«Да-да, Дженни, конечно, мы будем иметь детей». А сам в то же время думал, что даже слить мою сперму с ее (что там у них, яйцо?) было бы противоестественно.
Как раз в это время доктор Кришна догадался наконец осмотреть Дженни, я не верю, что он сам догадался, очевидно, кто-нибудь подсказал, и обнаружилось, что у нее огромная опухоль во влагалище. Вот что такое мракобесие. Верить во что угодно, в анкеты с тремястами вопросами, в гонорею и не догадаться сделать простой врачебный осмотр, заглянуть в пизду. Во всяком случае теперь Дженни считала, что у нее рак (!), и была на лечении. Какие бы то ни было сексуальные отношения у меня с ней прекратились. Сосать мой хуй она уже ленилась. Во-первых, мы уже были свои, во-вторых, какое сосание, если у человека рак… Я не обижался.
Ебаться я очень хотел, но всеми силами старался сублимироваться, перенести свою сексуальную энергию в другую область. Я развил бешеную деятельность и после нескольких неудач нашел-таки с помощью мадам Маргариты литературного агента, вернее агентшу, и она согласилась со мной работать. Увы, Лайза работает со мной до сих пор, книга, восхитившая Ефименкова, так и не продана…
Еще я совершал все те поступки, которые должен совершать классический неудачник: писал длинные письма в газеты и журналы, в основном на темы политические, и даже написал одно письмо президенту Картеру, на которое мне, как и полагается, никто не ответил. Газеты и журналы не отвечали тоже. Для проверки своих собственных неуклюжих переводов на английский я использовал Дженни, которая порой смеялась, порой сердилась, но помогала мне все равно. За это я шил ей по выкройкам юбки, она все больше любила с оборками. Я не воображаю, что сшитые мной юбки были шедеврами портновского мастерства, но Дженни они нравились, она радовалась. Так что, видите, у нас наладилось прекрасное сотрудничество в жизни, если не в постели.
Время от времени Дженни покупала мне подарки. Скажем, зная, что я люблю красивые сапоги, а мои уже изнашивались, она вдруг, улыбаясь, однажды подавала мне коробку — «Сюрприз!», и там оказывались сапоги в точности такие же, какие мне хотелось иметь взамен моих состарившихся. Как-то она купила мне сразу несколько пар джинсов и свитеров, что при моем ветхом гардеробе оказалось весьма кстати. В общем, заботилась обо мне, как мама.
* * *
В тот период я еще ходил к мадам Маргарите лепить пирожки и пельмени, хотя все реже и реже. Очень хороший повар гэй-литератор Володя и энтузиастка мадам Маргарита, к сожалению, оказались плохими бизнесменами, вернее, может, они и не были плохими бизнесменами, но они не могли уделять пирожкам и пельменям все свое время. Володя писал книгу о балете, искал и отвергал любовников, по вечерам ходил или в гэй-бани или на парти в богатые дома. Мадам Маргарита занималась делами Лодыжникова… Нужно быть затравленным маленьким человеком и знать, что если ты не продашь сегодня столько-то пирожков и пельменей, то твоей семье нечего будет жрать. Тогда дело пойдет. Пошелестев бумажками, вновь и вновь считая и пересчитывая, умножая, складывая и деля, а главное — отнимая, решили они свое дело свернуть.
Но, как бывает часто, на горизонте вдруг появилась новая возможность заработать деньги, а именно — приятельница мадам Маргариты — француженка Кристин, уже владевшая одним рестораном, который приносил ей ощутимую прибыль, решила открыть второй — на углу 57-й улицы и 3-й авеню, и при ресторане должен был быть русский ночной бар с закусками. Володя, уже промотавший аванс за свою балетную книгу, собирался пойти туда шеф-поваром, а меня взять просто поваром, на что я и согласился, честно говоря, не без раздумья, но потом-таки согласился, решив заодно уйти с вэлфера. Дело в том, что мне очень хотелось видимых знаков моего движения по жизни, и хотелось мне их скорее. Решающее же значение для меня сыграл тот факт, что там предполагалось работать вечером — с пяти до часу ночи, таким образом, утро у меня оставалось свободным, и я мог писать. Но ресторан еще не был открыт, идя к Дженни, я заглядывал в замазанные мелом стекла: там усиленно возились рабочие.
