Воняло по-прежнему, даже в десять раз хуже, но хотя бы собачья морда оставила меня в покое.
Меня прижимало к задним дверям, словно я был последним, кто забрался в фургон. Окон там не было, но я чувствовал движение на бешеной скорости, явно превышенной скорости, по какой-то ухабистой дороге. По ощущениям это напоминало, как если бы за рулем сидел в хлам заджэмованный Битл, в добром старом стиле, и мне это понравилось.
Я приподнялся на ободранных локтях. Как же это случилось? Я был уверен, что полиция забрала меня, и ожидал, что увижу сейчас ухмыляющуюся Мердок в окружение ее долбоебов-дружков.
Но я увидел лишь плотскую орду собак. В жизни бывают такие времена, когда тебе достается только такая вот хрень. Они набились в это маленькое пространство, как сельди в бочку. Наверное, семь или восемь. Сложно сказать, сколько их, когда свет в фургоне сломан и невозможно сориентироваться в этом месиве тел. Все они имели черты собак, смешанные с человеческими, только в различных пропорциях, и их была целая толпа, и там были еще какие-то другие тела, неразличимые в давке.
Что за хуйня тут творится?
Тут я увидел Битла сквозь просвет в шерсти.
Но, разумеется, ведь это же Битл управлял фургоном?
Я тогда собирал эту историю по кусочкам, возвращавшимся в память сквозь боль и замешательство. Лицо Битла – это неожиданное явление, – было полно страдания, и мое сердце сжалось.
Подпрыгнуло.
Подскочило.
Битл был ранен...
Я не смог...
Не смог...
Похоже, они зализывали его раны!
Потом его лицо скрылось за сомкнувшейся шерстью, и только тогда я увидел Мэнди. Она прижималась к стене фургона, потому что тут не за что было держаться, прямо как в старые добрые времена.
Старые добрые времена! Три недели назад!
– Мэнди... – прошептал я, и мой голос дрогнул.
Она медленно повернулась ко мне, и в ее влажных красивых глазах я узрел боль, на порядок за пределами сна.
Именно тогда закричал Тристан. Из-под собак. Из кучи малы этих псовых, этих получеловеков. Что же они делали с ним? И почему он кричал, Тристан, словно его ранили, ранили по-настоящему тяжело. Я в жизни не слышал такого кошмарного вопля. Потом я вспомнил шальную пулю, и что кого-то, возможно, она зацепила. Может, как раз Тристана.
Так и было. Но не совсем так буквально.
Мэнди потянулась ко мне. В руках она держала обрывок какой-то одежды – черную тряпку, запачканную какой-то темной жидкостью.
Кровь.
Кого-то мы потеряли.
Кровь Битла. Это был кусок его любимой куртки, черной кожаной куртки, с шестью пуговицами по рукавам, и двойными отверстиями, и суженной талией.
Руки Мэнди были заляпаны Вазом и кровью. Как будто она гладила Битла по черным прилизанным волосам.
Но меня проняла именно эта тряпка у нее в руках. Среди крови и грязи болтался какой-то яркий блестящий ком. Он был тяжелый и немного округлый, и светился зеленым и фиолетовым, с длинным золотым языком, высунутым из пасти. Это штука была присобачена к куску куртки потускневшей латунной булавкой, и только тогда я понял, что это было.
Голова змеи.
Трофей от змеи снов.
Он ей на хер отрезал башку!
Это было уже чересчур. Надо было выбираться оттуда.
Я раскрыл поздравительную открытку в Наслажденьевилле. Солнце светило, птицы пели, дети играли. Почтальон уже направлялся дальше по улице к следующему почтовому ящику, насвистывая свою мелодию. Ощущение праздника, как в день рождения. Но чей это был день рождения? Я раскрыл открытку и прочитал надпись, нацарапанную кроваво-густыми чернилами.
Я слышал ее голос, зовущий сквозь чернила:
– Счастливого Дня Рождения, Скриббл! Ручаюсь, что ты про него забыл. Ты всегда забываешь. А я вот помню. Извини, что не смогла передать тебе подарок, но подарок обязательно будет. Когда мы опять будем вместе. Ведь мы будем вместе, правда? Не прекращай поисков, Скрибб. Я по-прежнему жду. Когда-нибудь мы опять будем вместе. Обещаешь? Твоя любящая сестра, Дез.
Мне на глаза навернулись слезы. Наверное, это первые слезы в Наслажденьевилле. Там никто никогда не плачет. Я хотел сохранить открытку, и потянулся в карман за чем-нибудь, что сгодилось бы на обмен.
Я вытащил табакерку Битла. С щелчком открыл ее и вытащил перо Ленточного Червя. Его я сунул обратно в карман. Потом закрыл табакерку и положил ее на ближайшую уличную скамейку.
Я взглянул на вишневое дерево. Ягоды были спелые и лоснящиеся под бесконечным солнечным светом, и тогда наслажденье встало у меня комом в горле, словно обломанная цыплячья кость, и я дернулся обратно, сыграв аккорд выброса.
