..
В книге об Асклепии рассказывалось, как священнослужители Эгипта могли низводить демонов со звезд и поселять их в заранее изготовленных каменных статуях животных, откуда те говорили, прорицали, открывали тайны. Эти священники знали также, как божества проникают в нижний мир, какие животные и растения какими звездами управляются, перед какими благовониями, камнями и музыкой демоны не могут устоять.
Все эти знания ныне утрачены, все небесно-земное многообразие утеряно; словно та армиллярная сфера, которую Пинтуриккио подвесил над головами Гермеса и египтян, разбита вдребезги, на ее обломки лишь случайно натыкаются, ломая над ними головы теперь, в конце Медного века; сохранились лишь слухи, враки, мистификации, черепки. Пикатрикс.
Но как и почему случилась эта утрата?
Придет время, когда увидят, что эгиптяне тщетно чтили Божественность. Все это праведное поклонение станет бесплодным. Боги оставят землю и вернутся на небо; они покинут Эгипет, и эта страна, родина религии, овдовеет и пребудет в нужде и лишениях. Страну наполнят пришельцы, люди не просто откажутся чтить богов - хуже того, будут приняты так называемые законы, определяющие наказание тем, кто чтит. В то время эта священная земля, страна святилищ и храмов, заполнена будет одними склепами и мертвецами. О Эгипет, Эгипет, от твоей религии останутся лишь небылицы, и даже твои собственные дети не в состоянии будут верить им, ничто не выживет, чтобы рассказать о твоей добродетели, кроме высеченных из камня фигур!
Он читал и плакал. Он понял, как пришла к упадку древняя религия; он знал, какие пришельцы явились вытеснить чужую добродетель. Когда все старые боги, спасаясь, бежали, когда женщины оплакивали смерть Пана. Когда Христос, цвета которого носил Джордано и солдатом которого являлся, изгнал их всех, всех, за исключением Себя и Отца своего, эманации двух этих сущностей, составляющей вместе с ними троицу: этот клубок из трех божеств слишком ревнив, чтобы позволить какие-то еще таинства, кроме своих собственных.
Ты плачешь из-за этого, Асклепий? Но грядет еще худшее...
В те дни люди, наскучив, откажутся от мысли, что мир стоит их уважения и поклонения - это величайшее из всех благ, это Все - прекраснейшее в прошлом и будущем. И мир будет на грани исчезновения; люди начнут относиться к нему, как к бремени, презирать его, сей бесподобный труд Божий, восхитительное сооружение, единое творение, созданное из бесконечного многообразия форм... Тогда тьму предпочтут свету, смерть - жизни, и никто не возведет глаза к небесам... Поэтому боги уйдут, отделясь от людей, - о жалость! - останутся лишь ангелы зла... Тогда земля потеряет свое равновесие, море не будет более носить корабли, и небеса не станут поддерживать звезды... Плоды земные иссякнут, почва станет бесплодной, даже воздух пропитается горечью. Такой будет старость этого мира...
Да! С глазами, полными слез, шмыгая носом, Джордано с трудом разбирал слова сквозь застящую взор соленую влагу. Они не были изгнаны; они ушли по своей собственной воле, отвратившись от тех, кто презрел и возненавидел их знание и их власть, их дары людям теперь стали недоступны.
Но раз они ушли по своей воле, значит, они могут когда-нибудь вернуться; их можно побудить вернуться. Они вернутся!
Вот каким будет возрождение мира: возвращение добра, священное и грозное восстановление всего мира, назначенное в установленное время по воле Божьей.
Читая, он видел, как они возвращаются, божественные люди, или очеловеченные боги - подлинные наследники восстановленной власти Божьей; он видел: застойный воздух очищается с их приходом, ночные твари убегают прочь с приближением рассвета.
Но если наступление такого времени было предсказано много веков назад, тогда, может быть, оно наступает сейчас, прямо сейчас - теперь, когда древние знания возвращаются к человеку, воплощенные в этом шрифте, напечатанные на этих страницах? Почему не теперь?
«А теперь, - произнес сзади тихий голос, и паренек, приносивший ему книги, уселся рядом на скамью. - А теперь слушай внимательно и не пугайся».
Бруно положил руку на страницу, отмечая место, где остановился на мгновение поток знаний.
«В чем дело?»
«Новости из Неаполя.
Против тебя начато разбирательство в Святой Палате. Не оборачивайся».
«Откуда ты знаешь?»
«Тебе грозит обвинение в ереси. Здешняя Святая Палата поставлена в известность. Сто тридцать пунктов обвинения».
«Они ничего не докажут».
«Ты когда-нибудь, - небрежно сказал парень, - оставлял книги в нужнике?»
Джордано рассмеялся.
