В ближайшей к лесу деревеньке слыхом не слыхивали ни про лесника, ни про ручного кабана, и никакого Филиппова не знали. Жители Рябиновки вообще считали свой лес самым обычным местом, никто из них никогда в нем не плутал, даже ребятишки. И вообще, граждане, вы уж извините, наука наукой, а у нас дела.
Дел у рябиновцев действительно было много. В этом Александр убедился в первый же день. Как и в том, что в этой деревне не было ни телефона, ни телевизора, ни водки в единственном магазинчике. Впрочем, последний факт объяснялся не поголовной трезвостью, а высоким качеством местных настоек; самым же странным было то, что настойки эти употреблялись строго в меру…
А самому ему очень хотелось напиться вдрызг. До полного беспамятства. Очнувшись от своего жуткого фиолетового забытья, он вдруг обнаружил, что полностью потерял свои способности, и новые, и приобретенные на Юге. То есть свое, человеческое, осталось при нем, и ребром ладони он по-прежнему мог перебить жердь… но вот почувствовать, как давно ее срубили, не мог. Ни внутреннего зрения, ни верхнего – только обычное. Ну, может быть, чуть лучше, чем у многих, особенно ночью, – оно с детства такое было.
Ну и хрен бы с ними, со способностями. Другое было гораздо хуже. Вообще жизнь как-то сразу покатилась по черной полосе, причем явно вдоль. Светлых просветов не было видно ни впереди, ни с любой другой стороны.
Что с ним произошло там, на пожарище, – никто так толком и не рассказал. Последнее, что он помнил сам, – перебитый посох в руках Владимира. Вроде бы им все удалось, но почему он сам несколько дней лежал без сознания? Почему Олег уходил от разговора, смотрел так, словно на той поляне они все сделали какую-то огромную глупость? Владимира вместе с ребятами тоже куда-то отправили, и спросить-то некого… «Езжай, отдохни, полечись…» Чем лечиться? Трудом и свежим воздухом? Это можно было и в экспедиции сделать. В институте как с дезертиром разговаривали, когда попросил отпуск. Или дома мог посидеть – старики столько этого отпуска ждали… Что им теперь объяснять? Остается только соврать, что в командировке. В этой самой Рябиновке, куда почта приходит раз в неделю.
Оставалась и еще одна заноза. Алена, Алена… Где тот ангел с детскими глазами и испуганной улыбкой? Что вы с ней сделали, сволочи?! Свое подобие, маленькую хищницу, выбирающую кусочек получше?! Когда думал об этом, в глазах снова собирался фиолетовый туман. Лучше бы в нем и остаться. Лучше любой кошмар, чем эти мысли. Учись забывать, учись… А что потом, когда забудешь? Всю жизнь одному? Не выдержишь, не та натура. Повторять свои ошибки? Да хотя бы понять, где, когда, что сделал не так! «Всё было хорошо, это моя ошибка. Извини, мне некогда!» Так и останешься для нее ошибкой молодости… Говорил Олег: «Не ходи!» – надо было слушать. И потом всю жизнь казнить себя за потерянную возможность? Хватит, хватит об этом! Утешайся тем, что ты сделал всё правильно, просто эта жизнь не для тебя. Волк не может вилять хвостом, тянуться за кусочком сахара и прыгать через обруч, когда говорят «ап!», так что бегай по лесу. Бего-ом, марш!
Он мчался по тропе так, словно хотел от кого-то убежать. От всех. От Древних, от людей, от этого мира, который сначала посылает тебя воевать и называет героем, а потом отворачивается от убийцы. От страны, которая учит тебя честности, а потом презирает за то, что не хочешь обманывать и воровать. От себя, дурака. Беги, беги, всё равно никуда не денешься.
Сапоги грохотали по земле, сковывали ноги. Отвык от кирзачей. Когда он в них последний раз бегал, в карантине? Нет, позже, уже на Юге. Сейчас курорт по сравнению с тем, как их, молодых, гоняли по части. Длинный был городок, полкилометра в длину. Полкэмэ туда, столько же – обратно. По три раза, самое меньшее. Кирзачи, форма, бронежилет, каска, автомат, боекомплект. Когда стали бегать, не падая на финише, надели противогазы… Ну, тут уже выручала солдатская смекалка. Но всё равно ругали извергов-командиров нещадно – и молча, чтобы дыхание не сбить. Потом так же молча благодарили за науку – после первых же «боевых», когда пришлось бегать по горам. Позже выдали ботинки – тоже не «Адидас» и не «Рибок», но любые «гады» после сапог казались верхом совершенства.
А по этой деревеньке в кроссовках не прогуляться, любое дорожное покрытие воспринимается как оскорбление. Малейший дождик – и утонешь, не с головой, но по самые… колени, в лучшем случае. Народная обувь здесь – всё те же сапоги. Хорошо, что нашлась пара разношенных и его размера, а великого умения наматывать портянки Александр еще не забыл.
Спина взмокла, ноги все чаще задевали за корни. Сколько он уже пробежал? Неважно. Ветки летели мимо лица, изредка поглаживая листьями. Через полувысохшую лужу перепрыгнул с разбега, чуть не поскользнулся, сбился с бешеного ритма, побежал дальше. Сворачивал на соседние просеки и тропинки, кружил и петлял по лесу. Всё равно, куда бежать, если не убежишь.
Наконец, выдохся, пошел быстрым шагом. Свернул с тропы, начал скользить между деревьями и кустами. Неплохо, не всё забыл, чему учили, но… Без чутья Древнего Народа всё-таки получалось хуже: не ощущал себя частью леса, и лес не подсказывал чужаку, как двигаться. Впрочем, и недовольства особого не проявлял. Просто шумел над головой, поскрипывал, свистел птичьими голосами.
Открылась небольшая полянка. Странная какая-то: кругом зеленая стена, сверху ветви словно друг друга испугались – ни одна над серединой не хочет расти, повернули в стороны. Колодец. И серые облака над ним.
Приглядевшись, Александр заметили другие странности. Во-первых, трава. Росла она здесь не равномерно высокой или отдельными куртинками, как это бывает в лесах, и даже не поднималась пышно на солнечной середине. Больше всего эта поляна напоминала мишень в тире: ближе к краю кольцо низкой и жесткой зелени, потом круг нежных стебельков и листиков чего-то лугового – не понятно, чего именно. И в центре – довольно большая плешь с жестким подсохшим дерном. Вспомнилось: подобные круги видели на полях в Англии и еще где-то, считали следами летающих тарелок. Только на полях пшеница лежала спиралью, а здесь просто трава где растет, а где и не хочет.
Ну-ка, выясним, и почему это она не растет? Дерн в центре явно был положен не так давно, еще были видны оплывшие разрезы. Знакомо, сам такое на учениях проделывал, когда парашют или кострище маскировал. А здесь что? Сейчас посмотрим. Нож из голенища не выпал? Нет, конечно, куда ж он из охотничьих ножен денется. Теперь подденем дерн…
Пот на спине словно заледенел. Вспомнилось: яма с парашютами и черный мячик учебной гранаты – «подарок» возможным преследователям… А если здесь что-нибудь похожее? Осторожно провел лезвием, просунул руку, обдираясь о камешки и какие-то сучки, – чисто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86