* * *
В один из последних дней моего пельменеделания я, помимо своей воли, оказался вовлеченным в жаркий политический спор с мадам Маргаритой и Володей. Я очень не хотел спорить, но на свою голову не выдержал, как-то незаметно они меня втянули, их безмятежное обывательство все же меня раздражило до последнего предела, и я влез. Вкратце наши позиции были таковы: мадам Маргарита и Володя считали, что только Россия — говно, а весь остальной мир, и Соединенные Штаты в частности, прекрасен. Я же говорил, что весь мир — говно и что Соединенные Штаты не исключение, что наша цивилизация заслуживает уничтожения, ибо она поработила человека, лишила его себя, лишила свободного сознания. «Мы — весь мир, давно живем уже в оруэлловском 1984-м, но не отдаем себе в этом отчета», — сказал я.
Володя ухмылялся, и меня это еще больше разозлило.
— Благодаря воспитанию и образованию, которые тебе дала, кстати говоря, бесплатно, ненавидимая тобой советская власть, — сказал я Володе, — ты и находишься здесь в привилегированном положении. Как и там, впрочем. И там ты публиковал книги о балете, пишешь и публикуешь их и здесь.
— А кто мешает тебе публиковать твои книги? — сказал ехидно Володя. — Не нашел еще издателя на свою порнографию?
— Нет, не нашел, — сказал я, — ты отлично знаешь, как мне трудно найти издателя, и знаешь почему… Может быть, я его и вообще не найду.
— Лимончик, — сказала мадам Маргарита с неподражаемым спокойствием. — Ну, что делать, Лимончик, вам не повезло, что вы родились в Советском Союзе и приехали в Америку слишком поздно. Сейчас все места уже заняты. Если бы вы приехали в Соединенные Штаты в тридцатые годы, все было бы по-другому. Может быть, ваши дети будут счастливее. Обязательно будут счастливее, — закончила она сочувственно.
— Можете себе представить, а? — сказал я тогда. — Так что же мне теперь, лечь и умирать, да?
Мадам Маргарита пожала плечами.
— Может быть, мне подождать другого рождения? — спросил я ехидно. — Мне не повезло. Но я не верю во второе рождение. Я знаю, что все происходит сейчас. Впереди — темная яма. Там ничего нет. Яма! — Я замолчал. — …Благородно лепить пирожки, таскать чужую мебель, красить чужие стены, жить в «Дипломате», пить, стареть и не бунтовать, — продолжал я. — И это в то время, как вокруг пахнет деньгами, шныряют дорогие автомобили, а на страницах иллюстрированных журналов выставлены куски молодого девичьего мяса. Ну нет, у меня слишком горячая кровь и слишком большое честолюбие. Не знаю как, но я буду иметь здесь успех. Я, а не мои дети, которых я и не собираюсь иметь, — сказал я зло мадам Маргарите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Как раз в это время доктор Кришна догадался наконец осмотреть Дженни, я не верю, что он сам догадался, очевидно, кто-нибудь подсказал, и обнаружилось, что у нее огромная опухоль во влагалище. Вот что такое мракобесие. Верить во что угодно, в анкеты с тремястами вопросами, в гонорею и не догадаться сделать простой врачебный осмотр, заглянуть в пизду. Во всяком случае теперь Дженни считала, что у нее рак (!), и была на лечении. Какие бы то ни было сексуальные отношения у меня с ней прекратились. Сосать мой хуй она уже ленилась. Во-первых, мы уже были свои, во-вторых, какое сосание, если у человека рак… Я не обижался.
Ебаться я очень хотел, но всеми силами старался сублимироваться, перенести свою сексуальную энергию в другую область. Я развил бешеную деятельность и после нескольких неудач нашел-таки с помощью мадам Маргариты литературного агента, вернее агентшу, и она согласилась со мной работать. Увы, Лайза работает со мной до сих пор, книга, восхитившая Ефименкова, так и не продана…
Еще я совершал все те поступки, которые должен совершать классический неудачник: писал длинные письма в газеты и журналы, в основном на темы политические, и даже написал одно письмо президенту Картеру, на которое мне, как и полагается, никто не ответил. Газеты и журналы не отвечали тоже. Для проверки своих собственных неуклюжих переводов на английский я использовал Дженни, которая порой смеялась, порой сердилась, но помогала мне все равно. За это я шил ей по выкройкам юбки, она все больше любила с оборками. Я не воображаю, что сшитые мной юбки были шедеврами портновского мастерства, но Дженни они нравились, она радовалась. Так что, видите, у нас наладилось прекрасное сотрудничество в жизни, если не в постели.
Время от времени Дженни покупала мне подарки. Скажем, зная, что я люблю красивые сапоги, а мои уже изнашивались, она вдруг, улыбаясь, однажды подавала мне коробку — «Сюрприз!», и там оказывались сапоги в точности такие же, какие мне хотелось иметь взамен моих состарившихся. Как-то она купила мне сразу несколько пар джинсов и свитеров, что при моем ветхом гардеробе оказалось весьма кстати. В общем, заботилась обо мне, как мама.
