заделали арки на площади и залили ее водой из реки, – до состязания квардриг в Сан-Мамесе, включая народный конкурс по приготовлению спинки косули на углях с фиговым конфитюром. Все это я готов был продать, взяв мизерные пять кусков в качестве процентов, – и за это мог бы придать славу и блеск празднеству по случаю семисотой годовщины основания города.
С головой ушедший в работу Бенито не нашел минутки, чтобы позвонить, и вместо моих колоссальных замыслов на практике воплотили четыре дешевенькие идейки, достойные деревенской ярмарки. Sic transit gloria mundi.
После того как я получил мизерную февральскую выплату, мне остались только мартовская и апрельская. Я должен был изменить этот дрейф плота «Медуза» курсом на катастрофу, и срочно.
Кроме того, за этот месяц имело место леденящее душу событие, которое произвело на меня большое впечатление. Хотя я никогда не увлекался футболом – за исключением рулетки, все игры с мячами и шариками кажутся мне времяпрепровождением для простолюдинов, – я знал жертву, поскольку часто сталкивался с ним в казино. Речь шла о человеке, очень популярном в городе, – о Йосеане Аулкичо, бывшем игроке, а потом тренере «Атлетик» Бильбао, уже ушедшем в отставку.
Бедный Йосеан, который был невежественным, но простым, щедрым и симпатичным типом, – однажды он подарил мне пару фишек, сорвав весь куш, – был обнаружен мертвым в своем уединенном загородном шале на горе Умбе.
Он овдовел за несколько месяцев до того и с тех пор жил один. Мучимый сильной депрессией из-за смерти своей супруги, он едва выходил за пределы этой виллы.
Прежде чем убить, его пытали необыкновенными способами. Именно из-за характера этих методов в первый момент рассматривалась версия, что причиной убийства могла стать профессиональная месть: ведь ему уготовили смерть, которую мы могли бы назвать футбольной.
Труп Йосеана нашли в гараже. Ему связали крестом руки и поставили на колени. Во рту у него был кляп, он был одет в свою старую майку «Атлетик» и гол ниже пояса. Дарственным мячом ему били по черепу сотни или тысячи раз, до тех пор, пока не добились сотрясения мозга. Но смерть наступила по другой причине, благодаря другому предмету – ручному насосу для накачивания мячей, – убийцы даже не побеспокоились о том, чтобы извлечь его из анального отверстия бедняги после того, как тот испустил дух, – которым в него под давлением нагнетали воздух до тех пор, пока у него не разорвались кишки.
Не выяснен был мотив, не нашли никаких намеков на него и никаких следов убийц.
Кто мог подумать тогда, что сегодня, накануне сочельника, я буду первым, кто узнает имя жестокого убийцы Йосеана Аулкичо?
Тем временем мои отношения с Антончу следовали своим неумолимым курсом, варясь в собственном соку.
10
После описанной выше ночной трапезы я несколько дней не появлялся в баре; отчасти для того, чтоб меня захотели там увидеть, с другой стороны, чтобы тонко намекнуть ему, что меня огорчил лаконизм нашего прощания.
Ровно через неделю после нашей встречи я заглянул в те края в сопровождении Мило и с очень личным подарком – «Драгоценности Кастафьоре», разумеется, завернутым в кусок ткани; я откопал его в «Кинси Магу», магазинчике комиксов близорукого Боррегара, и сам лично завернул в подарочную упаковку.
Я застал Антончу в тот момент, когда он был занят неблагодарным делом: выгонял прочь вонючего пьяницу, – и он не сразу воздал мне надлежащие почести.
Несчастный алкаш настаивал, чтобы ему подали еще вина; жвачное за барной стойкой, в тот день обслуживающее клиентов без своего дополнения – они работали по очереди и вкалывали вдвоем только в выходные и праздники, – сделало ошибку, типичную для новичка: оно налило ему первый стакан и непоследовательно отказывалось проделать то же самое со вторым, что вызвало логичное изумление и гнев пьяницы, называвшего его «сука уродская» и заявлявшего о своей жажде вина и независимости графства Тревиньо, откуда он, видимо, был родом, нестройными криками. С кухни послышалось изобретательное ругательство, и Асти – мне вскоре понравилось называть его таким образом – вышел из клетушки со скоростью вытекающего из кастрюли кипящего молока, с лицом флибустьера, кинувшегося на абордаж, из указательного пальца левой руки шла кровь, при этом он размахивал правой, в которой был большой нож «Сабатье» из углеродной стали. Пьяный успел только в панике изобразить губами, из-под которых торчали лошадиные зубы, букву «о». Асти занес нож над своей головой и не глядя воткнул его в барную стойку, между безымянным и средним пальцами руки алкаша, лежавшей на поверхности дерева. Я никогда не узнаю, таково ли в точности было его намерение или в действительности он хотел оставить беднягу калекой.