Когда я пришел в себя в третий раз, я сидел за столом, за завтраком. Я вернулся к себе домой, в мою новую квартиру. Сидел, нагребал из чашки хлопья «Джей Эф Кей» и отправлял их в рот. Я очнулся как раз в тот момент, когда ложка была у меня во рту, и хруст хлопьев и вкус холодного молока – это было божественно, как будто я – король, и жизнь действительно стоит того, чтобы жить. Эти славные-славные хлопья.
Напротив меня за столом сидела Твинкль.
– С днем рождения, Скрибб, – сказала она.
– Откуда ты знаешь про мой день рождения? – спросил я.
– Битл мне сказал.
– Битл!
– Успокойся, партнер, – усмехнулась она.
Но я уже вскочил на ноги; чашка с хлопьями опрокинулась и залила молоком всю скатерть.
– Где он? – выпалил я, и тут память вернулась. Я на секунду опять оказался в аллее, слышал выстрелы, слышал, как воют собаки, видел, как взрывается плечо Битла, чувствовал, как стена царапает мои локти, когда я упал... когда я упал...
– Где он, твою мать?!
Я вопил, явно дискредитируя всякое собственное достоинство.
Ладно, слушай; на хуй собственное достоинство. Ебись оно конем, это достоинство.
– Он в твоей комнате, – сообщила Твинкль.
– Что он там делает?
– Ждет тебя.
Это история про любовь. Вы уже уловили?
А я вот въезжал очень долго; все эти подарки, которые я получал.
Сколько рядом с тобой есть людей, которые готовы многое потерять, просто чтобы ты смог протянуть еще хоть чуть-чуть?
Сосчитай их.
Вульгарно, да?
Но, послушайте, я в этом эксперт.
Я отправился к себе в спальню и нашел там Битла. С ним была Мэнди. Она сидела рядом с кроватью, на старом плетеном стуле, выкрашенном в зеленый; красил не я. Я переехал в эти комнаты на Уэлли-Рэндж только три недели назад, спасаясь от копов и от Райдеров. Здесь мы обрели себя.
Я любил этот стул.
Битл лежал на кровати – на этой старой, отсыревшей и оборванной кровати с матрасом, полным клопов, и проржавевшими пружинами, выскочившими наружу.
Как я любил эту кровать. И те кратковременные передышки, которые она мне давала.
Битл лежал на моей кровати с закрытыми глазами, и у него изо рта торчало какое-то наполовину заглоченное перо.
– На чем он, Мэнди? – спросил я.
– На Ленточном Черве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Меня прижимало к задним дверям, словно я был последним, кто забрался в фургон. Окон там не было, но я чувствовал движение на бешеной скорости, явно превышенной скорости, по какой-то ухабистой дороге. По ощущениям это напоминало, как если бы за рулем сидел в хлам заджэмованный Битл, в добром старом стиле, и мне это понравилось.
Я приподнялся на ободранных локтях. Как же это случилось? Я был уверен, что полиция забрала меня, и ожидал, что увижу сейчас ухмыляющуюся Мердок в окружение ее долбоебов-дружков.
Но я увидел лишь плотскую орду собак. В жизни бывают такие времена, когда тебе достается только такая вот хрень. Они набились в это маленькое пространство, как сельди в бочку. Наверное, семь или восемь. Сложно сказать, сколько их, когда свет в фургоне сломан и невозможно сориентироваться в этом месиве тел. Все они имели черты собак, смешанные с человеческими, только в различных пропорциях, и их была целая толпа, и там были еще какие-то другие тела, неразличимые в давке.
Что за хуйня тут творится?
Тут я увидел Битла сквозь просвет в шерсти.
Но, разумеется, ведь это же Битл управлял фургоном?
Я тогда собирал эту историю по кусочкам, возвращавшимся в память сквозь боль и замешательство. Лицо Битла – это неожиданное явление, – было полно страдания, и мое сердце сжалось.
Подпрыгнуло.
Подскочило.
Битл был ранен...
Я не смог...
Не смог...
Похоже, они зализывали его раны!
Потом его лицо скрылось за сомкнувшейся шерстью, и только тогда я увидел Мэнди. Она прижималась к стене фургона, потому что тут не за что было держаться, прямо как в старые добрые времена.
Старые добрые времена! Три недели назад!
– Мэнди... – прошептал я, и мой голос дрогнул.
Она медленно повернулась ко мне, и в ее влажных красивых глазах я узрел боль, на порядок за пределами сна.
Именно тогда закричал Тристан. Из-под собак. Из кучи малы этих псовых, этих получеловеков. Что же они делали с ним? И почему он кричал, Тристан, словно его ранили, ранили по-настоящему тяжело. Я в жизни не слышал такого кошмарного вопля. Потом я вспомнил шальную пулю, и что кого-то, возможно, она зацепила. Может, как раз Тристана.
Так и было. Но не совсем так буквально.
Мэнди потянулась ко мне. В руках она держала обрывок какой-то одежды – черную тряпку, запачканную какой-то темной жидкостью.