* * *
В тот период я еще ходил к мадам Маргарите лепить пирожки и пельмени, хотя все реже и реже. Очень хороший повар гэй-литератор Володя и энтузиастка мадам Маргарита, к сожалению, оказались плохими бизнесменами, вернее, может, они и не были плохими бизнесменами, но они не могли уделять пирожкам и пельменям все свое время. Володя писал книгу о балете, искал и отвергал любовников, по вечерам ходил или в гэй-бани или на парти в богатые дома. Мадам Маргарита занималась делами Лодыжникова… Нужно быть затравленным маленьким человеком и знать, что если ты не продашь сегодня столько-то пирожков и пельменей, то твоей семье нечего будет жрать. Тогда дело пойдет. Пошелестев бумажками, вновь и вновь считая и пересчитывая, умножая, складывая и деля, а главное — отнимая, решили они свое дело свернуть.
Но, как бывает часто, на горизонте вдруг появилась новая возможность заработать деньги, а именно — приятельница мадам Маргариты — француженка Кристин, уже владевшая одним рестораном, который приносил ей ощутимую прибыль, решила открыть второй — на углу 57-й улицы и 3-й авеню, и при ресторане должен был быть русский ночной бар с закусками. Володя, уже промотавший аванс за свою балетную книгу, собирался пойти туда шеф-поваром, а меня взять просто поваром, на что я и согласился, честно говоря, не без раздумья, но потом-таки согласился, решив заодно уйти с вэлфера. Дело в том, что мне очень хотелось видимых знаков моего движения по жизни, и хотелось мне их скорее. Решающее же значение для меня сыграл тот факт, что там предполагалось работать вечером — с пяти до часу ночи, таким образом, утро у меня оставалось свободным, и я мог писать. Но ресторан еще не был открыт, идя к Дженни, я заглядывал в замазанные мелом стекла: там усиленно возились рабочие.
* * *
В один из последних дней моего пельменеделания я, помимо своей воли, оказался вовлеченным в жаркий политический спор с мадам Маргаритой и Володей. Я очень не хотел спорить, но на свою голову не выдержал, как-то незаметно они меня втянули, их безмятежное обывательство все же меня раздражило до последнего предела, и я влез. Вкратце наши позиции были таковы: мадам Маргарита и Володя считали, что только Россия — говно, а весь остальной мир, и Соединенные Штаты в частности, прекрасен. Я же говорил, что весь мир — говно и что Соединенные Штаты не исключение, что наша цивилизация заслуживает уничтожения, ибо она поработила человека, лишила его себя, лишила свободного сознания. «Мы — весь мир, давно живем уже в оруэлловском 1984-м, но не отдаем себе в этом отчета», — сказал я.
Володя ухмылялся, и меня это еще больше разозлило.
— Благодаря воспитанию и образованию, которые тебе дала, кстати говоря, бесплатно, ненавидимая тобой советская власть, — сказал я Володе, — ты и находишься здесь в привилегированном положении. Как и там, впрочем. И там ты публиковал книги о балете, пишешь и публикуешь их и здесь.
— А кто мешает тебе публиковать твои книги? — сказал ехидно Володя. — Не нашел еще издателя на свою порнографию?
— Нет, не нашел, — сказал я, — ты отлично знаешь, как мне трудно найти издателя, и знаешь почему… Может быть, я его и вообще не найду.
— Лимончик, — сказала мадам Маргарита с неподражаемым спокойствием. — Ну, что делать, Лимончик, вам не повезло, что вы родились в Советском Союзе и приехали в Америку слишком поздно. Сейчас все места уже заняты. Если бы вы приехали в Соединенные Штаты в тридцатые годы, все было бы по-другому. Может быть, ваши дети будут счастливее. Обязательно будут счастливее, — закончила она сочувственно.
— Можете себе представить, а? — сказал я тогда. — Так что же мне теперь, лечь и умирать, да?
Мадам Маргарита пожала плечами.
— Может быть, мне подождать другого рождения? — спросил я ехидно. — Мне не повезло. Но я не верю во второе рождение. Я знаю, что все происходит сейчас. Впереди — темная яма. Там ничего нет. Яма! — Я замолчал. — …Благородно лепить пирожки, таскать чужую мебель, красить чужие стены, жить в «Дипломате», пить, стареть и не бунтовать, — продолжал я. — И это в то время, как вокруг пахнет деньгами, шныряют дорогие автомобили, а на страницах иллюстрированных журналов выставлены куски молодого девичьего мяса. Ну нет, у меня слишком горячая кровь и слишком большое честолюбие. Не знаю как, но я буду иметь здесь успех. Я, а не мои дети, которых я и не собираюсь иметь, — сказал я зло мадам Маргарите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94