Когда она вернется, я повторю угрозу превратить ее в червяка, отнеситесь к этому с юмором. Им жутко не хочется отдавать пульсатор, но придется. И все же будьте начеку.
— Мне страшно, Стасов.
— Вам?! Страшно?! Вы минуту назад показали замечательные командирские качества.
— Мне страшно, что после пробоя человечество столкнется с проблемой похуже. С вашими органическими вирусами. Сегодня вам кажется, что держите палец на кнопке, а завтра?
Стасов подошел совсем близко, его лицо чуть расплылось по краям. Позади, в пустом складе, гулко разносился хохот Волка и визгливые команды Марио. Судя по интонациям, он вошел в раж, чувствуя себя настоящим тюремным надсмотрщиком.
— Слышите, Стасов? — Я добавил звука на внешний микрофон. — Слышите? Вчера этот порченый питерский пацан был всего лишь лаборантом и мелким контрабандистом. Его лупили на Мистериях натуралы и тихо ненавидели соседи. А сегодня он — «человек с ружьем» и пинает ногами беззащитных ребят, которые вовсе не преступники, а так, «шестерки»… Я здесь, потому что мне не все равно, а им просто нравится. Что дальше, Стасов? Вам мало пульсатора, что вы еще изобретете?
— Понятия не имею, — честно откликнулся Мудрый. — Как там выразилась госпожа член Ассамблеи? Естественный исторический процесс? Она видит прогресс в засилье монголоидов, а я — в отмене всяческих ружей. Мы живем в свободном мире, у каждого свой прогресс, не так ли?
Taken: , 114. Змеевик
Барабаны, огромные и гулкие, маленькие и звонкие, целые скопища, вселенские стада барабанов везде. Не скрыться и не заткнуть уши, они ползают по телу, они дробятся и заселяют каждую клеточку. Они раскачивают мозг изнутри…
— Стой, стой, нельзя вставать! А, блин!.. Лейтенант зацепился пуговкой за открытый ящик стола и не успел перехватить падающее тело. Молин растянулся на пыльном коврике, чудом разминувшись лбом с краем панцирной койки. Он смотрел на мир снизу и сбоку. Мир состоял из железных сеток, серых клейменных одеял, запахов табака и отсыревшей кирзовой кожи. Подбежали ноги в грязных ботинках, потом еще одна пара, и еще. Он успел удивиться, почему так пыльно под кроватями, разве тут никто не убирает? Тут его голову бережно переложили на подушку, и он увидел собственные голые ноги в синих носках. Потом левую руку больно скрутили повыше локтя, мир подернулся слезой, стало тепло и очень приятно. А главное — почти не стучали проклятые барабаны.
— Макс, Макс! Посмотри сюда, узнаешь меня?
— Сколько пальцев я показываю?
— Моргните дважды, если меня слышите! Появился потолок, обилием трещин похожий на карту высот. Появился доктор, а потом здоровый мешок апельсинов. Или сперва апельсины? Значит, он в больнице, туда всегда таскают цитрусовые.
Двое сели по сторонам, в халатах, Вукича он узнал. На напряженном бледном лице майора шевелились неровно подстриженные усы.
— Ну, ты даешь, соня! Почти двое суток дрых, мы уж волноваться начали, не пора ли будить! Понравилось тебе, что ли? — Майор заглядывал в глаза, почти по-женски поглаживал бессильную руку, ждал чего-то.
— Я… я в порядке, — выдавил Молин. — Дайте таблетку, башка разрывается.
— А вот таблетку пока нельзя, потерпи, дружочек. Барабанит в висках, да?
— Ага…
Он потерпел. На вторую ночь приснился кошмар. Очнулся под койкой, отбивался, не открывая глаз. Толпой навалились, кое-как успокоили. Приснилось, что дерется голыми руками со стаей гигантских железных стрекоз…
Самое поганое, что ему никак не удавалось вспомнить. Он внятно докладывал о своих ощущениях, послушно прошел привычный круг анализов, предстояло еще минимум три подобных круга. К обеду Молин вспомнил все, что происходило до укола, но дальше… Дальше память заволакивалась противной сизой пеленой, за которой что-то происходило, метались неуловимые тени, иногда появлялись звуки… Но не более того.
— И бог с ним! — сказал Вукич, когда они спускались по морозной лесенке к машине. — Очнулся, это главное. Сейчас две недельки в Дагомысе, как положено, контрольный анализ, и в отпуск. Можешь считать, мы уже отрапортовались! Куда поедешь, не думал?
— Нет… — Молин приложился лбом к ледяным узорам, следя, как за окном проплывают пористые мартовские сугробы. — Отрапортовались? Больше добровольцев не будет?
— Нет, ты последний. — Майор отворил правую дверцу. — Познакомтесь, это Максим, это Анна Викторовна, твой лечащий, так сказать, на период реабилитации.