Кровь.
Кого-то мы потеряли.
Кровь Битла. Это был кусок его любимой куртки, черной кожаной куртки, с шестью пуговицами по рукавам, и двойными отверстиями, и суженной талией.
Руки Мэнди были заляпаны Вазом и кровью. Как будто она гладила Битла по черным прилизанным волосам.
Но меня проняла именно эта тряпка у нее в руках. Среди крови и грязи болтался какой-то яркий блестящий ком. Он был тяжелый и немного округлый, и светился зеленым и фиолетовым, с длинным золотым языком, высунутым из пасти. Это штука была присобачена к куску куртки потускневшей латунной булавкой, и только тогда я понял, что это было.
Голова змеи.
Трофей от змеи снов.
Он ей на хер отрезал башку!
Это было уже чересчур. Надо было выбираться оттуда.
Я раскрыл поздравительную открытку в Наслажденьевилле. Солнце светило, птицы пели, дети играли. Почтальон уже направлялся дальше по улице к следующему почтовому ящику, насвистывая свою мелодию. Ощущение праздника, как в день рождения. Но чей это был день рождения? Я раскрыл открытку и прочитал надпись, нацарапанную кроваво-густыми чернилами.
Я слышал ее голос, зовущий сквозь чернила:
– Счастливого Дня Рождения, Скриббл! Ручаюсь, что ты про него забыл. Ты всегда забываешь. А я вот помню. Извини, что не смогла передать тебе подарок, но подарок обязательно будет. Когда мы опять будем вместе. Ведь мы будем вместе, правда? Не прекращай поисков, Скрибб. Я по-прежнему жду. Когда-нибудь мы опять будем вместе. Обещаешь? Твоя любящая сестра, Дез.
Мне на глаза навернулись слезы. Наверное, это первые слезы в Наслажденьевилле. Там никто никогда не плачет. Я хотел сохранить открытку, и потянулся в карман за чем-нибудь, что сгодилось бы на обмен.
Я вытащил табакерку Битла. С щелчком открыл ее и вытащил перо Ленточного Червя. Его я сунул обратно в карман. Потом закрыл табакерку и положил ее на ближайшую уличную скамейку.
Я взглянул на вишневое дерево. Ягоды были спелые и лоснящиеся под бесконечным солнечным светом, и тогда наслажденье встало у меня комом в горле, словно обломанная цыплячья кость, и я дернулся обратно, сыграв аккорд выброса.
Когда я пришел в себя в третий раз, я сидел за столом, за завтраком. Я вернулся к себе домой, в мою новую квартиру. Сидел, нагребал из чашки хлопья «Джей Эф Кей» и отправлял их в рот. Я очнулся как раз в тот момент, когда ложка была у меня во рту, и хруст хлопьев и вкус холодного молока – это было божественно, как будто я – король, и жизнь действительно стоит того, чтобы жить. Эти славные-славные хлопья.
Напротив меня за столом сидела Твинкль.
– С днем рождения, Скрибб, – сказала она.
– Откуда ты знаешь про мой день рождения? – спросил я.
– Битл мне сказал.
– Битл!
– Успокойся, партнер, – усмехнулась она.
Но я уже вскочил на ноги; чашка с хлопьями опрокинулась и залила молоком всю скатерть.
– Где он? – выпалил я, и тут память вернулась. Я на секунду опять оказался в аллее, слышал выстрелы, слышал, как воют собаки, видел, как взрывается плечо Битла, чувствовал, как стена царапает мои локти, когда я упал... когда я упал...
– Где он, твою мать?!
Я вопил, явно дискредитируя всякое собственное достоинство.
Ладно, слушай; на хуй собственное достоинство. Ебись оно конем, это достоинство.
– Он в твоей комнате, – сообщила Твинкль.
– Что он там делает?
– Ждет тебя.
Это история про любовь. Вы уже уловили?
А я вот въезжал очень долго; все эти подарки, которые я получал.
Сколько рядом с тобой есть людей, которые готовы многое потерять, просто чтобы ты смог протянуть еще хоть чуть-чуть?
Сосчитай их.
Вульгарно, да?
Но, послушайте, я в этом эксперт.
Я отправился к себе в спальню и нашел там Битла. С ним была Мэнди. Она сидела рядом с кроватью, на старом плетеном стуле, выкрашенном в зеленый; красил не я. Я переехал в эти комнаты на Уэлли-Рэндж только три недели назад, спасаясь от копов и от Райдеров. Здесь мы обрели себя.
Я любил этот стул.
Битл лежал на кровати – на этой старой, отсыревшей и оборванной кровати с матрасом, полным клопов, и проржавевшими пружинами, выскочившими наружу.
Как я любил эту кровать. И те кратковременные передышки, которые она мне давала.
Битл лежал на моей кровати с закрытыми глазами, и у него изо рта торчало какое-то наполовину заглоченное перо.
– На чем он, Мэнди? – спросил я.
– На Ленточном Черве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70