Какие-то фигуры сновали в темноте, но разглядеть кого-либо не представлялось возможным — слишком далеко висели фонари над редкими дверями. Неизвестно, заметил ли он туман, клубившийся над землей. Неужели это типичная зима для Вены? Какие-то люди наблюдали за ним издалека. Он решил, что это городские бродяги. Он снова побежал. И только, когда он пересек широкую, ярко освещенную Рингштрассе с ее совершенно равнодушной толпой полуночников и оказался на открытой местности, он снова остановился и впервые рассмотрел свои зажившие руки, руки без всяких бинтов, впервые рассмотрел скрипку. Он протянул инструмент к тусклому свету городского фонаря и убедился, что скрипка цела, не повреждена, на ней ни царапинки. Большой Страд. Его скрипка. И смычок, который он так любил. Он поднял глаза и оглянулся на город, который только что покинул. С возвышения, где он стоял, казалось, что город посылает свои тусклые зимние огни низким облакам. Он испытывал смятение, ликование, удивление.
Мы вновь стали осязаемы. Нас окружали запахи сосновых лесов и печного дыма, смешанного с холодным воздухом.
Мы стояли в лесу неподалеку от него, но в то же время слишком далеко, чтобы утешить того Стефана, каким он был сто лет назад, когда стоял, выдыхая пар на холоде, бережно прижимая к себе инструмент и вглядываясь в таинственный город, который оставил позади.
Что-то было не так, он это понимал. Произошла какая-то чудовищная вещь, и в конце концов его одолела тревога.
Мой призрачный Стефан, мой гид и компаньон, издал тихий стон, а тот второй Стефан вдалеке продолжал молчать. Тот второй Стефан по-прежнему не потерял красок, оставаясь реальным. Он принялся осматривать одежду, нет ли где ран. Ощупал лицо, голову. Все цело.
— Он превратился в призрак, после первого же выстрела, — сказала я, — но он об этом не подозревает! — Я тихо вздохнула, потом взглянула на своего Стефана и на того, что стоял вдалеке. Тот второй казался простодушнее, беспомощнее, моложе, он еще не обрел своих манер и осанки. Призрак рядом со мной сглотнул и облизнул губы.
— Ты умер в том зале, — сказала я.
Меня пронзила такая острая боль, что захотелось любить его, познать его всей душой, обнять его. Я повернулась и поцеловала Стефана в щеку. Он наклонил голову, подставляясь поцелую и прислонив свой холодный твердый лоб к моему, потом он махнул, указывая на своего только что родившегося двойника-призрака.
Новорожденный призрак внимательно разглядывал свои целые руки и скрипку.
— Requiem aeternam dona eis, Domine, — с горечью произнес мой компаньон.
— Пули пронзили и тебя, и скрипку, — сказала я.
Второй Стефан, как безумный, развернулся на каблуках и помчался между деревьями, снова и снова оглядываясь.
— Бог мой, он мертв, но не знает об этом.
Мой Стефан только улыбнулся, обняв меня за шею.
Путешествие без карты и цели.
Мы следовали за ним в его безумных блужданиях; над землей поднимался отвратительный туман «безвестного края» Гамлета.
Меня сковал нещадный холод. Я мысленно опять оказалась у могилы Лили, или то была могила матери? Это происходило в те душные минуты, когда горе еще не набрало свою силу и все кажется сплошным кошмаром.
Посмотри на него, он мертвый и он все бродит и бродит.
Он проходил маленькие немецкие городишки с кривыми улочками и покатыми крышами, а мы следовали по пятам — мы снова оба стали бестелесны. Он пересекал огромные пустые поля и снова входил в лес. Никто его не видел! А он слышал тем не менее какое-то шуршание — это собирались вокруг него духи пытался разглядеть, что же это движется над ним, рядом, позади.
Утро.
Выйдя на главную улицу какого-то маленького городка, он подошел к прилавку мясника, заговорил с продавцом, но тот его не увидел и не услышал. Стефан опустил руку на плечо кухарки, попытался встряхнуть ее и, хотя видел, что рука его движется, женщина ничего не почувствовала. Появился священник в длинной черной рясе. Он здоровался с первыми покупателями. Стефан вцепился в него, но священник не обратил на это ни малейшего внимания. Стефан пришел в неистовство, наблюдая за гудящей деревенской толпой. Потом он притих, отчаянно пытаясь дать происходящему разумное объяснение.
