А сзади неумолимый косарь равнодушно выкашивает всех: СМЕРТЬ. Секрет существования человека состоит в том, что он задуман не как индивидуум, но как вид. А обеспечивает сохранность вида — семя. Как кораллы, громоздится человечество друг на друга, поколение на поколение. По сути дела человек должен был бы обожествлять семя — в семени его бессмертие. Вместо этого придуман на ближневосточном ландшафте некий тощий мертвец на кресте. Получается, что вместо жизни человек обожествляет смерть. На самом деле, семя — это чудо жизни.
Сломанный Птенец и Лунный Чех
Удивительно, как важна была Татьяна Яковлева. Только сейчас, по прошествии четверти века, это стало ясно. Она даже ответственна за мою причёску, вспомнил я. Она уговорила меня остричься коротко.
В доме 173 на 70-й улице у Либерманов встречались люди интернациональной культуры. Политиков было мало. Хотя как квалифицировать великого князя Владимира Кирилловича, претендента на русский престол: политик? Ясно, что не человек культуры. Для него нужна своя категория: наследник. В этой категории я встретил в жизни двоих: Владимира Кирилловича и позже, в Париже, принца Сикса Анри де Бурбон Пармского в 1992 году. Говорят, что Пармская ветвь — самая чистая ветвь Бурбонов. А Владимир Кириллович — высокий пегий господин — восхищался приёмом, какой ему и бывшему королю Италии Умберто оказали в СССР, когда он приехал туда морем, на пароходе в Одессу. «Мы опасались очень, что с нами может что-то приключиться, но нас так принимали, с таким уважением, все. До самой последней горничной. Всё нам показывали, рассказывали». Свою апологию советского режима Владимир Кириллович произнёс в ответ на пылкую антисоветскую речь советского поэта Вознесенского, в тот вечер Вознесенский был в доме Татьяны. Не следует думать, что он вышел и произнес речь, о нет, просто мы стояли такой группкой: наследник престола, я, Елена, Вознесенский, музыкант — брат Владимира Набокова и отец моего издателя в Albin-Michel Николя Набоков — и женщина Николя Набокова. Мне доставило истинное удовольствие присутствовать при этой безумной сцене. Наследник престола похваливает власть, а баловень этой власти — ругает её. Ещё меня потрясло, что монархи путешествуют группами. Так запросто: наследник престола России, а с ним король Италии.
В тот же вечер я увидел у Татьяны Трумэна Капоте. Точнее, мне сказали, что вон стоит Капоте. Пока я искал, кто бы меня представил ему, Капоте исчез. Больше я его ни на одном парти у Татьяны не встречал. Даже рассмотреть его особенно не успел. Я никогда не гонялся за знаменитостями и, как правило, не пытался использовать их. Запомнил, что Капоте был в сером каком-то не то жакете, не то пиджаке, маленький и толстый. Я уже читал его «In cold blood», читал о нем в журнале «Интервью», знал, что от него отвернулись многие его светские друзья, ибо он опубликовал о них страшные какие-то воспоминания в журнале «Эсквайр». Это как раз случилось в 1975–1976 годах, когда я и посещал более всего парти у Либерманов. Только теперь, в момент написания этих строк я понял, почему встретил его только один раз. Он боялся выходить в свет. В предисловии к книге «Музыка для хамелеонов» он минимизирует эффект публикаций в «Эсквайре»:
«Это вызвало гнев в определённых кругах, где они почувствовали так, что я якобы предал доверие и повёл себя нехорошо с друзьями и/или врагами. Я не хочу здесь дискутировать с ними: в проблему вовлечена социальная политика, поведение, но не артистические ценности. Я только скажу, что писатель вынужден работать с тем материалом, который он собрал как результат его наблюдений, и ему не может быть отказано в праве употребить его. Осудить, но не отказывать».
В 1979 году я получил от Билла Чалзмы, экс-профессора Иллинойского, кажется, университета, перевод своей книги. Я заплатил Биллу своими хаузкиперовскими деньгами. Перевод я немедленно размножил и дал его своему литературному агенту Сэре Фрайманн. Сэра немедленно разослала его по издательствам. И начали в изобилии поступать отказы. У меня был список отказавшихся опубликовать «Эдичку» издательств, там их было 36 штук. Так как я живу кочевником, то какие списки могу я сохранить? Канула в Лету даже рукопись романа «Москва Майская»… Помню всё же, что отказали «Макмиллан», «Дабл-дэй», «Литтл, Браун энд Компани», «Фаррар энд Страус», ну все 36 издательств. Под разными формулировками, но отказывали. Из «Литтл, Браун энд Компани» старший редактор написал Сэре, что «портрет Америки я нашел раздражающим».
