она, в этой деревенской столовой с длинными столами и скамейками и голубыми занавесочками на окнах, чувствовала себя райской птицей, нечаянно залетевшей из каких-то счастливых краев. И, чувствуя, как ею любуются, встряхивала своими тугими каштановыми кудрями, скучающе глядела в окно, рассеянно катала хлебные шарики своими белыми пальцами.
– Это откуда же такая?
– Директорова дочка!
– Ух ты, какая красавица!
– И гладкая какая – словно ядром кормленная!
Тамара слышала этот негромкий разговор, но делала вид, что ничего не слышит. Что красавица – так это правильно. Но что такое «ядром кормленная»?
Тамара с сомнением придвинула тарелку с супом, взяла алюминиевую ложку и, сделав гримаску, повертела ее в руках. Отец заметил это:
– Ешь и не кривляйся.
– Но я не могу такой ложкой…
– Люди едят, а ты не можешь?
– Но они же…
– Они не хуже тебя.
Тамара нахмурилась и стала есть суп. Суп был вкусный, однако Тамара делала вид, что ест через силу. Подняв от тарелки глаза, она встретила суровый взгляд отца, устремленный на нее.
– Брось фокусы, – негромко, но грозно сказал он, и Тамара с удивлением поняла, что отца надо слушаться.
«Смотри, какой стал! – подумала она, украдкой поглядывая на него. – А дома тихий был».
И снова, как при первой встрече, Тамара увидела, что отец стал совсем другим. Бывало, он, безмолвный, словно чужой, появлялся после работы в их богатой московской квартире и утром неслышно уходил на работу без завтрака. Мать спала, Тамара спала, а работница Ирина (противная насмешница) ленилась приготовить ему завтрак. И он никогда не сердился, никогда. Правда, как-то раз попробовал он поучить Тамару – пусть она сама за собой убирает да пусть пойдет к подруге Зине помочь вымыть пол, потому что у Зины нет матери. Но Антонина Андроновна так задала ему тогда, что он чуть из дома не убежал. А теперь вот как покрикивает на Тамару!
«Возьму да уеду обратно, – подумала Тамара, болтая ложкой в тарелке, – если будет так командовать да обрывать».
Но тут перед глазами встала душная, набитая подушками и коврами квартира. Пропадающая от тоски и безделья мать, которая ходит по этим коврам, шлепая зелеными туфлями. Вспомнился и он, Ян Рогозин, пьяный, страшный. Такой страшный! Вот он идет, шатаясь, по улице, глядит на нее страшными глазами, кричит, смеется, издевается… Ой, как забыть это все, как забыть? И как вернуться туда?
К их столу подошла молодая женщина, круглолицая, с гладко зачесанными светлыми волосами и тугой косой, свернутой на затылке. У нее были чуть припухшие веки и серые, несколько утомленные глаза. Слегка изогнутые тонкие брови придавали ее простому загорелому лицу выражение печали. Женщина улыбнулась, в уголках ее обветренных губ появились маленькие ямочки, но и улыбка не согнала печали с ее бровей.
– Кто эта молодая особа? – спросила она, как-то особенно лучезарно взглянув на отца. – Неужели дочь?
– Дочь, – мягко ответил отец, и Тамара увидела, что его черные глаза так же лучезарно сияют в ответ. – Познакомьтесь. Дочь Тамара. Агроном совхоза Евгения Николаевна.
Евгения Николаевна протянула Тамаре руку. Тамара почувствовала, что рука у «агрономши», как она тотчас окрестила Евгению Николаевну, крепкая и немного шершавая.
«Агрономша» внимательно поглядела Тамаре в глаза, словно хотела найти в них ответ на свой тайный, очень важный для нее вопрос. Тамара ответила ей холодным, немного враждебным взглядом. Она сама не знала, почему не понравилась ей эта «агрономша». Может, потому, что отец так приветливо глядит на нее?
Евгения Николаевна опустила тяжелые ресницы, улыбка ее пропала, и ямочки исчезли.
– Были на седьмом участке? – спросил отец. – Как там?
– Блоха, – ответила Евгения Николаевна и отошла к своему столу.
Тамара подметила, что отец тянется за ней взглядом и не может оторваться, и взгляд у него задумчивый и счастливый.
– Какая блоха? – резко спросила Тамара. – Вы разве блох разводите в поле?
– А? Что? – Отец словно удивился, что Тамара сидит рядом с ним, за столом, в совхозной столовой. – Ах, да… блоха. На свеклу напала блоха. Надо принимать меры. Да. А ты знаешь, кто подарил мне эти герани? – Отец улыбнулся. – Она!
Тамара испытующе поглядела на него:
– А дальше?
Отец вдруг заторопился, собрал в кучу тарелки, сложил вилки и ножи, встал из-за стола.
– Ну, а что же дальше? – повторила Тамара, выходя вслед за отцом из столовой.
