Может быть. Но Александру почему-то стало жарко. Олег и Николай Иванович предостерегали, подозревали, призывали к бдительности – что ж, по-своему они были правы. Но на них так не смотрели.
А песня продолжалась, только теперь голос шел не издалека. Они с Ириной были рядом – исчезли все остальные. Остались только двое – и мир, на несколько минут созданный словами и струнами. Это был их мир, и в нем не было неправды, и все то, о чем сказали глаза, подверждалось словами:
– Оборотень, оборотень, лесной спаситель! Сгинул в темной чаще мой лиходей.
Что ж ты заступился – или не видел, Что я и сама из рода людей?
* * *
«Мы с тобой одной крови, – мелькнуло в голове. – Древней. Просто ты об этом еще не знаешь. А впрочем, какая разница?»
* * *
Оборотень, оборотень, дай ушки поглажу! Не противна женская тебе рука?.. Как я посмотрю, не больно ты страшен. Ляг к огню, я свежего налью молока. Оставайся здесь и живи… …а серая Шкура потихоньку сползает с плеча. Вот и нету больше лютого зверя…
– Как же мне теперь тебя величать?..
* * *
…Они ехали по широкому проспекту, залитому бело-золотым светом фар, окон и фонарей. Александр вел машину молча, Ирина тоже не начинала разговор. Это не было тяжкое молчание, когда двоим больше нечего сказать друг другу. Просто всё, что надо, уже сказали песня и глаза.
Уже возле самого дома, когда «уазик» мигал поворотным огнем перед въездом во двор, Ирина тихо спросила:
– Саша… Это правда? То, что ты мне написал?
– Конечно. – Александр вывернул «баранку» и въехал во двор. –А твоя песня?
– Это не моя, я же говорила.
– Какая разница! Важно, кто пел. Так что скажешь? – Машина затормозила у подъезда.
– У тебя сейчас тоже дела?
– Вроде бы нет. Только на ночлег выбираться пора, чтобы не в полночь приехать.
– Ты где ночуешь, в гостинице?
– Откуда у меня такие деньги?! У знакомых устроился!
– А я тебе кто?
– Не понял. В каком смысле?
– Я тебе знакомая или нет? В общем, Саш, оставайся сегодня у меня… если хочешь, конечно.
Похоже, запас потрясений этого вечера еще не был израсходован. Александр долго пытался поймать в голове хоть какую-то мысль. Не получалось.
– Ну как, останешься? Да не смотри ты на меня так! Ты что, меня испугался?!
– С-скорее себя, – выдавил наконец Александр. – Неожиданно как-то… Мы и знакомы не так уж долго, и вообще. Ну, не привык я к такому.
– А ты не к такому привыкай, а ко мне. Кто тут расписал, что без меня не может?! Или со мной тоже? В конце концов, что я такого предложила страшного?! – В голосе девушки послышались слезы. Она задергала ручку, пытаясь открыть дверцу.
«УАЗ» явно решил помочь водителю – пусть не хозяин, но всё-таки свой. Дверца не открывалась.
– Постой, Иришка! – Александр перехватил руку. Ирина попробовала освободиться, дернулась раз, другой и затихла. Отвернулась обиженно.
– Может быть, всё-таки выпустишь? Раз уж я тебе не нужна? – Голос звучал глухо, сдавленно.
– Да кто тебе такое сказал? Просто… Не было у меня никогда так вот всё сразу. Ну, не обижайся ты! Я тебя действительно люблю, ты мне очень нужна, честно!
– Дурак ты, Сашка! Пень лесной! Медведь! – Ирина повернулась к нему. На щеках поблескивали мокрые дорожки. – Ты что думаешь, у меня такое каждый день? Может, еще и со всеми подряд?! Выпусти меня отсюда! Немедленно! Слышишь ты, выпусти меня сейчас же!
– Как хочешь. Извини, если что не так. – Александр дотянулся до ручки. Дверца открылась сразу же.
Ирина так и осталась на своем месте. Как-то растерянно посмотрела на ручку, оглянулась:
– Ну, я пошла!
– Как хочешь! – мрачно повторил Александр. У медведей тоже есть нервы. Может, он и не прав, но если она ждет, чтобы перед ней падали на колени, умоляли… Не дождется. Переживем как-нибудь. Не впервой. В конце концов, ничего действительно обидного он не сказал. Хорошая вещь – свобода, но надо же и чужую душу уважать. «Не привык» – это не значит, что сейчас расфыркается с отвращением. И вообще, чего Александр не любил в романтичных девушках, так это склонности к театральным постановкам в жизни. И к ролевым играм. Ирина их помнится, любит. – Слушай, сейчас не май месяц, холодно. И так салон не утепленный. Сидишь здесь, так хоть дверцу закрой.
Ирина захлопнула дверцу. С этой стороны. Всё-таки не вышла. Александр посмотрел на нее, чуть прищурил глаза… Вокруг головы медленно гасло красно-желтое свечение. Бледнело, розовело постепенно, сменялось лиловым мерцанием. А ведь она не играла! Действительно разозлилась и обиделась, а сейчас успокаивается и даже чувствует себя виноватой. Или это ему так кажется? Видит то, что хочет увидеть?