«В уборной нашли рукописи, - сказал парень. - Эразм. Комментарии к Иерониму».
«Эразм? Пострашнее ничего не нашли?»
«Послушай, - сказал парень. - Они долго и тщательно готовились. Тебе не поздоровится. У них все заготовлено: вопросы, свидетели, показания».
«Люди же они, - сказал Бруно. - У них есть разум. Они услышат меня. Должны услышать».
«Поверь мне, брат. Тебе ни в коем случае нельзя возвращаться».
В прохладной комнате с высоким потолком не осталось никого, кроме Бруно и светловолосого юноши, который все так же улыбался, спокойно сложив руки на животе. В сердце Бруно вспыхнул горячий до боли огонек.
«Папа, - сказал он. - Я поговорю с ним. Он сказал, что я... Он... Он...»
Ничто не переменилось в лице паренька; он просто ждал, когда Бруно, запутавшись в безнадежных запинках, замолчит. Потом он сказал: «Оставайся тут до темноты. Как стемнеет, выйдешь вон в ту дверь, - маленькую, в дальнем углу. Пройдешь по коридору. Поднимешься по ступенькам. Там я тебя встречу».
Он встал.
«Как стемнеет», - сказал он и улыбнулся Джордано улыбкой соучастника, словно бы над шуткой, которую они затевали вместе с Джордано; но только Джордано-то не знал, что это за шутка, и у него на загривке волосы поднялись дыбом, и сжалась мошонка. Парень повернулся и ушел.
Джордано опустил взгляд на страницу, туда, где лежала его рука. Дневного света уже едва хватало, чтобы различить текст.
В те дни восстановятся боги, некогда надзиравшие за Землей, и воцарятся в Городе, на дальних рубежах Эгипта, в Городе, основанном в той стороне, куда солнце спускается на закате. В Городе, куда по суше и по морю поспешат люди всех рас.
Он читал до тех пор, пока мог разбирать слова. И когда он прочел все то, что ему отведено было прочесть в своей жизни, спустилась ночь. Он встал. Подумал: завтра шестое августа, Преображение Господне. Он прошел через сводчатый зал мимо читательских столов, стоявших возле окон, за которыми синела ночь, и открыл маленькую прочную дверь.
Нащупав ногами крутые ступени в темноте, он стал взбираться к площадке, на которой за поворотом светила лампа. Там, на ступеньках, сидел белокурый парнишка, дожидаясь его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
В книге об Асклепии рассказывалось, как священнослужители Эгипта могли низводить демонов со звезд и поселять их в заранее изготовленных каменных статуях животных, откуда те говорили, прорицали, открывали тайны. Эти священники знали также, как божества проникают в нижний мир, какие животные и растения какими звездами управляются, перед какими благовониями, камнями и музыкой демоны не могут устоять.
Все эти знания ныне утрачены, все небесно-земное многообразие утеряно; словно та армиллярная сфера, которую Пинтуриккио подвесил над головами Гермеса и египтян, разбита вдребезги, на ее обломки лишь случайно натыкаются, ломая над ними головы теперь, в конце Медного века; сохранились лишь слухи, враки, мистификации, черепки. Пикатрикс.
Но как и почему случилась эта утрата?
Придет время, когда увидят, что эгиптяне тщетно чтили Божественность. Все это праведное поклонение станет бесплодным. Боги оставят землю и вернутся на небо; они покинут Эгипет, и эта страна, родина религии, овдовеет и пребудет в нужде и лишениях. Страну наполнят пришельцы, люди не просто откажутся чтить богов - хуже того, будут приняты так называемые законы, определяющие наказание тем, кто чтит. В то время эта священная земля, страна святилищ и храмов, заполнена будет одними склепами и мертвецами. О Эгипет, Эгипет, от твоей религии останутся лишь небылицы, и даже твои собственные дети не в состоянии будут верить им, ничто не выживет, чтобы рассказать о твоей добродетели, кроме высеченных из камня фигур!
Он читал и плакал. Он понял, как пришла к упадку древняя религия; он знал, какие пришельцы явились вытеснить чужую добродетель. Когда все старые боги, спасаясь, бежали, когда женщины оплакивали смерть Пана. Когда Христос, цвета которого носил Джордано и солдатом которого являлся, изгнал их всех, всех, за исключением Себя и Отца своего, эманации двух этих сущностей, составляющей вместе с ними троицу: этот клубок из трех божеств слишком ревнив, чтобы позволить какие-то еще таинства, кроме своих собственных.
Ты плачешь из-за этого, Асклепий? Но грядет еще худшее...
