Я купил еще один графин красного вина на всех.
– Разумеется, лучшего места на всем свете не найти, – с довольным видом заметил пожилой человечек, видимо, ловкий пройдоха, – вот почему я так счастлив, что Господь вернул сюда моего сына, чтобы служить в нашей церкви и провести всю жизнь в родном городе, рядом со своей семьей.
– Вот оно что… Так, значит, вы отец и сын?
– Истинно так, и я никогда не думал, что проживу столь долго и увижу, какого процветания добился город. Свершилось удивительное чудо.
– Да, действительно, на город снизошло благословение Господне, – подтвердил священник, простодушный и искренний. – Это достойно подлинного удивления.
– Неужели? Так просветите же меня, каким образом это произошло? – попросил я, придвигая к ним блюдо с фруктами.
Они отказались, заверив меня, что сыты.
– Ну, что ж… Видишь ли, в мои времена, – начал рассказывать отец, – врагов у нас было предостаточно – или, по крайней мере, мне так казалось. А теперь? Жизнь в нашем городе – это полное блаженство. Здесь не случается ничего плохого.
– Это правда, – подтвердил священник. – Я помню прокаженных, живших прежде за городскими стенами. А теперь их здесь вообще не осталось. А еще в нашем городе – как, впрочем, и в любом другом – всегда можно было встретить нескольких порочных молодых людей, вечно доставлявших людям неприятности. Но сегодня вам не удастся отыскать ни одного человека подобного сорта ни в самой Санта-Маддалане, ни в ее окрестностях. Такое впечатление, что люди вернулись к Богу, отдались ему всем сердцем.
– Да, – поддержал сына старик, тряхнув головой, – но Господь явил милость к нам и во многих других отношениях.
Я снова почувствовал холодную дрожь в спине, как если бы вновь оказался рядом с Урсулой, но на этот раз ощущение было вызвано отнюдь не наслаждением.
– В каком отношении в особенности? – полюбопытствовал я.
– Да оглянись вокруг! – воскликнул старик. – Встречались ли тебе здесь калеки? Видел ли ты слабоумных? Когда я был еще ребенком, нет, точнее, когда ты, сынок, был совсем маленьким, – он повернулся к священнику, – здесь было полным-полно разного рода заблудших душ, калек или умственно отсталых от рождения, и остальным приходилось присматривать за ними. А возле городских ворот вечно торчали нищие. Но вот уже много лет нет ни калек, ни попрошаек.
– Потрясающе, – отозвался я.
– Да уж, воистину это так, – задумчиво произнес священник. – Здесь каждый пребывает в добром здравии. Именно поэтому так давно из города исчезли все монахини. Ты видел, что старая больница закрыта? И монастырь на выезде из города уж и не помню с каких времен заброшен. Кажется, в нем содержат овец. Крестьяне используют старые монастырские кельи для своих хозяйственных целей.
– И никто вообще не болеет? – поинтересовался я.
– Да, нет, случается, конечно, – ответил священник, медленно потягивая вино, как если бы был человеком весьма умеренным в этом отношении, – но они не страдают. Совсем не так, как в старые времена. Если человеку суждено покинуть этот мир, он уходит очень быстро.
– Это правда, благодарение Господу, – сказал старший.
– А женщины… – продолжал священник. – Те, кому посчастливилось родиться в нашем городе. Они не обязаны иметь много детей. Что говорить, бывает, кого-то Господь призывает к себе в первые же недели жизни – для любой матери это трагическое испытание, – но в большинстве своем наши семьи, по счастью, довольно малочисленны. – Он бросил взгляд на отца и продолжил: – Насколько мне известно, моя бедная матушка родила двадцать детей. Так вот, теперь такого не бывает вообще – ведь верно?
Старик гордо выпятил грудь и рассмеялся, довольный собой.
– Да, точно, двадцать детей я вырастил сам; правда, многих из них уже нет на свете, и я не знаю, что сталось с… впрочем, это не имеет значения. Нет, теперь семьи стали меньше.
Священник выглядел несколько расстроенным.
– Мои братья… Быть может, Господь явит мне свою милость и откроет, что с ними сталось…
– Ах, забудь о них, – отозвался старик.
– Они, наверное, были этакими горячими головами? – спросил я, затаив дыхание, пристально вглядываясь в лица обоих и изо всех сил стараясь казаться непринужденным.
– Сорванцы… – невнятно пробормотал священник, тряхнув головой. – Но в этом и состоит наше благословение – безнравственные люди оставляют нас.
– Неужели такое случается? – удивился я.
Старый коротышка почесал свою розовую плешь, вокруг которой во всех направлениях торчали – подобно его бровям – тонкие и длинные седые волосы.
– Знаешь, я сейчас пытался припомнить, – медленно произнес он, – что случилось с этими несчастными искалеченными братьями – с теми, которые родились с изуродованными ножками…
– Ты говоришь о Томазо и Феликсе? – откликнулся священник.
– Да.
– Их забрали в Болонью, на излечение. То же случилось с сыном Беттины, с тем несчастным малюткой, который родился без обеих ручек, – помнишь его?
– Да-да, конечно. У нас есть несколько лекарей.
– Правда? Хотел бы я знать, чем они здесь занимаются, – пробормотал я и, уже громче, поинтересовался: – А каковы полномочия городского совета и обязанности гонфалоньера?
– У нас есть борселлино, – ответил священник, – и мы выбираем время от времени шесть или восемь новых имен, но здесь редко случаются какие-нибудь перемены. У нас не бывает раздоров. Торговцы сами заботятся о сборе налогов. Все проходит гладко.
Коротышка залился счастливым смехом.
– Да у нас вообще нет налогов! – заявил он.
Священник смутился и взглянул на старика с упреком, как будто тот сболтнул лишнего.
– Да нет же, отец, просто… просто дело в том, что налоги наши… весьма невелики…
Казалось, он и сам чем-то озадачен.
– В таком случае вы и в самом деле блаженствуете, – доброжелательно заключил я, пытаясь сделать вид, что с легкостью поверил в реальность столь неправдоподобного положения дел.
– А тот ужасный Овизо, ты помнишь его? – Священник повернулся к отцу, а затем и ко мне. – Так вот, этот человек уже умер. Он едва не убил своего сына, лишился рассудка и непрестанно ревел словно раненый бык. Так вот, у них вдруг объявился странствующий лекарь и сказал, что беднягу смогут вылечить в Падуе. Или речь шла об Ассизах?
– Я рад, что он больше сюда не вернулся, – сказал старик. – Постоянно приводил жителей в бешенство.
Я наблюдал за обоими. Говорили ли они серьезно? Или городили всю эту чушь специально для меня? Я не мог усмотреть ни в одном из них ни малейшего лукавства, но, похоже, священником овладела меланхолия.
– Неисповедимы пути Господни, – задумчиво проговорил он, – я уверен, что это не пустая пословица.
– Не искушай Всевышнего! – остерег отец, поглощая остатки вина из своего кубка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68