искать Алхимика. Можно заключить, что Алхимик – нанотехнологический исследователь довольно высокого уровня и разрабатывает продукт, волнующий верхи как минимум двух фил.
– Ты про Семя?
Несколько минут он молчал, а когда заговорил, голос его звучал резко и напряженно.
– Семя? Откуда ты знаешь про Семя?
– От тебя. Ты говорил, это нечто очень опасное, и Силы Поддержания Протокола должны помешать его созданию. И потом…
– Что потом?
Она чуть было не напомнила, что в последние несколько лет Семена заполняли все ее сны, все сказки Букваря: замки вырастали из зернышка, воины – из драконьих зубов, бобы пускали побеги в иные заоблачные миры, бездетные супруги давали приют бедным странникам и получали в благодарность крохотные семечки, которые зарывали в землю, чтобы наутро обнаружить тугие зеленые стручки со счастливыми, брыкающимися младенцами.
Однако Фиона понимала: скажи это сейчас, и он захлопнет перед ней тяжелую стальную дверь, в которой на мгновение оставил дразнящую щелку.
– Почему тебя так интересуют Семена? – попробовала она.
– В них столько же интересного, сколько в мензурке с нитроглицерином, – ответил он. – Это – опасная технология. Не говори больше о Семенах, Фиона – агенты КриптНет могут подслушивать где угодно.
Фиона вздохнула. Когда отец говорил свободно, она узнавала человека, который рассказывал ей сказки. Когда затрагивались некоторые темы, он опускал забрало и становился еще одним викторианским джентльменом. Это приводило ее в исступление. Однако она чувствовала, что в ком-то другом, не в отце, та же черта была бы весьма привлекательной и даже волнующей. Ни Фиона, ни другая женщина не устояли бы перед искушением воспользоваться столь явной слабостью – этой коварной, а потому весьма заманчивой мысли предстояло занимать Фиону следующие несколько дней, пока они в Лондоне встречались с другими представителями своей филы.
После скромного – пиво и пирожки – обеда на окраине Сити, они проехали на юг по Тауэрскому мосту, проскочили тонкий слой фешенебельной застройки по правому берегу и оказались в Саутуорке . Здесь, как в других атлантических районах Лондона, линии подачи вросли в самые мышцы города: пролегли вдоль подземных коммуникаций, прилепились к склизкой изнанке мостов, пробились в дома по высверленным в фундаменте дыркам. Крохотные домики и квартирки некогда бедного района по большей части перешли в руки молодых атлантов, бедных акциями, но богатых надеждами – они съезжались в великий город со всей англосферы, чтобы пустить корни и пойти в рост на удобренной веками почве. Первые этажи занимали в основном пабы, кофейни и мюзик-холлы. Чем дальше отец и дочь ехали на восток, тем тоньше становилась пленочка наружного глянца; древняя сущность района проступала из-под нее, как белые костяшки на крепко стиснутом кулаке. Между зданиями появились пустыри, в них проглядывала река и левобережные кварталы. Перину вечернего тумана кое-где уже замарали канцерогенно-леденечные пятна больших медиатронов.
Фиона Хакворт заметила свечение в воздухе, сморгнула, вгляделась – свечение превратилось в маленькие звездочки. Булавочное острие зеленого света – исчезающе маленький изумрудный осколок – коснулся глаза и расплылся дрожащим облачком. Она сморгнула, раз, другой. Облачко исчезло. Рано или поздно мушки набьются в уголок глаза, то-то будет нелепый вид. Она вытащила из рукава платок, протерла глаза. Такое обилие лидарных мушек заставило ее осознать, что они уже некоторое время едут в густом тумане; речная сырость конденсируется на микроскопических стражах границы. За плотной стеной тумана горели цветные огни, очерчивая силуэт каменной колонны: крылья грифона и рог единорога четко и резко выступали на фоне мерцающего макрокосма. У подножия колонны стоял, символизируя заставу, констебль в каске. Он кивнул Хакворту и пробурчал что-то грубовато-добродушное. Отец и дочь выехали из Новой Атлантиды в пестрый анклав. У входов в пивные толклись и горланили местные плебы. Фиона приметила старый Юнион Джек, потом всмотрелась и увидела, что на концы андреевского креста насажены звезды, как на боевом знамени конфедератов. Она пришпорила робобылу и поехала рядом с отцом.