В те дни люди, наскучив, откажутся от мысли, что мир стоит их уважения и поклонения - это величайшее из всех благ, это Все - прекраснейшее в прошлом и будущем. И мир будет на грани исчезновения; люди начнут относиться к нему, как к бремени, презирать его, сей бесподобный труд Божий, восхитительное сооружение, единое творение, созданное из бесконечного многообразия форм... Тогда тьму предпочтут свету, смерть - жизни, и никто не возведет глаза к небесам... Поэтому боги уйдут, отделясь от людей, - о жалость! - останутся лишь ангелы зла... Тогда земля потеряет свое равновесие, море не будет более носить корабли, и небеса не станут поддерживать звезды... Плоды земные иссякнут, почва станет бесплодной, даже воздух пропитается горечью. Такой будет старость этого мира...
Да! С глазами, полными слез, шмыгая носом, Джордано с трудом разбирал слова сквозь застящую взор соленую влагу. Они не были изгнаны; они ушли по своей собственной воле, отвратившись от тех, кто презрел и возненавидел их знание и их власть, их дары людям теперь стали недоступны.
Но раз они ушли по своей воле, значит, они могут когда-нибудь вернуться; их можно побудить вернуться. Они вернутся!
Вот каким будет возрождение мира: возвращение добра, священное и грозное восстановление всего мира, назначенное в установленное время по воле Божьей.
Читая, он видел, как они возвращаются, божественные люди, или очеловеченные боги - подлинные наследники восстановленной власти Божьей; он видел: застойный воздух очищается с их приходом, ночные твари убегают прочь с приближением рассвета.
Но если наступление такого времени было предсказано много веков назад, тогда, может быть, оно наступает сейчас, прямо сейчас - теперь, когда древние знания возвращаются к человеку, воплощенные в этом шрифте, напечатанные на этих страницах? Почему не теперь?
«А теперь, - произнес сзади тихий голос, и паренек, приносивший ему книги, уселся рядом на скамью. - А теперь слушай внимательно и не пугайся».
Бруно положил руку на страницу, отмечая место, где остановился на мгновение поток знаний.
«В чем дело?»
«Новости из Неаполя.
Против тебя начато разбирательство в Святой Палате. Не оборачивайся».
«Откуда ты знаешь?»
«Тебе грозит обвинение в ереси. Здешняя Святая Палата поставлена в известность. Сто тридцать пунктов обвинения».
«Они ничего не докажут».
«Ты когда-нибудь, - небрежно сказал парень, - оставлял книги в нужнике?»
Джордано рассмеялся.
«В уборной нашли рукописи, - сказал парень. - Эразм. Комментарии к Иерониму».
«Эразм? Пострашнее ничего не нашли?»
«Послушай, - сказал парень. - Они долго и тщательно готовились. Тебе не поздоровится. У них все заготовлено: вопросы, свидетели, показания».
«Люди же они, - сказал Бруно. - У них есть разум. Они услышат меня. Должны услышать».
«Поверь мне, брат. Тебе ни в коем случае нельзя возвращаться».
В прохладной комнате с высоким потолком не осталось никого, кроме Бруно и светловолосого юноши, который все так же улыбался, спокойно сложив руки на животе. В сердце Бруно вспыхнул горячий до боли огонек.
«Папа, - сказал он. - Я поговорю с ним. Он сказал, что я... Он... Он...»
Ничто не переменилось в лице паренька; он просто ждал, когда Бруно, запутавшись в безнадежных запинках, замолчит. Потом он сказал: «Оставайся тут до темноты. Как стемнеет, выйдешь вон в ту дверь, - маленькую, в дальнем углу. Пройдешь по коридору. Поднимешься по ступенькам. Там я тебя встречу».
Он встал.
«Как стемнеет», - сказал он и улыбнулся Джордано улыбкой соучастника, словно бы над шуткой, которую они затевали вместе с Джордано; но только Джордано-то не знал, что это за шутка, и у него на загривке волосы поднялись дыбом, и сжалась мошонка. Парень повернулся и ушел.
Джордано опустил взгляд на страницу, туда, где лежала его рука. Дневного света уже едва хватало, чтобы различить текст.
В те дни восстановятся боги, некогда надзиравшие за Землей, и воцарятся в Городе, на дальних рубежах Эгипта, в Городе, основанном в той стороне, куда солнце спускается на закате. В Городе, куда по суше и по морю поспешат люди всех рас.
Он читал до тех пор, пока мог разбирать слова. И когда он прочел все то, что ему отведено было прочесть в своей жизни, спустилась ночь. Он встал. Подумал: завтра шестое августа, Преображение Господне. Он прошел через сводчатый зал мимо читательских столов, стоявших возле окон, за которыми синела ночь, и открыл маленькую прочную дверь.
Нащупав ногами крутые ступени в темноте, он стал взбираться к площадке, на которой за поворотом светила лампа. Там, на ступеньках, сидел белокурый парнишка, дожидаясь его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144