«Бедный Хаси, — думал Кику на обратном пути. — Несчастен, как всегда». Ему было невероятно жаль Хаси. Все как всегда. Ничего не изменилось. Толпы чужих людей вокруг, и все учат тебя, что делать. И все при этом лгут. Ничего не изменилось, ровно ничего — с того момента, как ты издал свой первый вопль в камере хранения. Разве что камера стала чуть побольше. В ней появился плавательный бассейн, сад, музыка, обнаженные красотки, домашние животные, музеи, кинотеатры, психушки… но это все та же камера хранения, и, сколько ни рой, все равно упрешься в стену. А если попытаешься на нее влезть, тебя встретят ухмыляющиеся рожи и пинком под зад сбросят обратно. Спихнут назад — в тюрьму, в психушку… Все это ловко прикрыто пальмами в кадках, сверкающими бассейнами, пушистыми щенками, тропическими рыбками, киноэкранами, выставками, гладкой женской кожей. Но за всем этим — непреодолимая стена, бдительные охранники, смотровая вышка. Когда серый туман на миг рассеивается, все становится видно: стена, вышка. Они запугивают тебя до смерти, сводят с ума, но ты ничего не можешь сделать. И когда ты не выдерживаешь, когда страх и гнев заставляют тебя что-то делать, они тут как тут: тюрьма, сумасшедший дом, свинцовая урна для твоего праха. Решение только одно, выход только один: разбить все вдребезги, начать с нуля, послать все к черту…
Кику остановился и обернулся, как будто что-то вспомнил.
— Хаси! — закричал он, рванувшись назад. Охранники схватили его. — Хаси!! Это стучало сердце! Слышишь? Это стучало сердце твоей матери!
Его голос эхом отозвался по коридору.
— Кажется, ты чокнулся, парень! — рассмеялся охранник.
Анэмонэ стояла на молу и смотрела в бинокль, как «Юё-мару» выходит из гавани. «Интересно, как он собирается убежать?» — думала она.
Два дня назад она уволилась из кондитерской. Норико жаловалась, что будет без нее скучать, а четыре других девушки устроили прощальную вечеринку. Они сняли зал в ресторане, и каждая принесла что-нибудь в подарок: набор носовых платков, брелок и прочие мелочи. Норико подарила книгу, завернутую в яркую бумагу.
— Героиня этой книги похожа на тебя, — объяснила она. — Жена писателя, который еще в молодые годы стал богатым и знаменитым. И вот они кочуют с вечеринки на вечеринку, пока она не начинает сходить с ума. Ее зовут Зельда.
— А чем, интересно, она похожа на меня? — спросила Анэмонэ. — Я, возможно, не слишком умная, но и не сумасшедшая. Так чем же?
Норико ненадолго задумалась.
— Ну, во-первых, вы обе красавицы. Ты говоришь, что ты не умная, а я считаю, что ты очень умная. Умная и симпатичная. Но иногда кажется, что тебе недостает чего-то важного — как если бы в кекс забыли положить ванилин. — Норико откусила кусочек желе.
— Но это можно сказать о каждом, — возразила одна из девушек. — Каждому далеко до совершенства, каждому чего-то недостает.
Все согласно закивали.
— Я не это имела в виду, — сказала Норико, предварительно расправившись с желе. — Понимаете, бывают такие девушки, о которых вы думаете, что они плохо выглядят и плохо кончат, но тайно, в глубине души, все равно им завидуете. По-моему, Анэмонэ как раз из числа таких девушек.
— Спасибо, — сказала Анэмонэ, понимая, что это комплимент. — Спасибо. И все же я не сумасшедшая.
Она сделала все, как велел ей Кику. Во-первых, купила для него одежду и спрятала ее в определенном месте возле доков в городе, куда должно было зайти судно. Во-вторых, приобрела большую яхту и, загрузив ее едой, водой и снаряжением для подводного плавания, поставила на причал в известном им обоим месте недалеко от Токио.
Теперь, проследив, как «Юё-мару» исчез вдали, она вытащила из кармашка блузки ключ и, покручивая его на пальце, направилась к своей машине — красному «лендроверу» с приводом на четыре колеса и надписью «Датура» на боку. «Как же он убежит?» — спрашивала она себя, заводя мотор и направляясь в первый порт захода.
Она открыла окна, но нижнее белье все равно было влажным от пота. Деревенские пейзажи витали в воздухе над плавящимся асфальтом. В это время года крокодилы весело молотят хвостами по воде, в это время года она встретила Кику: летом. Книга, которую подарила Норико, лежала рядом на сиденье. Ожидая, когда судно Кику наконец покинет гавань, Анэмонэ заглянула было в книгу, но мелкий шрифт быстро ее утомил, и она ее отложила. Ветер перелистнул страницы, и, остановившись у светофора, Анэмонэ прочла первую попавшуюея строку. Она ей понравилась, и, в ожидании зеленого света, Анэмонэ шепотом повторила: «Серьезные девушки лишены привлекательности, поэтому я не хочу становиться серьезной».
ГЛАВА 29
Нива начала ходить в центр йоги для беременных. В трехнедельный перерыв между гастролями и началом студийной записи следующего альбома Хаси впал в глубокую депрессию, и попытки Нива держать его под контролем довели ее до такого отчаяния, что она стала опасаться выкидыша. Занятия йогой помогали ей бороться со стрессом и бессонницей, не прибегая к снотворному.
Хаси целые дни проводил в полном безделье, валяясь на диване, который перенесли в его затемненную комнату. Время от времени он произносил:
— Кто-то гонится за мной, но зачем убегать, если рано или поздно меня все равно поймают?
Тем не менее он вел себя вполне нормально, не впадал в ярость, никаких признаков того, что он хочет покончить с собой, не было. Он даже ел понемногу, и Нива старалась приучить себя к мысли, что его состояние вызвано чрезмерным изнеможением. Однако господин Д. считал, что Хаси следует поместить в психушку.
— Мы организуем телевизионное шоу прямо из больницы, — сказал он, очевидно волнуясь, как бы известие о невменяемости Хаси не сказалось пагубно на продаже его дисков.
Чтобы расшевелить Хаси и вытащить из комнаты, к нему явились два музыканта из ансамбля. Тору принес ему в подарок губную гармошку.
— Музыка — лучшее лекарство от всех болезней, — сказал он.
Хаси взбодрился и заиграл блюз. Мацуяма тут же схватил со стены гитару, а Тору поднял валявшиеся на полу барабанчики бонго, и начался настоящий джэм-сейшн. Нива пришла в восторг, наблюдая за ними. Хаси играл с закрытыми глазами. На лице у него застыло умиротворенное выражение, какого она давно уже не видела. «Если музыка оказывает на него такое сильное воздействие, нам необходимо устраивать как можно больше концертов», — подумала она.
Развивая тему только что исполненного блюза, Тору запел песенку бродячего музыканта, побирающегося по поездам и вокзалам.
Глубокая ночь. Пустынный вокзал.
Туман — не видно огней.
Бросаю на землю старый рюкзак,
Бросаю как можно нежней.
Как можно нежней! Его ты не трожь.
В рюкзак я сунул кларнет.
Треснет мундштук — как по горлу нож.
Без кларнета мне жизни нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120