Только теперь он ясно и четко увидел вокруг себя мертвых. Он увидел существа, которых можно было принять только за призраков, настолько фрагментарны и прозрачны были их человеческие образы, и он смотрел на них, как может смотреть только живой человек — в ужасе.
Я плотно сжала веки и увидела перед собой маленький прямоугольник детской могилки. Я увидела, как на маленький белый гробик падают пригоршни грязи. Карл кричал: «Триана, Триана, Триана!», а я все твердила: «Я с тобой!» Карл сказал: «Моя работа не завершена, недоделана. Только взгляни, Триана, никакой книги не вышло, ее просто нет, она… Где все бумаги? Помоги мне! Все рухнуло…»
«Нет, ступай прочь».
А кто это уставился на другие тени, а их словно притягивает магнитом сияние нового призрака? Он напуган, он пытливо вглядывается в их полупрозрачные лица. Время от времени он выкрикивает имена мертвых, которых знал в детстве, он молит о чем-то, а потом, бросив на них последний безумный взгляд, умолкает.
Никто ничего не услышал.
Я застонала, и тот Стефан, что был рядом, крепче обнял меня, словно ему тоже было невыносимо видеть собственную заблудшую душу, такую яркую и красивую в роскошном плаще, с блестящими волосами, посреди деревенской толпы, ничуть не ярче его самого, но тем не менее не способной его увидеть.
Он вдруг стал спокоен. Навернувшиеся слезы так и не пролились, придав его взгляду особую неподвижную выразительность. Он поднял скрипку и посмотрел на нее, потом приложил к плечу.
Он начал играть. Закрыл глаза и весь отдался безумному танцу, который вызвал бы аплодисменты у самого Паганини. Это был протест, горестное стенание, погребальная песня. Потом он открыл глаза, не переставая водить смычком по струнам, и понял, что никто на площади этого города, никто поблизости или вдалеке не мог его видеть и слышать.
На одну секунду он словно поблек. Удерживая скрипку в правой руке, а смычок в левой, он закрыл уши руками и склонил голову, но, когда краски померкли и он стал почти невидимым, его охватила дрожь, и он снова широко распахнул глаза. Вокруг завертелись другие духи.
Он затряс головой и широко раскрыл рот, как делают дети, когда плачут.
— Маэстро, Маэстро! — прошептал он. — Вы заперты внутри своей глухоты, а я заперт снаружи, так что меня никто не слышит! Маэстро, я мертв! Маэстро, я теперь так же одинок, как вы! Маэстро, меня никто не слышит!!! — Последние слова он прокричал.
Сколько прошло времени? Дни? Годы?
Я приникла к Стефану, к своему проводнику в этом мрачном мире. Меня колотила дрожь, хотя вовсе не было холодно, когда я наблюдала за тем вторым скрипачом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Мы вновь стали осязаемы. Нас окружали запахи сосновых лесов и печного дыма, смешанного с холодным воздухом.
Мы стояли в лесу неподалеку от него, но в то же время слишком далеко, чтобы утешить того Стефана, каким он был сто лет назад, когда стоял, выдыхая пар на холоде, бережно прижимая к себе инструмент и вглядываясь в таинственный город, который оставил позади.
Что-то было не так, он это понимал. Произошла какая-то чудовищная вещь, и в конце концов его одолела тревога.
Мой призрачный Стефан, мой гид и компаньон, издал тихий стон, а тот второй Стефан вдалеке продолжал молчать. Тот второй Стефан по-прежнему не потерял красок, оставаясь реальным. Он принялся осматривать одежду, нет ли где ран. Ощупал лицо, голову. Все цело.
— Он превратился в призрак, после первого же выстрела, — сказала я, — но он об этом не подозревает! — Я тихо вздохнула, потом взглянула на своего Стефана и на того, что стоял вдалеке. Тот второй казался простодушнее, беспомощнее, моложе, он еще не обрел своих манер и осанки. Призрак рядом со мной сглотнул и облизнул губы.
— Ты умер в том зале, — сказала я.
Меня пронзила такая острая боль, что захотелось любить его, познать его всей душой, обнять его. Я повернулась и поцеловала Стефана в щеку. Он наклонил голову, подставляясь поцелую и прислонив свой холодный твердый лоб к моему, потом он махнул, указывая на своего только что родившегося двойника-призрака.
Новорожденный призрак внимательно разглядывал свои целые руки и скрипку.
— Requiem aeternam dona eis, Domine, — с горечью произнес мой компаньон.
