На безукоризненно отполированном полу ноги не ощущали ни малейшего признака сквозняка.
Я стоял перед настенным изображением. Голова не кружилась, я не ощущал слабости и устойчиво держался на ногах. Я снова стал самим собой.
Что за невинная и безмятежная душа была у Фра Джованни! Во всех этих фигурах не было ни капли злобы. Я разглядел фигуру Христа, сидевшего у подножия горы, с золотым нимбом, украшенным красными стрелами и верхушкой креста. Перед ним стояли прислуживавшие ангелы. Один протягивал ему хлеб, а другой, часть фигуры которого была отсечена врезанной в стену дверью, так вот, этот другой ангел, чьи крылья были едва заметны, подносил ему вино и мясо.
Сверху, на горе, я также увидел Христа То было изображение цепи различных событий во временной последовательности, а надо всем стоял Христос, в чрезвычайно тонкой и многоцветно сверкающей красной мантии. Но в верхней части фрески он был взволнован, столь взволнован, сколь под силу оказалось изобразить его Фра Джованни, и Христос там вознес левую руку, как если бы был во гневе.
Фигура, проносившаяся мимо него, изображала дьявола! То было омерзительное создание с похожими на паутину крыльями, которое я мельком, как мне казалось, видел ранее, и у него были отвратительные перепончатые ступни. На обеих перепончатых ступнях я увидел по зачатку пятого пальца – по копытцу. С разочарованным лицом, в грязных серых одеждах он мчался прочь от Христа, утвердившегося в пустыне, отвергшего искушение, и лишь после этого противостояния пришли к нему прислуживавшие ангелы, и тогда Христос занял свое место со сложенными на груди руками.
Я затаил дыхание от обуявшего меня ужаса, когда постиг смысл этого изображения дьявола. Но тут же меня посетило ощущение величайшего успокоения, от которого зашевелились на голове волосы, из-за которого ступни ног затрепетали на полированном полу. Я уничтожал дьяволов, я отказывался от их дара бессмертия. Я отказался от него. Даже при виде того проклятого креста!
Меня затошнило. Пронзила боль, словно меня ударили в живот. Я повернулся. Тазик стоял рядом на полу, чистый и сверкающий. Я упал на колени и испустил еще целую струю густой грязи. Нет ли где-нибудь поблизости хоть немного воды?
Я посмотрел вокруг. Увидел графин и чашку. Чашка до краев была наполнена водой, и я пролил немного, поднося ее к губам, но вдруг ощутил какой-то слабый запах, прогорклый и мерзостный. Я отшвырнул чашку.
– Вы отравляете все вокруг себя, вы, мерзкие чудовища. Но вы не победите!
Руки мои тряслись, я поднял с пола чашку, наполнил ее снова водой и попытался выпить. Но вкус все же был какой-то неестественный. С чем бы я мог сравнить его? Она не была вонючей, как моча, похоже было на то, что в воде в большом количестве были растворены какие-то минеральные вещества и металлы, и она осаждалась в горле белой коркой и удушала человека. Это было действительно скверно!
Я отставил чашку в сторону. Ладно, посмотрим. Настало время уточнить ситуацию. Время поднять свечи, что я теперь и сделал.
Я вышел из кельи. В коридоре никого не было, он освещался лишь скудным светом, просачивавшимся из маленьких окон над кельями.
Я повернул направо и приблизился к дверям библиотеки. Они оказались незапертыми.
Я вошел туда со своим канделябром И снова торжественность творения Микелоццо вызвала во мне ощущение тепла, веры во все доброе, затеплилась в сердце какая-то смутная надежда. Два ряда арочных сводов и ионических колонн в середине зала оставляли широкий проход к двери в дальнем конце, и по обе стороны от него размещались письменные столы, а вдоль дальних стен стояли бессчетные полки с рукописями и свитками.
Босиком я прошел по выложенным в «елочку» каменным плитам пола, высоко подняв вверх канделябр, чтобы можно было осветить сводчатый потолок. Я чувствовал себя безмерно счастливым, радовался, что нахожусь здесь и наконец остался наедине с собой.
Окна по обе стороны зала, поверх ошеломляющего количества рядов полок, пропускали столбы бледного света, но какое божественное и успокоительное настроение создавали высокие потолки! С какой дерзостью он осмелился создать это чудо – эту базилику в виде библиотеки!
Откуда мне было знать, когда я еще был ребенком, что этот стиль распространится позднее по всей моей возлюбленной Италии? Ох, здесь было собрано столь много изумительного и по тем временам, и для самой вечности.
А я? Что собой представляю я сам? Жив ли я? Или все время провожу в смерти, навсегда влюбленный в то время?
Я остановился, не опуская свой канделябр. Как сильно мои глаза любили это неярко сияющее великолепие! Как страстно хотелось мне стоять здесь вечно, погрузившись в мечтания, раздумывая о духовных ценностях, о свойствах души, и уноситься памятью вдаль от воспоминаний о мерзком осажденном городе на той проклятой горе и о замке поблизости, в котором, быть может, именно в этот момент зажигают зловещие, жуткие факелы.
Смогу ли я разобраться, в каком порядке представлено в этих книгах все богатство познания?
Сам составитель документов, собранных в библиотеке, тот самый монах, который проделал всю эту колоссальную работу, стал теперь Папой всех христиан Николаем V.
С канделябром в руке я медленно продвигался вдоль полок, расположенных справа от меня. Может быть, они расставлены в алфавитном порядке? Мне вспомнился Фома Аквинский, чьи труды я знал лучше всего, но обнаружил я Блаженного Августина, А я всегда любил Блаженного Августина, мне нравился красочный стиль его повествования, как и его чудачества, и та драматическая манера, в которой он обычно писал свои сочинения.
– Ох, лучше было бы, если бы ты побольше писал о дьявольщине! – произнес я.
«Град Божий»! Я увидел эту книгу, все ее варианты подряд. Здесь была собрана масса образцов именно этого шедевра, не говоря уж о других трудах этого великого святого, о его «Признаниях», завладевших моим воображением не меньше, чем римская драма, и еще так много всего прочего. Некоторые из этих книг были древние, написанные на больших, громоздких листах пергамента, другие – в изысканных изящных переплетах, а некоторые – почти незатейливы с виду и совсем новые.
Исходя из милосердия и по обычным соображениям здравого смысла, я должен был выбрать самые прочные из них, если даже в них вкрались какие-то ошибки, ведь только Богу известно, как упорно трудились монахи, чтобы не допускать промахов. Я знал, какой том мне хотелось выбрать. Я знал этот том сочинений о дьяволах, так как всегда думал, сколь они увлекательны, забавны и притом, сколько в них содержится всякой чепухи. Ох, каким глупцом я все-таки был раньше!
Я снял с полки здоровенный толстый том, девятый по порядку, сунул его под мышку и отправился к ближайшему столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68