– Саш… Ты на меня обиделся? Ну, Саша, извини, пожалуйста. Просто… Меня мать задолбала своими поучениями на эту тему. И не только она. Был у меня один парень, я его любила, а потом я ему возьми и скажи, что он у меня не первый… И всё, вот и вся любовь. Всё вроде бы ничего, просто замечательно, и всё у нас наладилось, всё было. Месяца два после этого встречались, а он мне потом и заявил, что ничего серьезного у нас не будет. Мол, он мне не сможет доверять и всё такое. Вот ведь гад попался! Сказал бы сразу, так нет, как «телка» я его устраиваю, а в жены обязательно ангелочка подавай!
Свечение вокруг головы опять полыхнуло алым. Она еще что-то говорила, но Александр уже не различал отдельных слов. Он вдруг поймал себя на том, что разглядывет ее только верхним зрением. И при этом любуется переменой цветов. Чуть позже понял почему. Не из-за тонких оттенков или неожиданных переходов, просто каждый цвет в точности соответствовал тому, что и как говорила Ирина.
Не врала она, вот в чем суть. Ни ему, ни себе, скорее всего. Просто говорила то, что думает, и так, как чувствует. Редкая среди людей прямота. Среди Древних, впрочем, тоже, прав был лесник из Рябиновки. Только у Древнего Народа все чувства в таких случаях скрывает серый колпак маскировки, а Ирка прятать чувства просто не умеет. М-да… У Алены ей бы поучиться. Хотя не надо. Пусть лучше со своей прямотой пять раз «влипнет», чем однажды и навсегда научится лицемерить. И так чудо природы, что до таких лет дожила и не освоила это искусство. А может, просто еще не «повзрослела» окончательно. К счастью.
– Ладно, Иришка, мир. Как, будем считать, что все правы и виноваты оба? Проехали?
– Проехали! – радостно согласилась она.
– Чаем хоть напоишь? А то я действительно подмерз малость.
– Конечно, напою! Пошли! – Она опять задергала ручку. Обернулась, жалобно позвала: – Са-аш! Она опять не открывается!
– Не хочет он тебя выпускать. Может, поедем к нам с Натанычем, Новый год отметим?
– Не могу я сейчас, концерт, потом еще тридцатого дела… У тебя вроде бы тоже?
– Пока не знаю, но как раз на время вашего концерта встреча назначена. После нее выяснится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
А песня продолжалась, только теперь голос шел не издалека. Они с Ириной были рядом – исчезли все остальные. Остались только двое – и мир, на несколько минут созданный словами и струнами. Это был их мир, и в нем не было неправды, и все то, о чем сказали глаза, подверждалось словами:
– Оборотень, оборотень, лесной спаситель! Сгинул в темной чаще мой лиходей.
Что ж ты заступился – или не видел, Что я и сама из рода людей?
* * *
«Мы с тобой одной крови, – мелькнуло в голове. – Древней. Просто ты об этом еще не знаешь. А впрочем, какая разница?»
* * *
Оборотень, оборотень, дай ушки поглажу! Не противна женская тебе рука?.. Как я посмотрю, не больно ты страшен. Ляг к огню, я свежего налью молока. Оставайся здесь и живи… …а серая Шкура потихоньку сползает с плеча. Вот и нету больше лютого зверя…
– Как же мне теперь тебя величать?..
* * *
…Они ехали по широкому проспекту, залитому бело-золотым светом фар, окон и фонарей. Александр вел машину молча, Ирина тоже не начинала разговор. Это не было тяжкое молчание, когда двоим больше нечего сказать друг другу. Просто всё, что надо, уже сказали песня и глаза.
Уже возле самого дома, когда «уазик» мигал поворотным огнем перед въездом во двор, Ирина тихо спросила:
– Саша… Это правда? То, что ты мне написал?
– Конечно. – Александр вывернул «баранку» и въехал во двор. –А твоя песня?
– Это не моя, я же говорила.
– Какая разница! Важно, кто пел. Так что скажешь? – Машина затормозила у подъезда.
– У тебя сейчас тоже дела?
– Вроде бы нет. Только на ночлег выбираться пора, чтобы не в полночь приехать.
– Ты где ночуешь, в гостинице?
– Откуда у меня такие деньги?! У знакомых устроился!
– А я тебе кто?
– Не понял. В каком смысле?
– Я тебе знакомая или нет? В общем, Саш, оставайся сегодня у меня… если хочешь, конечно.
Похоже, запас потрясений этого вечера еще не был израсходован. Александр долго пытался поймать в голове хоть какую-то мысль. Не получалось.
– Ну как, останешься? Да не смотри ты на меня так! Ты что, меня испугался?!
– С-скорее себя, – выдавил наконец Александр. – Неожиданно как-то… Мы и знакомы не так уж долго, и вообще. Ну, не привык я к такому.