Где-то в одном из издательств Трумэну Капоте и сказали о книге, и дали копию рукописи. В издательствах ведь идет борьба за книги. Я знаю точно, что некая Кафи Александр ещё в 1977 году хотела опубликовать «Эдичку» в «Макмиллане». Но у неё не хватило «издательской силы». Там были люди против.
В ноябре 1979 года мне позвонил эмигрант, художник Ур. Настоящая его фамилия была Урьев, я знал его в 1972 году в Москве. Он шил у меня брюки и жил, как и я тогда, на Погодинской улице, через несколько домов от меня. Я запомнил его хорошо, потому что он оказался на редкость придирчивым заказчиком, и мне пришлось два раза переделывать ему эти его брюки. Он истерически обхватывал, помню, ткань штанины вокруг своей икры и кричал мне: «Вот как, вот как должно быть!» Я рад был, что наконец после двух переделок от него избавился. Это был всклокоченный, красногубый и нахальный человек. И вот он мне позвонил. Я даже и не знал, что он в Америке. «Слушай, Эдуард, — сказал он мне, — я тут присутствовал на одном парти, там была масса очень известных людей, VIP, как они здесь говорят, и там был сам Трумэн Капоте. Поздравляю тебя, он возбужденно говорил о рукописи русского писателя Лимонофф, сказал, что хочет разыскать тебя. Узнав, что я русский, попросил у меня твой телефон. Я дал. Ты не против?» Я хотел спросить, откуда у него мой телефон. Но я спросил, не разыгрывает ли он меня? Он сказал, что нет, не разыгрывает, что он вообще могильно-серьёзный тип.
— Капоте что, читает по-русски? — спросил я. (В октябре только что вышел тогда в «Index Press» «Эдичка» на русском).
— Нет, не читает, во всяком случае ни слова не сказал, пользовались английским.
— А где же он прочитал мою рукопись? Он ведь сказал «манускрипт»?
— Да, он сказал «манускрипт».
— Тогда он прочёл рукопись в каком-то издательстве.
— Тебе виднее, где, — сказал он. — Но кажется, ты ухватил жар-птицу за хвост. Позвони ему. Не жди, пока он позвонит.
— Дай мне его телефон!
— У меня нет его телефона, но я постараюсь достать.
— Спасибо за хорошую весть, — сказал я.
— Не забудь обо мне, в случае удачи…
Он положил трубку. Была ночь. Я подумал, что неизвестно какой человек что тебе принесет. Такой вот злой Ур принес добрую весть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Сломанный Птенец и Лунный Чех
Удивительно, как важна была Татьяна Яковлева. Только сейчас, по прошествии четверти века, это стало ясно. Она даже ответственна за мою причёску, вспомнил я. Она уговорила меня остричься коротко.
В доме 173 на 70-й улице у Либерманов встречались люди интернациональной культуры. Политиков было мало. Хотя как квалифицировать великого князя Владимира Кирилловича, претендента на русский престол: политик? Ясно, что не человек культуры. Для него нужна своя категория: наследник. В этой категории я встретил в жизни двоих: Владимира Кирилловича и позже, в Париже, принца Сикса Анри де Бурбон Пармского в 1992 году. Говорят, что Пармская ветвь — самая чистая ветвь Бурбонов. А Владимир Кириллович — высокий пегий господин — восхищался приёмом, какой ему и бывшему королю Италии Умберто оказали в СССР, когда он приехал туда морем, на пароходе в Одессу. «Мы опасались очень, что с нами может что-то приключиться, но нас так принимали, с таким уважением, все. До самой последней горничной. Всё нам показывали, рассказывали». Свою апологию советского режима Владимир Кириллович произнёс в ответ на пылкую антисоветскую речь советского поэта Вознесенского, в тот вечер Вознесенский был в доме Татьяны. Не следует думать, что он вышел и произнес речь, о нет, просто мы стояли такой группкой: наследник престола, я, Елена, Вознесенский, музыкант — брат Владимира Набокова и отец моего издателя в Albin-Michel Николя Набоков — и женщина Николя Набокова. Мне доставило истинное удовольствие присутствовать при этой безумной сцене. Наследник престола похваливает власть, а баловень этой власти — ругает её. Ещё меня потрясло, что монархи путешествуют группами. Так запросто: наследник престола России, а с ним король Италии.
