И он ему, козлу, воздаст в полной мере! Хоть и не ведено сие Спасителем. Но иначе нельзя! Нельзя эту гниду оставлять на белом свете сеять смерть и страданья! Нельзя!..
И вдруг пронесся ропот разочарования. Танцор увидел, как пройдя всего лишь полпути до неминуемой смерти, Чика повернулся и пошел назад. Все, на сегодня с милосердием он закончил. Теперь его ждали совершенно противоположные дела.
Танцор беззвучно выругался. И дернулся было догнать и влепить пулю в затылок. Но сдержал себя. И потерянно побрел к выходу, не замечая, как убогие, отработав положенное, преображались: расправляли плечи, снимали с лиц выражение непосильного страдания, а кое-кто даже начинал косить плотоядным глазом на существа противоположного пола. Как говорится, всюду жизнь.
И Танцору сильно повезло, что он не потерял свою жизнь, единственную и драгоценнейшую. Потому что, если бы он завалил Чику, естественно, вместе с телохранителем, то тут же лег бы рядом с ним. С проломленной головой и вспоротым животом. Ибо Чика был кормильцем, а кормильцев убивать нельзя.
У калитки его уже поджидал Следопыт на перекрашенном джипе, который должен был эвакуировать Танцора в случае успеха операции. А так лишь подвез до дома. Всю дорогу благородные террористы хранили гробовое молчание. Следопыт думал о своем. Танцор – о своем. Точнее, он уже вынашивал новый план. Абсолютно надежный.
***
Дома молча, потому что уже как следует завел себя, начал вживаться в новую роль – прошел в комнату, достал грим и парики и начал лепить новый образ. Вопросы Стрелки оставлял без внимания.
Вышел на улицу сорокалетним простаком, недотепой и на семьдесят процентов неудачником. Прошел два квартала, по дороге поскользнувшись на шкурке от банана, выкинув в урну полную пачку сигарет, по ошибке решив, что пустая, и достав обратно без брезгливости, получив от подростка пенделя и забыв взять сдачу у мороженщицы.
Два часа с невозмутимостью индейца стоял у обочины и высматривал искомое. Наконец-то остановил «Запорожец» и купил его у ошалевшего от счастья хозяина за тащу баксов. Сел и медленно поехал по направлению к Трейд-банку. До конца рабочего дня времени было навалом.
Припарковался так, чтобы было видно служебный вход банка и подъезжающие к нему машины.
Сидел, слушал радио «Ультра» и беспрерывно курил, не ощущая голода. Сидел хладнокровно и сосредоточенно, словно самый совершенный в мире автомат убийства. Сидел и видел, как сажает пулю за пулей в лоб Чики. Это была закольцованная анимация.
Вначале крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку. Глаза от запредельного ужаса уже ничего не выражающие.
Потом окончание ствола с глушителем. И палец, плавно, без рывка нажимающий на курок.
И пуля, отворяющая лобную кость, которая прыскает белыми сахаристыми осколками. А уж потом начинает набухать красным, пока еще живым, пока еще так нужным Чике.
Голова откидывается назад и чуть вбок.
И опять крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку…
Без пяти семь к выходу подъехал черный «Мерседес». Тот самый, с теми самыми номерами.
В четыре минуты восьмого вышел Чика и влез своим благообразным телом в правую переднюю дверь. Машина плавно тронулась.
Танцор был абсолютно спокоен, поскольку прекрасно понимал, что в это время на перегруженных московских улицах «Мерс» не сможет оторваться не только от «Запорожца», но и от велосипеда. И уверенно пошел сзади, на расстоянии в три машины.
За пятьдесят метров от светофора попали в пробку.
Через пять минут то же самое повторилось на следующем перекрестке.
Через двадцать пять минут «Мерседес» свернул в свободный переулок. Однако ехать оставалось километра полтора. Никуда не денется.
Перед въездом во двор машина Чики притормозила и начала плавно вписываться в дугу небольшого радиуса.
Еще один поворот, налево. С улицы их уже не видно.
И тут Танцор резко жмет на акселератор и вмазывается в задний бампер «Мерседеса».
Стоп машина!
Выскакивает телохранитель и начинает орать, размахивая руками: «Ты, гондон, у меня по гроб жизни горбатиться будешь! Я тебя, суку, узлом завяжу. Тридцать штук с тебя, козла!»
Тонцор, «побледневший от свалившегося на него горя», что-то жалко лопочет: «Ептить, да как же так, с женой пять лет на Анталию копили! Ептить, и тут такое! Может, простишь, друг, ептить? Ты вон какой богатый, ептить!»