– Козел! Алкаш несчастный! Я порезался из-за твоих отвратительных воплей! – прорычал он, поднял пораненный палец и вслед за этим намазал ему кровью морду. – Вон из моего бара сейчас же, отребье!
Но пьянчуга был настроен решительно и ответил ему с выразительностью классической трагедии:
– Я не хочу твоей крови, мужеложец! Я хочу вина!
Асти отпустил нож, оставшийся воткнутым в стойку, и напряг руку, словно катапульту, чтобы нанести ему прямой удар справа, но так неудачно, что, осуществляя этот маневр, неплохо звезданул локтем смирное жвачное, стоявшее позади него. Одновременно с тем, как пьяница принимал на себя удар в носище правой рукой, жвачное падало бритым затылком на полку с выпивкой. Покуда разлетались вдребезги бутылка «Гордонз», бутылка «Джин Бин» и бутылка рома «Касике», пьяный пошатнулся и наткнулся на одного из клиентов, ожидавшего своего заказа, который сильным толчком отправил его обратно, на узкую пешеходную улицу, которую он пересек спиной, в сложном пируэте, и в довершение всего стукнулся башкой о плакат с изображением министра внутренних дел, в треуголке и с лицом Тиберия XVIII, наклеенный на противоположной стене, где и потерял наконец свое слабое сознание.
– Господа, простите за беспокойство, – сказал Асти дюжине клиентов, которые, судя по их облику, были из этого квартала и, следовательно, были достаточно закаленными. – Выпивка за счет заведения, просите что хотите… Ты! Убери все это и обслуживай людей… – приказал он своему жвачному рабу, который, без единой жалобы на могучий удар, начал заметать стекла, при этом под носом у него сверкало такое красное пятно, словно он вытирал себе сопли мотком колючей проволоки.
Если оставить в стороне то обстоятельство, что Астигаррага, напиваясь, превращался в гневливое существо, трезвый он проявлял утонченную воспитанность с теми, кого считал равными себе – со мной и еще с немногими, – и резкое, деспотичное, оскорбительное обращение с подчиненными и теми, кто стоял ниже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
С головой ушедший в работу Бенито не нашел минутки, чтобы позвонить, и вместо моих колоссальных замыслов на практике воплотили четыре дешевенькие идейки, достойные деревенской ярмарки. Sic transit gloria mundi.
После того как я получил мизерную февральскую выплату, мне остались только мартовская и апрельская. Я должен был изменить этот дрейф плота «Медуза» курсом на катастрофу, и срочно.
Кроме того, за этот месяц имело место леденящее душу событие, которое произвело на меня большое впечатление. Хотя я никогда не увлекался футболом – за исключением рулетки, все игры с мячами и шариками кажутся мне времяпрепровождением для простолюдинов, – я знал жертву, поскольку часто сталкивался с ним в казино. Речь шла о человеке, очень популярном в городе, – о Йосеане Аулкичо, бывшем игроке, а потом тренере «Атлетик» Бильбао, уже ушедшем в отставку.
Бедный Йосеан, который был невежественным, но простым, щедрым и симпатичным типом, – однажды он подарил мне пару фишек, сорвав весь куш, – был обнаружен мертвым в своем уединенном загородном шале на горе Умбе.
Он овдовел за несколько месяцев до того и с тех пор жил один. Мучимый сильной депрессией из-за смерти своей супруги, он едва выходил за пределы этой виллы.
Прежде чем убить, его пытали необыкновенными способами. Именно из-за характера этих методов в первый момент рассматривалась версия, что причиной убийства могла стать профессиональная месть: ведь ему уготовили смерть, которую мы могли бы назвать футбольной.
Труп Йосеана нашли в гараже. Ему связали крестом руки и поставили на колени. Во рту у него был кляп, он был одет в свою старую майку «Атлетик» и гол ниже пояса. Дарственным мячом ему били по черепу сотни или тысячи раз, до тех пор, пока не добились сотрясения мозга. Но смерть наступила по другой причине, благодаря другому предмету – ручному насосу для накачивания мячей, – убийцы даже не побеспокоились о том, чтобы извлечь его из анального отверстия бедняги после того, как тот испустил дух, – которым в него под давлением нагнетали воздух до тех пор, пока у него не разорвались кишки.