В тот же вечер я увидел у Татьяны Трумэна Капоте. Точнее, мне сказали, что вон стоит Капоте. Пока я искал, кто бы меня представил ему, Капоте исчез. Больше я его ни на одном парти у Татьяны не встречал. Даже рассмотреть его особенно не успел. Я никогда не гонялся за знаменитостями и, как правило, не пытался использовать их. Запомнил, что Капоте был в сером каком-то не то жакете, не то пиджаке, маленький и толстый. Я уже читал его «In cold blood», читал о нем в журнале «Интервью», знал, что от него отвернулись многие его светские друзья, ибо он опубликовал о них страшные какие-то воспоминания в журнале «Эсквайр». Это как раз случилось в 1975–1976 годах, когда я и посещал более всего парти у Либерманов. Только теперь, в момент написания этих строк я понял, почему встретил его только один раз. Он боялся выходить в свет. В предисловии к книге «Музыка для хамелеонов» он минимизирует эффект публикаций в «Эсквайре»:
«Это вызвало гнев в определённых кругах, где они почувствовали так, что я якобы предал доверие и повёл себя нехорошо с друзьями и/или врагами. Я не хочу здесь дискутировать с ними: в проблему вовлечена социальная политика, поведение, но не артистические ценности. Я только скажу, что писатель вынужден работать с тем материалом, который он собрал как результат его наблюдений, и ему не может быть отказано в праве употребить его. Осудить, но не отказывать».
В 1979 году я получил от Билла Чалзмы, экс-профессора Иллинойского, кажется, университета, перевод своей книги. Я заплатил Биллу своими хаузкиперовскими деньгами. Перевод я немедленно размножил и дал его своему литературному агенту Сэре Фрайманн. Сэра немедленно разослала его по издательствам. И начали в изобилии поступать отказы. У меня был список отказавшихся опубликовать «Эдичку» издательств, там их было 36 штук. Так как я живу кочевником, то какие списки могу я сохранить? Канула в Лету даже рукопись романа «Москва Майская»… Помню всё же, что отказали «Макмиллан», «Дабл-дэй», «Литтл, Браун энд Компани», «Фаррар энд Страус», ну все 36 издательств. Под разными формулировками, но отказывали. Из «Литтл, Браун энд Компани» старший редактор написал Сэре, что «портрет Америки я нашел раздражающим».
Где-то в одном из издательств Трумэну Капоте и сказали о книге, и дали копию рукописи. В издательствах ведь идет борьба за книги. Я знаю точно, что некая Кафи Александр ещё в 1977 году хотела опубликовать «Эдичку» в «Макмиллане». Но у неё не хватило «издательской силы». Там были люди против.
В ноябре 1979 года мне позвонил эмигрант, художник Ур. Настоящая его фамилия была Урьев, я знал его в 1972 году в Москве. Он шил у меня брюки и жил, как и я тогда, на Погодинской улице, через несколько домов от меня. Я запомнил его хорошо, потому что он оказался на редкость придирчивым заказчиком, и мне пришлось два раза переделывать ему эти его брюки. Он истерически обхватывал, помню, ткань штанины вокруг своей икры и кричал мне: «Вот как, вот как должно быть!» Я рад был, что наконец после двух переделок от него избавился. Это был всклокоченный, красногубый и нахальный человек. И вот он мне позвонил. Я даже и не знал, что он в Америке. «Слушай, Эдуард, — сказал он мне, — я тут присутствовал на одном парти, там была масса очень известных людей, VIP, как они здесь говорят, и там был сам Трумэн Капоте. Поздравляю тебя, он возбужденно говорил о рукописи русского писателя Лимонофф, сказал, что хочет разыскать тебя. Узнав, что я русский, попросил у меня твой телефон. Я дал. Ты не против?» Я хотел спросить, откуда у него мой телефон. Но я спросил, не разыгрывает ли он меня? Он сказал, что нет, не разыгрывает, что он вообще могильно-серьёзный тип.
— Капоте что, читает по-русски? — спросил я. (В октябре только что вышел тогда в «Index Press» «Эдичка» на русском).
— Нет, не читает, во всяком случае ни слова не сказал, пользовались английским.
— А где же он прочитал мою рукопись? Он ведь сказал «манускрипт»?
— Да, он сказал «манускрипт».
— Тогда он прочёл рукопись в каком-то издательстве.
— Тебе виднее, где, — сказал он. — Но кажется, ты ухватил жар-птицу за хвост. Позвони ему. Не жди, пока он позвонит.
— Дай мне его телефон!
— У меня нет его телефона, но я постараюсь достать.
— Спасибо за хорошую весть, — сказал я.
— Не забудь обо мне, в случае удачи…
Он положил трубку. Была ночь. Я подумал, что неизвестно какой человек что тебе принесет. Такой вот злой Ур принес добрую весть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90