Телохранитель от такой бестолковщины заводится еще больше: «Тридцать штук, тридцать! Понял, дерьма кусок?! А то всю твою семью положим! Понял?!»
«Да как же так, ептить? Беда-то какая?» – продолжает нудить Танцор.
Чика ждет внутри, словно устрица.
«Браток, ну набей мне морду, да отпусти, ептить! Дети-то мои в чем виноваты?!»
Наконец-то внутри Чики срабатывает условный рефлекс. Ему тоже хочется поглумиться над придурком, вспомнить молодость.
Дверца распахивается, и из нее вываливается всем своим непристойным телом Чика. С бандитски-злобно-наигранной гримасой на роже. Обходит «Мерс» спереди. Шипит: «Что, мудило, наехал?!»
Вначале Танцор засаживает две пули в живот телохранителю. Как самому проворному, которого нельзя оставлять напоследок. Тот падает набок и начинает почти беззвучно вращать правой ногой невидимую велосипедную педаль.
Потом:
– крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку. Глаза от запредельного ужаса уже ничего не выражающие;
– окончание ствола с глушителем. И палец, плавно, без рывка нажимающий на курок;
– и пуля, отворяющая лобную кость, которая прыскает белыми сахаристыми осколками. А уж потом начинает набухать красным, пока еще живым, пока еще так нужным Чике;
– голова откидывается назад и чуть вбок.
И все. Чики больше нет. Есть лишь труп, оболочка, медленно оседающая на асфальт под которым находится земля. Земля, которая принимала и не таких ублюдков.
Танцор осматривается. Никого. Все смотрят сериал про ментов. Несчастные, думает Танцор, реальный мир гораздо интересней.
Садится в не так уж и пострадавший «Запорожец»…
Вдруг выскакивает и забирает из кармана трупа мобильник, в котором хранятся номера, могущие оказаться очень полезными.
Снова садится в не так уж и пострадавший «Запорожец», отъезжает. Через два квартала ныряет в метро.
Все такой же собранный, четкий. Все так же располагающий к себе.
Дома долго моется.
Проваливается в сон.
***
Председатель был взбешен! В то время, когда необходимо было либо вывести из игры челябинскую команду, либо объединить с ней усилия и сообща ловить и мочить Танцора и его команду, кто-то грохнул Чику. Чику, единственного, кто поддерживал контакт с челябинцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
И вдруг пронесся ропот разочарования. Танцор увидел, как пройдя всего лишь полпути до неминуемой смерти, Чика повернулся и пошел назад. Все, на сегодня с милосердием он закончил. Теперь его ждали совершенно противоположные дела.
Танцор беззвучно выругался. И дернулся было догнать и влепить пулю в затылок. Но сдержал себя. И потерянно побрел к выходу, не замечая, как убогие, отработав положенное, преображались: расправляли плечи, снимали с лиц выражение непосильного страдания, а кое-кто даже начинал косить плотоядным глазом на существа противоположного пола. Как говорится, всюду жизнь.
И Танцору сильно повезло, что он не потерял свою жизнь, единственную и драгоценнейшую. Потому что, если бы он завалил Чику, естественно, вместе с телохранителем, то тут же лег бы рядом с ним. С проломленной головой и вспоротым животом. Ибо Чика был кормильцем, а кормильцев убивать нельзя.
У калитки его уже поджидал Следопыт на перекрашенном джипе, который должен был эвакуировать Танцора в случае успеха операции. А так лишь подвез до дома. Всю дорогу благородные террористы хранили гробовое молчание. Следопыт думал о своем. Танцор – о своем. Точнее, он уже вынашивал новый план. Абсолютно надежный.
***
Дома молча, потому что уже как следует завел себя, начал вживаться в новую роль – прошел в комнату, достал грим и парики и начал лепить новый образ. Вопросы Стрелки оставлял без внимания.
Вышел на улицу сорокалетним простаком, недотепой и на семьдесят процентов неудачником. Прошел два квартала, по дороге поскользнувшись на шкурке от банана, выкинув в урну полную пачку сигарет, по ошибке решив, что пустая, и достав обратно без брезгливости, получив от подростка пенделя и забыв взять сдачу у мороженщицы.
Два часа с невозмутимостью индейца стоял у обочины и высматривал искомое. Наконец-то остановил «Запорожец» и купил его у ошалевшего от счастья хозяина за тащу баксов. Сел и медленно поехал по направлению к Трейд-банку. До конца рабочего дня времени было навалом.
Припарковался так, чтобы было видно служебный вход банка и подъезжающие к нему машины.