Не выяснен был мотив, не нашли никаких намеков на него и никаких следов убийц.
Кто мог подумать тогда, что сегодня, накануне сочельника, я буду первым, кто узнает имя жестокого убийцы Йосеана Аулкичо?
Тем временем мои отношения с Антончу следовали своим неумолимым курсом, варясь в собственном соку.
10
После описанной выше ночной трапезы я несколько дней не появлялся в баре; отчасти для того, чтоб меня захотели там увидеть, с другой стороны, чтобы тонко намекнуть ему, что меня огорчил лаконизм нашего прощания.
Ровно через неделю после нашей встречи я заглянул в те края в сопровождении Мило и с очень личным подарком – «Драгоценности Кастафьоре», разумеется, завернутым в кусок ткани; я откопал его в «Кинси Магу», магазинчике комиксов близорукого Боррегара, и сам лично завернул в подарочную упаковку.
Я застал Антончу в тот момент, когда он был занят неблагодарным делом: выгонял прочь вонючего пьяницу, – и он не сразу воздал мне надлежащие почести.
Несчастный алкаш настаивал, чтобы ему подали еще вина; жвачное за барной стойкой, в тот день обслуживающее клиентов без своего дополнения – они работали по очереди и вкалывали вдвоем только в выходные и праздники, – сделало ошибку, типичную для новичка: оно налило ему первый стакан и непоследовательно отказывалось проделать то же самое со вторым, что вызвало логичное изумление и гнев пьяницы, называвшего его «сука уродская» и заявлявшего о своей жажде вина и независимости графства Тревиньо, откуда он, видимо, был родом, нестройными криками. С кухни послышалось изобретательное ругательство, и Асти – мне вскоре понравилось называть его таким образом – вышел из клетушки со скоростью вытекающего из кастрюли кипящего молока, с лицом флибустьера, кинувшегося на абордаж, из указательного пальца левой руки шла кровь, при этом он размахивал правой, в которой был большой нож «Сабатье» из углеродной стали. Пьяный успел только в панике изобразить губами, из-под которых торчали лошадиные зубы, букву «о». Асти занес нож над своей головой и не глядя воткнул его в барную стойку, между безымянным и средним пальцами руки алкаша, лежавшей на поверхности дерева. Я никогда не узнаю, таково ли в точности было его намерение или в действительности он хотел оставить беднягу калекой.
– Козел! Алкаш несчастный! Я порезался из-за твоих отвратительных воплей! – прорычал он, поднял пораненный палец и вслед за этим намазал ему кровью морду. – Вон из моего бара сейчас же, отребье!
Но пьянчуга был настроен решительно и ответил ему с выразительностью классической трагедии:
– Я не хочу твоей крови, мужеложец! Я хочу вина!
Асти отпустил нож, оставшийся воткнутым в стойку, и напряг руку, словно катапульту, чтобы нанести ему прямой удар справа, но так неудачно, что, осуществляя этот маневр, неплохо звезданул локтем смирное жвачное, стоявшее позади него. Одновременно с тем, как пьяница принимал на себя удар в носище правой рукой, жвачное падало бритым затылком на полку с выпивкой. Покуда разлетались вдребезги бутылка «Гордонз», бутылка «Джин Бин» и бутылка рома «Касике», пьяный пошатнулся и наткнулся на одного из клиентов, ожидавшего своего заказа, который сильным толчком отправил его обратно, на узкую пешеходную улицу, которую он пересек спиной, в сложном пируэте, и в довершение всего стукнулся башкой о плакат с изображением министра внутренних дел, в треуголке и с лицом Тиберия XVIII, наклеенный на противоположной стене, где и потерял наконец свое слабое сознание.
– Господа, простите за беспокойство, – сказал Асти дюжине клиентов, которые, судя по их облику, были из этого квартала и, следовательно, были достаточно закаленными. – Выпивка за счет заведения, просите что хотите… Ты! Убери все это и обслуживай людей… – приказал он своему жвачному рабу, который, без единой жалобы на могучий удар, начал заметать стекла, при этом под носом у него сверкало такое красное пятно, словно он вытирал себе сопли мотком колючей проволоки.
Если оставить в стороне то обстоятельство, что Астигаррага, напиваясь, превращался в гневливое существо, трезвый он проявлял утонченную воспитанность с теми, кого считал равными себе – со мной и еще с немногими, – и резкое, деспотичное, оскорбительное обращение с подчиненными и теми, кто стоял ниже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59