– А ты не к такому привыкай, а ко мне. Кто тут расписал, что без меня не может?! Или со мной тоже? В конце концов, что я такого предложила страшного?! – В голосе девушки послышались слезы. Она задергала ручку, пытаясь открыть дверцу.
«УАЗ» явно решил помочь водителю – пусть не хозяин, но всё-таки свой. Дверца не открывалась.
– Постой, Иришка! – Александр перехватил руку. Ирина попробовала освободиться, дернулась раз, другой и затихла. Отвернулась обиженно.
– Может быть, всё-таки выпустишь? Раз уж я тебе не нужна? – Голос звучал глухо, сдавленно.
– Да кто тебе такое сказал? Просто… Не было у меня никогда так вот всё сразу. Ну, не обижайся ты! Я тебя действительно люблю, ты мне очень нужна, честно!
– Дурак ты, Сашка! Пень лесной! Медведь! – Ирина повернулась к нему. На щеках поблескивали мокрые дорожки. – Ты что думаешь, у меня такое каждый день? Может, еще и со всеми подряд?! Выпусти меня отсюда! Немедленно! Слышишь ты, выпусти меня сейчас же!
– Как хочешь. Извини, если что не так. – Александр дотянулся до ручки. Дверца открылась сразу же.
Ирина так и осталась на своем месте. Как-то растерянно посмотрела на ручку, оглянулась:
– Ну, я пошла!
– Как хочешь! – мрачно повторил Александр. У медведей тоже есть нервы. Может, он и не прав, но если она ждет, чтобы перед ней падали на колени, умоляли… Не дождется. Переживем как-нибудь. Не впервой. В конце концов, ничего действительно обидного он не сказал. Хорошая вещь – свобода, но надо же и чужую душу уважать. «Не привык» – это не значит, что сейчас расфыркается с отвращением. И вообще, чего Александр не любил в романтичных девушках, так это склонности к театральным постановкам в жизни. И к ролевым играм. Ирина их помнится, любит. – Слушай, сейчас не май месяц, холодно. И так салон не утепленный. Сидишь здесь, так хоть дверцу закрой.
Ирина захлопнула дверцу. С этой стороны. Всё-таки не вышла. Александр посмотрел на нее, чуть прищурил глаза… Вокруг головы медленно гасло красно-желтое свечение. Бледнело, розовело постепенно, сменялось лиловым мерцанием. А ведь она не играла! Действительно разозлилась и обиделась, а сейчас успокаивается и даже чувствует себя виноватой. Или это ему так кажется? Видит то, что хочет увидеть?
– Саш… Ты на меня обиделся? Ну, Саша, извини, пожалуйста. Просто… Меня мать задолбала своими поучениями на эту тему. И не только она. Был у меня один парень, я его любила, а потом я ему возьми и скажи, что он у меня не первый… И всё, вот и вся любовь. Всё вроде бы ничего, просто замечательно, и всё у нас наладилось, всё было. Месяца два после этого встречались, а он мне потом и заявил, что ничего серьезного у нас не будет. Мол, он мне не сможет доверять и всё такое. Вот ведь гад попался! Сказал бы сразу, так нет, как «телка» я его устраиваю, а в жены обязательно ангелочка подавай!
Свечение вокруг головы опять полыхнуло алым. Она еще что-то говорила, но Александр уже не различал отдельных слов. Он вдруг поймал себя на том, что разглядывет ее только верхним зрением. И при этом любуется переменой цветов. Чуть позже понял почему. Не из-за тонких оттенков или неожиданных переходов, просто каждый цвет в точности соответствовал тому, что и как говорила Ирина.
Не врала она, вот в чем суть. Ни ему, ни себе, скорее всего. Просто говорила то, что думает, и так, как чувствует. Редкая среди людей прямота. Среди Древних, впрочем, тоже, прав был лесник из Рябиновки. Только у Древнего Народа все чувства в таких случаях скрывает серый колпак маскировки, а Ирка прятать чувства просто не умеет. М-да… У Алены ей бы поучиться. Хотя не надо. Пусть лучше со своей прямотой пять раз «влипнет», чем однажды и навсегда научится лицемерить. И так чудо природы, что до таких лет дожила и не освоила это искусство. А может, просто еще не «повзрослела» окончательно. К счастью.
– Ладно, Иришка, мир. Как, будем считать, что все правы и виноваты оба? Проехали?
– Проехали! – радостно согласилась она.
– Чаем хоть напоишь? А то я действительно подмерз малость.
– Конечно, напою! Пошли! – Она опять задергала ручку. Обернулась, жалобно позвала: – Са-аш! Она опять не открывается!
– Не хочет он тебя выпускать. Может, поедем к нам с Натанычем, Новый год отметим?
– Не могу я сейчас, концерт, потом еще тридцатого дела… У тебя вроде бы тоже?
– Пока не знаю, но как раз на время вашего концерта встреча назначена. После нее выяснится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86