Сидел, слушал радио «Ультра» и беспрерывно курил, не ощущая голода. Сидел хладнокровно и сосредоточенно, словно самый совершенный в мире автомат убийства. Сидел и видел, как сажает пулю за пулей в лоб Чики. Это была закольцованная анимация.
Вначале крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку. Глаза от запредельного ужаса уже ничего не выражающие.
Потом окончание ствола с глушителем. И палец, плавно, без рывка нажимающий на курок.
И пуля, отворяющая лобную кость, которая прыскает белыми сахаристыми осколками. А уж потом начинает набухать красным, пока еще живым, пока еще так нужным Чике.
Голова откидывается назад и чуть вбок.
И опять крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку…
Без пяти семь к выходу подъехал черный «Мерседес». Тот самый, с теми самыми номерами.
В четыре минуты восьмого вышел Чика и влез своим благообразным телом в правую переднюю дверь. Машина плавно тронулась.
Танцор был абсолютно спокоен, поскольку прекрасно понимал, что в это время на перегруженных московских улицах «Мерс» не сможет оторваться не только от «Запорожца», но и от велосипеда. И уверенно пошел сзади, на расстоянии в три машины.
За пятьдесят метров от светофора попали в пробку.
Через пять минут то же самое повторилось на следующем перекрестке.
Через двадцать пять минут «Мерседес» свернул в свободный переулок. Однако ехать оставалось километра полтора. Никуда не денется.
Перед въездом во двор машина Чики притормозила и начала плавно вписываться в дугу небольшого радиуса.
Еще один поворот, налево. С улицы их уже не видно.
И тут Танцор резко жмет на акселератор и вмазывается в задний бампер «Мерседеса».
Стоп машина!
Выскакивает телохранитель и начинает орать, размахивая руками: «Ты, гондон, у меня по гроб жизни горбатиться будешь! Я тебя, суку, узлом завяжу. Тридцать штук с тебя, козла!»
Тонцор, «побледневший от свалившегося на него горя», что-то жалко лопочет: «Ептить, да как же так, с женой пять лет на Анталию копили! Ептить, и тут такое! Может, простишь, друг, ептить? Ты вон какой богатый, ептить!»
Телохранитель от такой бестолковщины заводится еще больше: «Тридцать штук, тридцать! Понял, дерьма кусок?! А то всю твою семью положим! Понял?!»
«Да как же так, ептить? Беда-то какая?» – продолжает нудить Танцор.
Чика ждет внутри, словно устрица.
«Браток, ну набей мне морду, да отпусти, ептить! Дети-то мои в чем виноваты?!»
Наконец-то внутри Чики срабатывает условный рефлекс. Ему тоже хочется поглумиться над придурком, вспомнить молодость.
Дверца распахивается, и из нее вываливается всем своим непристойным телом Чика. С бандитски-злобно-наигранной гримасой на роже. Обходит «Мерс» спереди. Шипит: «Что, мудило, наехал?!»
Вначале Танцор засаживает две пули в живот телохранителю. Как самому проворному, которого нельзя оставлять напоследок. Тот падает набок и начинает почти беззвучно вращать правой ногой невидимую велосипедную педаль.
Потом:
– крупным планом круглые глаза Чики с черными, как антрацит, зрачками, полностью сожравшими радужную оболочку. Глаза от запредельного ужаса уже ничего не выражающие;
– окончание ствола с глушителем. И палец, плавно, без рывка нажимающий на курок;
– и пуля, отворяющая лобную кость, которая прыскает белыми сахаристыми осколками. А уж потом начинает набухать красным, пока еще живым, пока еще так нужным Чике;
– голова откидывается назад и чуть вбок.
И все. Чики больше нет. Есть лишь труп, оболочка, медленно оседающая на асфальт под которым находится земля. Земля, которая принимала и не таких ублюдков.
Танцор осматривается. Никого. Все смотрят сериал про ментов. Несчастные, думает Танцор, реальный мир гораздо интересней.
Садится в не так уж и пострадавший «Запорожец»…
Вдруг выскакивает и забирает из кармана трупа мобильник, в котором хранятся номера, могущие оказаться очень полезными.
Снова садится в не так уж и пострадавший «Запорожец», отъезжает. Через два квартала ныряет в метро.
Все такой же собранный, четкий. Все так же располагающий к себе.
Дома долго моется.
Проваливается в сон.
***
Председатель был взбешен! В то время, когда необходимо было либо вывести из игры челябинскую команду, либо объединить с ней усилия и сообща ловить и мочить Танцора и его команду, кто-то грохнул Чику. Чику, единственного, кто поддерживал контакт с челябинцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51