— Очень приятно, можно просто Анна! — Низкая докторша в пушистой лисьей шубе походила на мохнатый колобок. — Документы все уже у меня. Почувствуете себя плохо, немедленно сообщите. Договорились?
— Его учить не нужно, — засмеялся майор, протягивая в форточку пропуск. — Капитан у нас опытный пациент, ветеран, можно сказать!
— Почему вы закончили? — спросил Молин. — Разве что-то прояснилось?
— Признано бес-пер-спек-тивным… — Вукич вырулил на проспект. — Комиссия специально ждала рапорта по твоему состоянию, утром шеф уже отчитался «наверх». Всем спасибо, все свободны, как говорится…
— Не может быть! Никогда не случалось, чтобы свернули программу, не дождавшись полугодового контроля!
— Все когда-то в первый раз случается. — Майор нарочито внимательно следил за дорогой. — Ни малейшей зацепки, понимаешь? Да на себя посмотри, двух суток не прошло, а здоров, как бык! Если чего и добились, так, скорее, обратного эффекта. Нарики дозняк с перепугу снизили… Ха! Ну, это не надолго, они скоренько наверстают!
— А остальные?
— А что — остальные? Живы, если ты это имеешь в виду. Возвращены в распоряжение ГУИН, как всегда. Контроль мы проведем, само собой, но, скорее, для галочки… Нету, Максим, по нашему профилю ничего любопытного. Но на размере твоих премиальных это не отразится! — захохотал майор.
Молин не поверил, но, поразмыслив, решил Вукича не теребить. Начальству виднее, как поступать. Вполне вероятно, что, по традициям Конторы, дело обстояло с точностью «до наоборот». Таким образом группе давали понять, что тема закрыта и упоминанию не подлежит, а итоги перебрасывались совершенно другому ведомству.
Дома Максиму показалось непривычно темно и душно. Он прошелся по пустой квартире, поводил ладонями по знакомым предметам, раздернул занавески, с натугой отворил дверь на балкон. До отлета оставалось три часа. В холодильник можно было не заглядывать, в санатории кормить будут как на убой, обязанности свои Контора выполняла строго. Даже в годы всеобщего развала и взаимных неплатежей. Нынче с финансами стало получше, нечего и сравнивать. Деньги… Максим высыпал на пыльную полировку стола горку мелочи и две заклеенные банковские пачки.
Что-то его смущало, не позволяло окончательно расслабиться. Казалось бы, на сей раз прошло донельзя замечательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Мне страшно, Стасов.
— Вам?! Страшно?! Вы минуту назад показали замечательные командирские качества.
— Мне страшно, что после пробоя человечество столкнется с проблемой похуже. С вашими органическими вирусами. Сегодня вам кажется, что держите палец на кнопке, а завтра?
Стасов подошел совсем близко, его лицо чуть расплылось по краям. Позади, в пустом складе, гулко разносился хохот Волка и визгливые команды Марио. Судя по интонациям, он вошел в раж, чувствуя себя настоящим тюремным надсмотрщиком.
— Слышите, Стасов? — Я добавил звука на внешний микрофон. — Слышите? Вчера этот порченый питерский пацан был всего лишь лаборантом и мелким контрабандистом. Его лупили на Мистериях натуралы и тихо ненавидели соседи. А сегодня он — «человек с ружьем» и пинает ногами беззащитных ребят, которые вовсе не преступники, а так, «шестерки»… Я здесь, потому что мне не все равно, а им просто нравится. Что дальше, Стасов? Вам мало пульсатора, что вы еще изобретете?
— Понятия не имею, — честно откликнулся Мудрый. — Как там выразилась госпожа член Ассамблеи? Естественный исторический процесс? Она видит прогресс в засилье монголоидов, а я — в отмене всяческих ружей. Мы живем в свободном мире, у каждого свой прогресс, не так ли?
Taken: , 114. Змеевик
Барабаны, огромные и гулкие, маленькие и звонкие, целые скопища, вселенские стада барабанов везде. Не скрыться и не заткнуть уши, они ползают по телу, они дробятся и заселяют каждую клеточку. Они раскачивают мозг изнутри…
— Стой, стой, нельзя вставать! А, блин!.. Лейтенант зацепился пуговкой за открытый ящик стола и не успел перехватить падающее тело. Молин растянулся на пыльном коврике, чудом разминувшись лбом с краем панцирной койки. Он смотрел на мир снизу и сбоку. Мир состоял из железных сеток, серых клейменных одеял, запахов табака и отсыревшей кирзовой кожи. Подбежали ноги в грязных ботинках, потом еще одна пара, и еще. Он успел удивиться, почему так пыльно под кроватями, разве тут никто не убирает? Тут его голову бережно переложили на подушку, и он увидел собственные голые ноги в синих носках. Потом левую руку больно скрутили повыше локтя, мир подернулся слезой, стало тепло и очень приятно. А главное — почти не стучали проклятые барабаны.