Дальше город стал тише и темнее, хотя народу на улицах не убавилось; несколько кварталов они видели только темноволосых усатых мужчин и женщин, с ног до головы закутанных в черную ткань. Пахнуло анисом и чесноком – началось вьетнамское поселение. Фиона охотно зашла бы в кафе и выпила чашечку пхо, но отец продолжал ехать вниз по течению, и вскоре они снова оказались на берегу. Здесь стояли кирпичные склады (архаизм, практически недоступный для понимания), давно превращенные в офисы.
В колеблемую отливом воду вдавался пирс, соединенный с набережной раскладными сходнями. К пирсу было пришвартовано неосвещенное суденышко, угадываемое лишь по тени на угольно-серой воде. Робобылы остановились, Хакворты спешились и тут же услышали приглушенные голоса. Разговаривали на корабле.
Джон Хакворт вынул из кармана билеты и велел им засветиться, но они были напечатаны на старинной бумаге без собственного источника света. Пришлось зажечь болтающийся на часовой цепочке микрофонарик. Убедившись, что прибыли по назначению, он подал Фионе руку, и они вместе сошли по сходням на пирс. Впереди запрыгал дрожащий огонек, оказавшийся при ближайшем рассмотрении афро-карибцем в круглых очках-стеклышках и с древним фонарем. Покуда он проверял билеты – желтые, как древние бильярдные шары из слоновой кости, огромные белки медленно двигались туда-сюда – Фиона разглядывала его самого. Черная кожа отсвечивала в пламени свечи; от нее пахло апельсинами и чем-то менее приятным. Он закончил и поднял глаза, но не на отца с дочерью, а куда-то вдаль, повернулся спиной и зашагал прочь. Джон Хакворт некоторое время стоял, ожидая указаний, потом выпрямился, расправил плечи и повел Фиону к суденышку.
Оно было метров восемь-десять длинной. Матросы не удосужились сбросить трап, просто ухватили Хаквортов за руки и втянули на борт. Все нарушение приличий заняло меньше секунды, так что никто не успел смутиться.
Палуба была плоская и длинная;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
– Что бы ты ни думала обо мне, Фиона – а, должен сказать, я не ждал таких лестных слов и приятно ими удивлен – для тех, кто направил меня в эту миссию, я всего лишь инженер. Могу, не хвастаясь, добавить, что далеко продвинулся в этой области и занял вполне значительный пост. Поскольку это – единственное мое отличие, значит, из-за него меня и выбрали искать Алхимика. Можно заключить, что Алхимик – нанотехнологический исследователь довольно высокого уровня и разрабатывает продукт, волнующий верхи как минимум двух фил.
– Ты про Семя?
Несколько минут он молчал, а когда заговорил, голос его звучал резко и напряженно.
– Семя? Откуда ты знаешь про Семя?
– От тебя. Ты говорил, это нечто очень опасное, и Силы Поддержания Протокола должны помешать его созданию. И потом…
– Что потом?
Она чуть было не напомнила, что в последние несколько лет Семена заполняли все ее сны, все сказки Букваря: замки вырастали из зернышка, воины – из драконьих зубов, бобы пускали побеги в иные заоблачные миры, бездетные супруги давали приют бедным странникам и получали в благодарность крохотные семечки, которые зарывали в землю, чтобы наутро обнаружить тугие зеленые стручки со счастливыми, брыкающимися младенцами.
Однако Фиона понимала: скажи это сейчас, и он захлопнет перед ней тяжелую стальную дверь, в которой на мгновение оставил дразнящую щелку.
– Почему тебя так интересуют Семена? – попробовала она.
– В них столько же интересного, сколько в мензурке с нитроглицерином, – ответил он. – Это – опасная технология. Не говори больше о Семенах, Фиона – агенты КриптНет могут подслушивать где угодно.
Фиона вздохнула. Когда отец говорил свободно, она узнавала человека, который рассказывал ей сказки. Когда затрагивались некоторые темы, он опускал забрало и становился еще одним викторианским джентльменом. Это приводило ее в исступление. Однако она чувствовала, что в ком-то другом, не в отце, та же черта была бы весьма привлекательной и даже волнующей. Ни Фиона, ни другая женщина не устояли бы перед искушением воспользоваться столь явной слабостью – этой коварной, а потому весьма заманчивой мысли предстояло занимать Фиону следующие несколько дней, пока они в Лондоне встречались с другими представителями своей филы.