— Пули пронзили и тебя, и скрипку, — сказала я.
Второй Стефан, как безумный, развернулся на каблуках и помчался между деревьями, снова и снова оглядываясь.
— Бог мой, он мертв, но не знает об этом.
Мой Стефан только улыбнулся, обняв меня за шею.
Путешествие без карты и цели.
Мы следовали за ним в его безумных блужданиях; над землей поднимался отвратительный туман «безвестного края» Гамлета.
Меня сковал нещадный холод. Я мысленно опять оказалась у могилы Лили, или то была могила матери? Это происходило в те душные минуты, когда горе еще не набрало свою силу и все кажется сплошным кошмаром.
Посмотри на него, он мертвый и он все бродит и бродит.
Он проходил маленькие немецкие городишки с кривыми улочками и покатыми крышами, а мы следовали по пятам — мы снова оба стали бестелесны. Он пересекал огромные пустые поля и снова входил в лес. Никто его не видел! А он слышал тем не менее какое-то шуршание — это собирались вокруг него духи пытался разглядеть, что же это движется над ним, рядом, позади.
Утро.
Выйдя на главную улицу какого-то маленького городка, он подошел к прилавку мясника, заговорил с продавцом, но тот его не увидел и не услышал. Стефан опустил руку на плечо кухарки, попытался встряхнуть ее и, хотя видел, что рука его движется, женщина ничего не почувствовала. Появился священник в длинной черной рясе. Он здоровался с первыми покупателями. Стефан вцепился в него, но священник не обратил на это ни малейшего внимания. Стефан пришел в неистовство, наблюдая за гудящей деревенской толпой. Потом он притих, отчаянно пытаясь дать происходящему разумное объяснение.
Только теперь он ясно и четко увидел вокруг себя мертвых. Он увидел существа, которых можно было принять только за призраков, настолько фрагментарны и прозрачны были их человеческие образы, и он смотрел на них, как может смотреть только живой человек — в ужасе.
Я плотно сжала веки и увидела перед собой маленький прямоугольник детской могилки. Я увидела, как на маленький белый гробик падают пригоршни грязи. Карл кричал: «Триана, Триана, Триана!», а я все твердила: «Я с тобой!» Карл сказал: «Моя работа не завершена, недоделана. Только взгляни, Триана, никакой книги не вышло, ее просто нет, она… Где все бумаги? Помоги мне! Все рухнуло…»
«Нет, ступай прочь».
А кто это уставился на другие тени, а их словно притягивает магнитом сияние нового призрака? Он напуган, он пытливо вглядывается в их полупрозрачные лица. Время от времени он выкрикивает имена мертвых, которых знал в детстве, он молит о чем-то, а потом, бросив на них последний безумный взгляд, умолкает.
Никто ничего не услышал.
Я застонала, и тот Стефан, что был рядом, крепче обнял меня, словно ему тоже было невыносимо видеть собственную заблудшую душу, такую яркую и красивую в роскошном плаще, с блестящими волосами, посреди деревенской толпы, ничуть не ярче его самого, но тем не менее не способной его увидеть.
Он вдруг стал спокоен. Навернувшиеся слезы так и не пролились, придав его взгляду особую неподвижную выразительность. Он поднял скрипку и посмотрел на нее, потом приложил к плечу.
Он начал играть. Закрыл глаза и весь отдался безумному танцу, который вызвал бы аплодисменты у самого Паганини. Это был протест, горестное стенание, погребальная песня. Потом он открыл глаза, не переставая водить смычком по струнам, и понял, что никто на площади этого города, никто поблизости или вдалеке не мог его видеть и слышать.
На одну секунду он словно поблек. Удерживая скрипку в правой руке, а смычок в левой, он закрыл уши руками и склонил голову, но, когда краски померкли и он стал почти невидимым, его охватила дрожь, и он снова широко распахнул глаза. Вокруг завертелись другие духи.
Он затряс головой и широко раскрыл рот, как делают дети, когда плачут.
— Маэстро, Маэстро! — прошептал он. — Вы заперты внутри своей глухоты, а я заперт снаружи, так что меня никто не слышит! Маэстро, я мертв! Маэстро, я теперь так же одинок, как вы! Маэстро, меня никто не слышит!!! — Последние слова он прокричал.
Сколько прошло времени? Дни? Годы?
Я приникла к Стефану, к своему проводнику в этом мрачном мире. Меня колотила дрожь, хотя вовсе не было холодно, когда я наблюдала за тем вторым скрипачом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90