Лежавшие у его ног цветы в серебряных и золотых сосудах выделялись красным оттенком: пунцовые розы и гвоздики, алые ирисы, багровые полевые цветы, названий которых я не знал. Они образовали своего рода живой алтарь восхитительного, великолепного, насыщенного цвета – единственного, оставленного в его распоряжении и способного вспыхивать в глубине его неизбежной и неискупимой тьмы.
Я услышал жалобные звучные мелодии, выводимые музыкантами, игравшими на шоме – маленьком гобое – и дальциане, извлекаемые из других маленьких язычковых инструментов; затем более звонко пропела медь рога, а после раздалось нежное пение молоточков, ударяющих по туго натянутым струнам цимбал.
Даже одна эта музыка была способна увлечь меня, наполнить мою душу переплетающимися мелодиями, в полном согласии накладывавшимися одна на другую и вновь разделяющимися. Я не мог перевести дыхание, чтобы вымолвить хоть слово. Взор мой затуманился, но не настолько, чтобы я не увидел фигуры демонов, окруживших своего повелителя – дьявола.
Все ли они были кровопийцами, эти жуткие истощенные адские святые, вырезанные из красного дерева, облаченные в строго стилизованные одеяния, – чудовища с полуопущенными глазами и раскрытыми ртами? У каждого из этих существ во рту торчали два клыка, словно выпиленные из крошечных кусочков белоснежной слоновой кости, дабы безошибочно указать на звероподобную сущность их обладателей.
Воистину собор ужасов. Я пытался отвернуться, закрыть глаза, но чудовищность увиденного завораживала. Не оформившиеся во фразы страстные мысли никак не могли дойти до уст.
Замолкли рожковые, и замерло вдали пение язычковых инструментов. О нет, не исчезай, услаждающая мелодия! Не оставляй меня здесь одного!
Но им на смену пришел хор – сладчайшие, мягчайшие тенора Я не понимал, о чем они пели, смысл латинских слов не доходил до моего сознания: что-то о краткосрочности всего живого – похоже, псалом усопшим. И вдруг зазвучал великолепный, прекрасно согласованный хор женских и мужских сопрано, совместно с басами и баритонами проникновенно, в потрясающем многоголосии отвечавший на заданный тенорами вопрос:
– Я направляюсь теперь к Господу, ибо он позволил Созданиям Тьмы откликнуться на мои мольбы…
Что означали столь кошмарные слова?
И снова вступил многоголосый звучный хор, настойчиво усиливающий воздействие партии теноров:
– Орудия смерти ожидают меня, и по воле Бога их священные поцелуи отнимут у меня кровь жизни, и через их души моя душа в благоговейном экстазе вознесется на небо, и, служа Силам Тьмы, я в полной мере познаю как райское блаженство, так и муки ада.
Орган заиграл торжественную мелодию.
Под звуки великолепного мощного многоголосия какие-то фигуры в похожих на священнические одеяниях направились в святая святых церкви – в алтарь.
Я увидел Властелина Флориана в роскошных красных ризах, достойных самого епископа Флоренции, но только на его одеянии крест Христа был в угоду дьяволу бесстыдно перевернут вверх ногами. На голове его не было тонзуры – ее увенчивала золотая корона с драгоценными камнями, из-под которой свободно спадали русые локоны. Его можно было принять и за короля франков, и за подданного Властителя Тьмы.
Над хоровым пением теперь господствовали пронзительные звуки рожковых. Гремела маршевая мелодия. Где-то внизу приглушенно, но настойчиво забили барабаны.
Флориан занял место пред алтарем, обратившись лицом к пастве, а сбоку от него стояла хрупкая Урсула с распущенными по плечам густыми волосами, но, подобно Марии Магдалине, покрытая алой пеленой, свисавшей до самого пола.
Она смотрела прямо на меня, и, несмотря на разделявшее нас пространство, я отчетливо видел, как дрожат ее сложенные в молитвенном жесте, словно у ревностной прихожанки, ладони.
По другую сторону от сановного Флориана стоял лысый Старейший, тоже в церковном облачении с широкими, богато расшитыми кружевом рукавами, – еще один помощник, приличествующий священной особе.
С двух сторон к Флориану приблизились служки – довольно высокие молодые дьяволы с лицами, словно вырезанными из слоновой кости, за ними в простых стихарях встали люди, пришедшие к Мессе. Они заняли места вдоль длинной мраморной ограды по обе стороны алтаря, в соответствии со своим положением.
И снова зазвучал великолепный хор, фальцеты смешивались с подлинными сопрано и трепещущими басами мужчин, с опьяняющими звуками язычковых инструментов, а сопровождали их неистовой мощью медные духовые.
Что они намереваются делать? Что означал псалом, который теперь исполняли тенора, и какой смысл был заключен в прозвучавшем на латыни ответе? Я терялся в догадках и не понимал, что происходит.
– Господи, я пришел в Долину Смерти; Господи, настал конец моим скорбям; Господи, по твоему приговору я отдаю свою жизнь тем, которые были обречены на прозябание в аду, не яви ты свое божественное намерение.
Душа моя восстала. Зрелище, разворачивавшееся внизу, вызывало у меня омерзение, и все же я не мог оторвать от него зачарованного взора. Окинув взглядом всю церковь, я впервые обратил внимание на изможденных дьяволов с хищно оскаленными клыками, стоявших на пьедесталах между узкими окнами. Повсюду сверкали мириады крошечных зажженных свечей.
Музыка прервалась снова, для торжественного объявления теноров:
– Пусть посвященных выведут вперед. Тех, кого предназначили к жертвоприношению, надлежит отмыть добела.
И это было исполнено.
Целая группа молодых дьяволов в облачении алтарных служек выступила вперед, неся в неестественно сильных руках великолепную крестильную купель из густо-розового каррарского мрамора. Они установили ее на пол перед оградой алтаря.
– Какая гнусность – превратить весь этот кошмар в столь великолепное зрелище! – прошептал я.
– Успокойся, юноша, – величественным тоном произнес стоявший рядом страж. – Смотри внимательно, ибо то, чему тебе предстоит стать свидетелем, ты никогда больше не увидишь, а если попадешь к Господу без покаяния, вечно будешь гореть в адском огне.
Его слова звучали так убедительно, будто он сам верил в это.
– Кто дал тебе право подвергать вечному проклятию мою душу? – сдавленным голосом прошипел я, тщетно пытаясь избавиться от застилавшей взгляд пелены и ненавидя собственную слабость, не позволявшую вырваться из цепких рук этих демонов.
– Урсула, прощай, – прошептал я, изобразив губами поцелуй.
Однако в ответ она лишь едва заметно покачала головой в знак несогласия.
Наш немой разговор, похоже, остался незамеченным, ибо все взоры были устремлены на другое зрелище, гораздо более трагическое в сравнении с любым из тех, что кому-либо доводилось видеть прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68