После скромного – пиво и пирожки – обеда на окраине Сити, они проехали на юг по Тауэрскому мосту, проскочили тонкий слой фешенебельной застройки по правому берегу и оказались в Саутуорке . Здесь, как в других атлантических районах Лондона, линии подачи вросли в самые мышцы города: пролегли вдоль подземных коммуникаций, прилепились к склизкой изнанке мостов, пробились в дома по высверленным в фундаменте дыркам. Крохотные домики и квартирки некогда бедного района по большей части перешли в руки молодых атлантов, бедных акциями, но богатых надеждами – они съезжались в великий город со всей англосферы, чтобы пустить корни и пойти в рост на удобренной веками почве. Первые этажи занимали в основном пабы, кофейни и мюзик-холлы. Чем дальше отец и дочь ехали на восток, тем тоньше становилась пленочка наружного глянца; древняя сущность района проступала из-под нее, как белые костяшки на крепко стиснутом кулаке. Между зданиями появились пустыри, в них проглядывала река и левобережные кварталы. Перину вечернего тумана кое-где уже замарали канцерогенно-леденечные пятна больших медиатронов.
Фиона Хакворт заметила свечение в воздухе, сморгнула, вгляделась – свечение превратилось в маленькие звездочки. Булавочное острие зеленого света – исчезающе маленький изумрудный осколок – коснулся глаза и расплылся дрожащим облачком. Она сморгнула, раз, другой. Облачко исчезло. Рано или поздно мушки набьются в уголок глаза, то-то будет нелепый вид. Она вытащила из рукава платок, протерла глаза. Такое обилие лидарных мушек заставило ее осознать, что они уже некоторое время едут в густом тумане; речная сырость конденсируется на микроскопических стражах границы. За плотной стеной тумана горели цветные огни, очерчивая силуэт каменной колонны: крылья грифона и рог единорога четко и резко выступали на фоне мерцающего макрокосма. У подножия колонны стоял, символизируя заставу, констебль в каске. Он кивнул Хакворту и пробурчал что-то грубовато-добродушное. Отец и дочь выехали из Новой Атлантиды в пестрый анклав. У входов в пивные толклись и горланили местные плебы. Фиона приметила старый Юнион Джек, потом всмотрелась и увидела, что на концы андреевского креста насажены звезды, как на боевом знамени конфедератов. Она пришпорила робобылу и поехала рядом с отцом.
Дальше город стал тише и темнее, хотя народу на улицах не убавилось; несколько кварталов они видели только темноволосых усатых мужчин и женщин, с ног до головы закутанных в черную ткань. Пахнуло анисом и чесноком – началось вьетнамское поселение. Фиона охотно зашла бы в кафе и выпила чашечку пхо, но отец продолжал ехать вниз по течению, и вскоре они снова оказались на берегу. Здесь стояли кирпичные склады (архаизм, практически недоступный для понимания), давно превращенные в офисы.
В колеблемую отливом воду вдавался пирс, соединенный с набережной раскладными сходнями. К пирсу было пришвартовано неосвещенное суденышко, угадываемое лишь по тени на угольно-серой воде. Робобылы остановились, Хакворты спешились и тут же услышали приглушенные голоса. Разговаривали на корабле.
Джон Хакворт вынул из кармана билеты и велел им засветиться, но они были напечатаны на старинной бумаге без собственного источника света. Пришлось зажечь болтающийся на часовой цепочке микрофонарик. Убедившись, что прибыли по назначению, он подал Фионе руку, и они вместе сошли по сходням на пирс. Впереди запрыгал дрожащий огонек, оказавшийся при ближайшем рассмотрении афро-карибцем в круглых очках-стеклышках и с древним фонарем. Покуда он проверял билеты – желтые, как древние бильярдные шары из слоновой кости, огромные белки медленно двигались туда-сюда – Фиона разглядывала его самого. Черная кожа отсвечивала в пламени свечи; от нее пахло апельсинами и чем-то менее приятным. Он закончил и поднял глаза, но не на отца с дочерью, а куда-то вдаль, повернулся спиной и зашагал прочь. Джон Хакворт некоторое время стоял, ожидая указаний, потом выпрямился, расправил плечи и повел Фиону к суденышку.
Оно было метров восемь-десять длинной. Матросы не удосужились сбросить трап, просто ухватили Хаквортов за руки и втянули на борт. Все нарушение приличий заняло меньше секунды, так что никто не успел смутиться.
Палуба была плоская и длинная;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133