Отец пожал плечами.
– Какое «дальше»? Просто она очень хороший человек.
И снова повторил, словно стараясь, чтобы Тамара поняла это и запомнила:
– Она хороший человек. Она хороший, добрый человек, Умница.
– А когда ты поедешь к маме? – спросила Тамара, не глядя на отца.
Они шли по белой тропочке, пролегавшей среди густой гусиной травки и мохнатой ромашки; ступишь в сторону с тропочки – и словно в мягкий ковер. Над головой шелестели ветки берез, пели птицы. Небо дышало ласковой солнечной теплотой, ветерок нежно пошевеливал золотисто-каштановые Тамарины кудри. Но она не видела ни берез, ни неба, она не слышала пения птиц. Тяжелое подозрение заполнило ее сердце.
– Когда ты поедешь к маме? – упрямо и требовательно повторила она.
– Как хорошо! Как хорошо на свете! – сказал отец, щурясь от солнца. – Все растет, все цветет, все радуется… Когда я поеду? Не знаю. Может быть, никогда. Ты чувствуешь, как зеленый цвет успокаивает глаза? Такой чистый зеленый цвет!
– Никогда?! А как же мама?
Но отец больше не хотел говорить об этом.
– Оставим этот разговор, – сказал он. – Когда-нибудь после. Сейчас мне некогда. Надо съездить на седьмой участок!
– А я?
– А ты иди домой, приберись, осмотрись. И ложись спать.
Отец свернул на грейдер.
– Папа, подожди, – остановила его Тамара. – А что это такое «как ядром кормленная»? Как это – кормленная ядром? Каким ядром?
– А это индюшек откармливают орехами, чтобы жирными были. Ты разве не знала об этом?
– А…
Тамара направилась к тихому, окруженному акацией домику директора. Она обиделась – значит, она похожа на индюшку, которую откормили орехами? Фу, какая же глупая эта баба, которая могла так сказать о Тамаре! Глупая и злая – вот и все!
Нарядная, белокожая, синеглазая Тамара шла по дорожке упругой походкой. Ну как же это посмели сравнить ее с индюшкой! Слепые они, что ли?
– Фу – деревенщина!
А сердце невольно заныло от печальных предчувствий. Почему ей казалось, что она найдет здесь свое счастье?
«А где же тогда, а где же?» – чуть не плача, возражала своему сердцу Тамара.
Она вошла в тихие белые комнаты с красными геранями на окнах. Полки с книгами, лампа в изголовье отцовской кровати, голубое покрывало на узенькой тахте, приготовленной для Тамары…
«Неужели ты думаешь, что здесь можно найти счастье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Это откуда же такая?
– Директорова дочка!
– Ух ты, какая красавица!
– И гладкая какая – словно ядром кормленная!
Тамара слышала этот негромкий разговор, но делала вид, что ничего не слышит. Что красавица – так это правильно. Но что такое «ядром кормленная»?
Тамара с сомнением придвинула тарелку с супом, взяла алюминиевую ложку и, сделав гримаску, повертела ее в руках. Отец заметил это:
– Ешь и не кривляйся.
– Но я не могу такой ложкой…
– Люди едят, а ты не можешь?
– Но они же…
– Они не хуже тебя.
Тамара нахмурилась и стала есть суп. Суп был вкусный, однако Тамара делала вид, что ест через силу. Подняв от тарелки глаза, она встретила суровый взгляд отца, устремленный на нее.
– Брось фокусы, – негромко, но грозно сказал он, и Тамара с удивлением поняла, что отца надо слушаться.
«Смотри, какой стал! – подумала она, украдкой поглядывая на него. – А дома тихий был».
И снова, как при первой встрече, Тамара увидела, что отец стал совсем другим. Бывало, он, безмолвный, словно чужой, появлялся после работы в их богатой московской квартире и утром неслышно уходил на работу без завтрака. Мать спала, Тамара спала, а работница Ирина (противная насмешница) ленилась приготовить ему завтрак. И он никогда не сердился, никогда. Правда, как-то раз попробовал он поучить Тамару – пусть она сама за собой убирает да пусть пойдет к подруге Зине помочь вымыть пол, потому что у Зины нет матери. Но Антонина Андроновна так задала ему тогда, что он чуть из дома не убежал. А теперь вот как покрикивает на Тамару!
«Возьму да уеду обратно, – подумала Тамара, болтая ложкой в тарелке, – если будет так командовать да обрывать».
Но тут перед глазами встала душная, набитая подушками и коврами квартира. Пропадающая от тоски и безделья мать, которая ходит по этим коврам, шлепая зелеными туфлями. Вспомнился и он, Ян Рогозин, пьяный, страшный. Такой страшный! Вот он идет, шатаясь, по улице, глядит на нее страшными глазами, кричит, смеется, издевается… Ой, как забыть это все, как забыть? И как вернуться туда?
