Внутреннее радио объявляет, что генерал Ачалов назначен исполняющим обязанности министра обороны. Ухожу. В лифте узнаю, что армия штурмовать ВС не будет. Кто за это поручился — неизвестно.
Многие километры коридоров "Белого дома" наполнены шагающими — группами, быстро, во всех направлениях. Встречаю капитана Шурыгина. Едем к Ачалову. Вход охраняет парень в костюме с тремя медалями на груди. Гора по имени Миша. Мы познакомились в Приднестровье. Обнимаемся.
12.55. Мы у Ачалова в кабинете. Генерал сидит за столом в форме полукруга, пишет. Десяток человек около. Идет трансляция из зала заседаний.
"Степанков заявил, что будет выполнять Конституцию". "Краснопресненский район столицы — на стороне ВС". Аплодисменты.
Начальник штаба Ачалова полковник Кулясов ругает нас всех:
— Не занимайте телефон штаба. Сколько раз вам повторять!
Строгий полковник, но справедливый.
Разглядываю генерала Ачалова (хотя был у него здесь же несколько раз до мятежа). Он в форме десантника. Тяжелое лицо. Пишет карандашом. Это мой второй государственный переворот (первый, в Сербской Крайине, я наблюдал в феврале этого года), интересны лица, тени, запахи, карандаш генерала. Парень с автоматом, в свитере, подсумок у пояса, просит, не обращаясь ни к кому:
— Помогите принести мешок яблок. Внутреннее радио ВС транслирует съезд. Зорькин читает: "Конституционный суд постановил, что указ президента от 21 сентября 1993 года не соответствует статье… часть (перечисление) Конституции и ведет к его отрешению от должности". Хасбулатов: "Кто за то, чтобы освободить генерала Грачева от занимаемой должности… Отстранить Галушко от занимаемой должности… Назначить генерала Ачалова… Назначить Баранникова".
Кто-то шутит:
— Накроем стол? Назначение нужно обмыть…
Входит Александр Проханов — в плаще, с папкой — и садится. Оказывается, уже два часа ночи. Узнаю, что междугородняя телефонная связь давно отключена. Узнаю от случайного временного соседа, что в бумагах Григорьянца найдено письмо Солженицыну. Не сразу понимаю. Кто такой Солженицын? А, писатель, поддержал Ельцина!
Парень в свитере, сгибаясь, проносит мешок далеко в глубь кабинета. Раздает всем крупные сочные антоновские яблоки. На стол генерала Ачалова тоже, на бумаги. Все хрустим яблоками. Запах антоновки наполняет мятежный кабинет.
Появляется генерал Макашов в кожаном пальто. Предлагает министру Ачалову ехать в Министерство обороны и занять свой кабинет. Присутствующие разделяются на две фракции. Полковник Кулясов садится на место Ачалова. Звонит в генштаб, просит Грачева. Того нет.
— Передай, что Верховный Совет назначил ему преемника. А, слышали! Хорошо, когда свои кадры, все понимают!
Пришел Ачалов с Баранниковым.
— Вот теперь я вижу, что мы имеем шансы на успех, — говорит Шурыгин.
— Оставьте нас с Баранниковым, — приказывает Ачалов. Выходим. Телохранитель Ачалова, здоровый молодой «шкаф» в кожаной куртке и тренировочных шароварах, подходит ко мне:
— Простите, а вы не Лимонов? Разрешите пожать вашу руку. Я читал ваши книги.
— Какие нежности, — говорю. Но сам думаю: это не хуже чем у Гумилева: "Человек среди толпы народа, застреливший императорского посла, подошел пожать мне руку, поблагодарить за мои стихи".
В соседней комнате среди десятков людей из Союза офицеров немного грустный на столе сидит Анпилов.
— Что-то не узнаю тебя.
— Я без очков. Пожимает руку.
— Садись.
Подвигается.
Анпилов был первым, поднявшим людей на мятеж уже 7 ноября 1991 года. И вот теперь мятеж ведут другие. Парадоксально: те, против кого он его и поднимал. Парламент тогда был с Ельциным. Мы, Анпилов — энергией и глоткой, я — энергией и статьями, Проханов — энергией и газетой, первыми поднимали людей. Сегодня ведут другие. По внутреннему радио транслируется выступление депутата Уражцева перед собравшимися у "Белого дома". Генерал Филатов говорит Анпилову:
— Витя, ты помнишь, как он…
Следует нелестное для Уражцева определение его прежней политической позиции. И все же мы здесь, ибо враг у нас один.
Генерал Стерлигов, сдержанный, с длинным лицом, и двери. Половина собравшихся не здоровается с ним или он с ними. Все эти симпатий и антипатии в лидерской среде — явление нормальное. Жизнь всегда проти-поречива, только смерть уничтожает противоречия.
Полковник Кулясов обращается к Стерлигову:
— Вызовите своих, если можете.
Стерлигов у телефона:
— Сережа, собери ребят…
Проходит Терехов, председатель Союза офицеров. Здороваемся.
Спускаемся в буфет: Проханов, я, генерал Филатов, Шурыгин. Берем салаты, сосиски. Четыре утра. Ночной ужин переворота? Или революции? Я хотел бы, чтобы парламентский мятеж превратился в национальную революцию.
На следующий день "Московский комсомолец" напишет: "Тем временем в парламентском буфете самый стойкий поклонник ГКЧП Александр Проханов чокался с Эдичкой Лимоновым. Отмечали свержение Ельцина".
Действительно, какие-то неуместно веселенькие и похабненькие в декоре классического советского соцреализма (а именно в этом стиле выдержано здание Верховного Совета России) молодые люди проходили мимо нашего стола. Лакеи лишены чувства трагизма истории. Лакей пошл и вульгарен, и таким он видит весь мир. Пошлы и вульгарны лакейское «Останкино» и молодежные массовики-затейники — корреспонденты похожих друг на друга газет в стиле «брухаха».
У истории же тяжелые, красивые, корявые руки, тяжелая, но верная простая речь солдата, мужика. Любая пролетарская бабка на митинге, с печеной от нужды и горя физиономией, понимает историю сильнее и глубже всей якобы интеллигенции, всех лакеев.
Ночь. Многие километры выхожены каждым из нас по дорожкам здания в поисках опровержения разочарований, подтверждений энтузиазма. "Орел с нами!", "Большинство регионов с нами!" — и разочарование, когда сведения об идущих к "Белому дому" наших батальонах не оправдываются. Парадоксально, но спасать Советы пришли не войска, но радикалы из крайних партий.
7.10 утра. Стоя у стены у входа в штаб Ачалова с прокурором Илюхиным, вспоминаем 16 марта 1992 года в номере Сажи Умалатовой в гостинице «Москва» и 17 марта в Воронове. Тогда у наших не хватило решимости пойти до конца, создать национальное правительство и выбрать президента. Сегодня это сделано. Но нас беспокоит оперативная инертность переворота, то, что он не превращается в мятеж, а замкнулся в "Белом доме".
Зевают. Шевелятся в креслах. Просыпаются или засыпают. Или хотят уснуть. И идут, идут по ковровым дорожкам. Останавливаются. Полемизируют. Кипами приносят листовки, звонят по телефонам, хрипят, потеряв голос, кричат друг на друга, смеются, обнадеживают — самые храбрые люди России.
У меня свидание в пять часов в одном из райсоветов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113