— Макс, Макс! Посмотри сюда, узнаешь меня?
— Сколько пальцев я показываю?
— Моргните дважды, если меня слышите! Появился потолок, обилием трещин похожий на карту высот. Появился доктор, а потом здоровый мешок апельсинов. Или сперва апельсины? Значит, он в больнице, туда всегда таскают цитрусовые.
Двое сели по сторонам, в халатах, Вукича он узнал. На напряженном бледном лице майора шевелились неровно подстриженные усы.
— Ну, ты даешь, соня! Почти двое суток дрых, мы уж волноваться начали, не пора ли будить! Понравилось тебе, что ли? — Майор заглядывал в глаза, почти по-женски поглаживал бессильную руку, ждал чего-то.
— Я… я в порядке, — выдавил Молин. — Дайте таблетку, башка разрывается.
— А вот таблетку пока нельзя, потерпи, дружочек. Барабанит в висках, да?
— Ага…
Он потерпел. На вторую ночь приснился кошмар. Очнулся под койкой, отбивался, не открывая глаз. Толпой навалились, кое-как успокоили. Приснилось, что дерется голыми руками со стаей гигантских железных стрекоз…
Самое поганое, что ему никак не удавалось вспомнить. Он внятно докладывал о своих ощущениях, послушно прошел привычный круг анализов, предстояло еще минимум три подобных круга. К обеду Молин вспомнил все, что происходило до укола, но дальше… Дальше память заволакивалась противной сизой пеленой, за которой что-то происходило, метались неуловимые тени, иногда появлялись звуки… Но не более того.
— И бог с ним! — сказал Вукич, когда они спускались по морозной лесенке к машине. — Очнулся, это главное. Сейчас две недельки в Дагомысе, как положено, контрольный анализ, и в отпуск. Можешь считать, мы уже отрапортовались! Куда поедешь, не думал?
— Нет… — Молин приложился лбом к ледяным узорам, следя, как за окном проплывают пористые мартовские сугробы. — Отрапортовались? Больше добровольцев не будет?
— Нет, ты последний. — Майор отворил правую дверцу. — Познакомтесь, это Максим, это Анна Викторовна, твой лечащий, так сказать, на период реабилитации.
— Очень приятно, можно просто Анна! — Низкая докторша в пушистой лисьей шубе походила на мохнатый колобок. — Документы все уже у меня. Почувствуете себя плохо, немедленно сообщите. Договорились?
— Его учить не нужно, — засмеялся майор, протягивая в форточку пропуск. — Капитан у нас опытный пациент, ветеран, можно сказать!
— Почему вы закончили? — спросил Молин. — Разве что-то прояснилось?
— Признано бес-пер-спек-тивным… — Вукич вырулил на проспект. — Комиссия специально ждала рапорта по твоему состоянию, утром шеф уже отчитался «наверх». Всем спасибо, все свободны, как говорится…
— Не может быть! Никогда не случалось, чтобы свернули программу, не дождавшись полугодового контроля!
— Все когда-то в первый раз случается. — Майор нарочито внимательно следил за дорогой. — Ни малейшей зацепки, понимаешь? Да на себя посмотри, двух суток не прошло, а здоров, как бык! Если чего и добились, так, скорее, обратного эффекта. Нарики дозняк с перепугу снизили… Ха! Ну, это не надолго, они скоренько наверстают!
— А остальные?
— А что — остальные? Живы, если ты это имеешь в виду. Возвращены в распоряжение ГУИН, как всегда. Контроль мы проведем, само собой, но, скорее, для галочки… Нету, Максим, по нашему профилю ничего любопытного. Но на размере твоих премиальных это не отразится! — захохотал майор.
Молин не поверил, но, поразмыслив, решил Вукича не теребить. Начальству виднее, как поступать. Вполне вероятно, что, по традициям Конторы, дело обстояло с точностью «до наоборот». Таким образом группе давали понять, что тема закрыта и упоминанию не подлежит, а итоги перебрасывались совершенно другому ведомству.
Дома Максиму показалось непривычно темно и душно. Он прошелся по пустой квартире, поводил ладонями по знакомым предметам, раздернул занавески, с натугой отворил дверь на балкон. До отлета оставалось три часа. В холодильник можно было не заглядывать, в санатории кормить будут как на убой, обязанности свои Контора выполняла строго. Даже в годы всеобщего развала и взаимных неплатежей. Нынче с финансами стало получше, нечего и сравнивать. Деньги… Максим высыпал на пыльную полировку стола горку мелочи и две заклеенные банковские пачки.
Что-то его смущало, не позволяло окончательно расслабиться. Казалось бы, на сей раз прошло донельзя замечательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87