К их столу подошла молодая женщина, круглолицая, с гладко зачесанными светлыми волосами и тугой косой, свернутой на затылке. У нее были чуть припухшие веки и серые, несколько утомленные глаза. Слегка изогнутые тонкие брови придавали ее простому загорелому лицу выражение печали. Женщина улыбнулась, в уголках ее обветренных губ появились маленькие ямочки, но и улыбка не согнала печали с ее бровей.
– Кто эта молодая особа? – спросила она, как-то особенно лучезарно взглянув на отца. – Неужели дочь?
– Дочь, – мягко ответил отец, и Тамара увидела, что его черные глаза так же лучезарно сияют в ответ. – Познакомьтесь. Дочь Тамара. Агроном совхоза Евгения Николаевна.
Евгения Николаевна протянула Тамаре руку. Тамара почувствовала, что рука у «агрономши», как она тотчас окрестила Евгению Николаевну, крепкая и немного шершавая.
«Агрономша» внимательно поглядела Тамаре в глаза, словно хотела найти в них ответ на свой тайный, очень важный для нее вопрос. Тамара ответила ей холодным, немного враждебным взглядом. Она сама не знала, почему не понравилась ей эта «агрономша». Может, потому, что отец так приветливо глядит на нее?
Евгения Николаевна опустила тяжелые ресницы, улыбка ее пропала, и ямочки исчезли.
– Были на седьмом участке? – спросил отец. – Как там?
– Блоха, – ответила Евгения Николаевна и отошла к своему столу.
Тамара подметила, что отец тянется за ней взглядом и не может оторваться, и взгляд у него задумчивый и счастливый.
– Какая блоха? – резко спросила Тамара. – Вы разве блох разводите в поле?
– А? Что? – Отец словно удивился, что Тамара сидит рядом с ним, за столом, в совхозной столовой. – Ах, да… блоха. На свеклу напала блоха. Надо принимать меры. Да. А ты знаешь, кто подарил мне эти герани? – Отец улыбнулся. – Она!
Тамара испытующе поглядела на него:
– А дальше?
Отец вдруг заторопился, собрал в кучу тарелки, сложил вилки и ножи, встал из-за стола.
– Ну, а что же дальше? – повторила Тамара, выходя вслед за отцом из столовой.
Отец пожал плечами.
– Какое «дальше»? Просто она очень хороший человек.
И снова повторил, словно стараясь, чтобы Тамара поняла это и запомнила:
– Она хороший человек. Она хороший, добрый человек, Умница.
– А когда ты поедешь к маме? – спросила Тамара, не глядя на отца.
Они шли по белой тропочке, пролегавшей среди густой гусиной травки и мохнатой ромашки; ступишь в сторону с тропочки – и словно в мягкий ковер. Над головой шелестели ветки берез, пели птицы. Небо дышало ласковой солнечной теплотой, ветерок нежно пошевеливал золотисто-каштановые Тамарины кудри. Но она не видела ни берез, ни неба, она не слышала пения птиц. Тяжелое подозрение заполнило ее сердце.
– Когда ты поедешь к маме? – упрямо и требовательно повторила она.
– Как хорошо! Как хорошо на свете! – сказал отец, щурясь от солнца. – Все растет, все цветет, все радуется… Когда я поеду? Не знаю. Может быть, никогда. Ты чувствуешь, как зеленый цвет успокаивает глаза? Такой чистый зеленый цвет!
– Никогда?! А как же мама?
Но отец больше не хотел говорить об этом.
– Оставим этот разговор, – сказал он. – Когда-нибудь после. Сейчас мне некогда. Надо съездить на седьмой участок!
– А я?
– А ты иди домой, приберись, осмотрись. И ложись спать.
Отец свернул на грейдер.
– Папа, подожди, – остановила его Тамара. – А что это такое «как ядром кормленная»? Как это – кормленная ядром? Каким ядром?
– А это индюшек откармливают орехами, чтобы жирными были. Ты разве не знала об этом?
– А…
Тамара направилась к тихому, окруженному акацией домику директора. Она обиделась – значит, она похожа на индюшку, которую откормили орехами? Фу, какая же глупая эта баба, которая могла так сказать о Тамаре! Глупая и злая – вот и все!
Нарядная, белокожая, синеглазая Тамара шла по дорожке упругой походкой. Ну как же это посмели сравнить ее с индюшкой! Слепые они, что ли?
– Фу – деревенщина!
А сердце невольно заныло от печальных предчувствий. Почему ей казалось, что она найдет здесь свое счастье?
«А где же тогда, а где же?» – чуть не плача, возражала своему сердцу Тамара.
Она вошла в тихие белые комнаты с красными геранями на окнах. Полки с книгами, лампа в изголовье отцовской кровати, голубое покрывало на узенькой тахте, приготовленной для Тамары…
«Неужели ты думаешь, что здесь можно найти счастье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58