Двое из них присматривали за котлом с кипящим бульоном, или супом, или тем, что еще там варилось, третий орудовал большой старой метлой, а четвертый носил на бедре крошечного хнычущего человеческого ребенка, голова которого беспомощно болталась на тонкой шейке.
Впечатление было еще более фантастическим и тревожным, чем от того ужасающего Двора внизу, с его высокомерными, похожими на мертвецов придворными – пародиями на настоящих аристократов.
– Здесь что-то разъедает глаза, – пожаловался я, – наверное, дым, поднимающийся от котлов. – То был едкий, изысканный запах – смесь различных ароматов. Я мог различить несколько великолепных вкусовых приправ, запахи говядины и баранины, но наличествовали здесь и другие, более экзотические приправы, смешивавшиеся с остальными.
Повсюду я замечал странные человеческие существа все в том же состоянии безнадежного оцепенения. Дети, старухи, явные калеки, никогда не появлявшиеся на виду в том нижнем городе, горбатые и прочие уроды с искривленными позвоночниками, так и не достигшие нормального роста взрослого человека, а рядом с ними – неуклюжие великаны, бородатые и смуглые, мои сверстники и люди значительно старше – все они суетливо крутились или лежали как в обмороке, безумные, глазевшие на нас, часто моргая, словно в ослеплении, и замиравшие на месте, как будто наше присутствие могло означать для них нечто такое, чего они никак не могли взять в толк.
Голова моя кружилась от слабости, и Урсула поддерживала меня под руку. Как только эти странные густые испарения касались моих ноздрей, я чувствовал поистине волчий голод. Такой острый, какого никогда прежде не испытывал. Нет, это была, скорее, страстная жажда, неутолимое желание испить этого супа, будто на свете не существовало никакой иной пищи, кроме жидкой.
Внезапно два изможденных, замкнутых, молчаливых человека, неотступно сопровождавшие нас все это время, – это они, завязав мне глаза, притащили меня сюда – отвернулись и стали удаляться от нас, стуча каблуками по каменной мостовой.
Из огромной пестрой, разрозненной толпы раздались нетерпеливые выкрики. Все головы повернулись. Неповоротливые тела попытались подняться, выйти из состояния туманного оцепенения.
Два господина с длинными, волочащимися по земле рукавами и напряженно застывшими спинами дружно промаршировали, словно близкие по крови, к ближайшему котлу.
Я наблюдал, как опьяневшие смертные собираются с силами и, спотыкаясь, подтягиваются в направлении господ. А те, одетые во все красное, казалось, упивались всеобщей заинтересованностью.
– Что они делают? Что они собираются делать? – Меня тошнило. Я едва не падал. Но какой замечательный аромат исходил от этого супа, и как мне хотелось его попробовать! – Урсула…– начал было я, но замолчал, не зная, какими словами следует закончить обращенную к ней мольбу.
– Я с тобой, мой возлюбленный, а это – голубятня. Взгляни. Ты видишь?
Словно сквозь туман я наблюдал, как господа прошли под колючими остролистыми ветками цветущих апельсиновых деревьев, на которых все еще висели свежие и сочные плоды, но их, напыщенных и сонливых, они совсем не прельщали.
Господа заняли места по обе стороны от первого котла, и каждый из них, протянув правую руку, полоснул себя по кисти ножом, который держал в левой руке, а затем позволил крови щедрой струей окропить бульон.
Робкие возгласы одобрения послышались из толпы несчастных созданий, смиренно окружавших господ.
– Ох, будь я проклят, ведь это, конечно же, кровь, – прошептал я. Я бы упал, если бы Урсула крепко не держала меня. – Бульон сдобрен кровью!
Один из господ отвернулся, словно дым и испарения вызывали в нем отвращение, но все еще позволял своей крови капать в жуткую смесь. Затем, быстро обернувшись, с почти нескрываемым раздражением схватил за руку одного худого на вид, изможденного бледного дьявола в деревенской одежде.
Он поймал бедного малого и потащил его к котлу. Тщедушный, жалкий дьявол умолял и жалобно скулил, чтобы его освободили, но обе кисти его рук были уже рассечены, и, в то время как он отворачивал костлявое лицо в сторону, его кровь неистовыми струями била в суп.
– Ах, так ты превзошла самого Данте со своей версией кругов ада, не так ли? – спросил я. Но мне было мучительно выдерживать с ней такой тон.
Урсула изо всех сил старалась поддержать меня.
– Они – крестьяне, конечно, но мечтают быть господами, и, если будут повиноваться, желание их, возможно, исполнится.
Теперь я припомнил, что солдаты-дьяволы, притащившие меня в замок, оказались грубыми охотниками. Как прекрасно было все продумано, но ведь она, моя хрупкая возлюбленная с нежными, но цепкими руками и блестящим от слез лицом была подлинной дамой, не правда ли?
– Витторио, я так страстно желала, чтобы ты не погиб.
– Неужто, дражайшая? – ответил я, обхватывая ее руками, ибо не в силах был стоять самостоятельно.
Зрение быстро слабело.
Но, опустив голову ей на плечо, устремив взор на стоящую внизу толпу, я видел, как человеческие создания окружили котлы и черпали чашками бульон, стараясь захватить побольше крови, а затем дыханием остужали горячую жидкость, перед тем как пить.
Довольный жуткий смех эхом отражался от крепостных стен. Мне показалось, это смеялись зеваки, устроившиеся на балконах.
Затем неожиданно перед глазами промелькнуло что-то красное, будто рухнул оземь какой-то великан, разворачивавший боевое знамя.
Но, как оказалось, откуда-то с отдаленной– высоты прилетела дама, чтобы приземлиться среди боготворившей ее толпы обитателей голубятни.
Они кланялись и приветствовали ее, расступались перед ней и издавали уважительные всхлипы, преклоняли колени, пока она приближалась к котлу. С громким воинственным криком дама рассекла себе кисть руки и пролила в котел кровь.
– Да, вот так, мои обожаемые, мои маленькие птенчики, – заявила она, глядя на нас. – Спускайся, Урсула, пожалей наш маленький голодный мир; прояви свою щедрость в эту ночь. Твое право одарить нас сегодня; хотя в эту ночь ты не должна отдавать свою кровь, пожертвуй ее в честь нашего нового приобретения.
Казалось, Урсулу смутили такие речи, и она нежно прикоснулась ко мне своими длинными пальцами. Я неотрывно смотрел ей прямо в глаза.
– Я просто опьянел от восхитительных ароматов.
– Вся моя кровь отныне предназначена лишь тебе одному, – шепнула она.
– Тогда дай ее мне сейчас же, я так сильно жажду ее, я ослаб настолько, что умираю, – отвечал я. – О Господи, ты сама втянула меня во все это. Нет, нет, во всем виноват только я сам!
– Тихо, тихо, успокойся, мой возлюбленный, моя радость.
Ее рука обвила мою талию, и возле самого моего уха ее нежные губы жадно впились в мою плоть, словно она хотела собрать в складку кожу на шее, разогреть ее языком, а затем вонзиться в нее зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68