Они не преминули присоединиться к печальному кортежу, который направился к кладбищу Королевской церкви.
Носилки были накрыты столь широким погребальным покровом, что его края обмели порог церкви, где гроб встретил священник, о котором мы уже не раз упоминали.
Священник с каким-то особым участием взглянул на молодого человека в глубоком трауре, одиноко шедшего впереди всех за гробом. Процессия торжественно и медленно проследовала в храм. За молодым человеком шел сам английский главнокомандующий Хау вместе со своим другом, остроумным генералом Бергойном. С ними был еще один офицер, носивший далеко не столь высокий чин" который благодаря медленному движению процессии не отставал от нее, несмотря на свою деревянную ногу, и до самых дверей церкви занимал своих спутников какой-то интересной и весьма загадочной историей. Далее следовали родственники обоих генералов, а замыкали кортеж старые слуги Линкольнов и кучка зевак, не отстававших от них ни на шаг.
Когда заупокойная служба окончилась, генералы, выйдя из церкви, возобновили свою тихую беседу с сопровождавшим их офицером и умолкли, только достигнув открытого склепа в отдаленном углу кладбища. Хау, до сих пор внимательно смотревший на собеседника, обратил свой взор в сторону опасных высот, занятых неприятелем. Интерес, вызванный рассказом о стольких таинственных событиях, — угас, и лица генералов скоро приняли озабоченное выражение, которое свидетельствовало, что мысли их теперь занимали не тяжелые несчастья одного семейства, а собственные их обязанности и предстоящие им важные дела.
Носилки поставили у входа в склеп, и к ним подошли могильщики. Когда они сняли погребальный покров, то под ним, к изумлению большинства присутствующих, оказалось два гроба. Один был покрыт черным бархатом, прибитым серебряными гвоздями, и убран со всевозможной пышностью, другой гроб был из темного дерева и без всяких украшений. На стенке одного гроба виднелась тяжелая серебряная дощечка с длинной надписью и дворянским гербом, на крышке другого гроба были вырезаны только две буквы: Д. П.
Нетерпеливые взгляды генералов подсказали преподобному Литурджи, что они торопятся, и быстрее, чем об этом можно рассказать, останки богатого баронета и его безымянного товарища были опущены в склеп и поставлены рядом с прахом женщины, которая при жизни причинила столько зла и тому и другому.
Из уважения к молодому человеку в трауре генералы чуть помедлили, но, заметив, что он еще хочет побыть на кладбище, тотчас же ушли в сопровождении всех, кроме упомянутого офицера с деревянной ногой, в котором читатель, конечно, узнал Полуорта. Могильщики закрыли вход в склеп на железный засов, повесили на нем тяжелый замок и вручили ключ Лайонелу. Молча взяв ключ, он дал каждому по., золотой монете и знаком велел им удалиться.
Теперь невнимательный наблюдатель мог бы подумать, что, кроме Лайонела и Полуорта, на кладбище не осталось ни единой живой души. Однако у подножия стены, примыкающей к склепу, защищенная от постороннего глаза надгробным памятником, на земле сидела женщина, закутанная в плащ. Убедившись, что они остались одни, друзья медленно приблизились к убитой горем женщине.
Она услышала шаги, но не оглянулась и, молча повернувшись к стене, стала машинально водить пальцами по выпуклой надписи на каменной плите, вделанной в кирпичи и указывающей на местоположение родовой усыпальницы Лечмиров.
— Мы ничего больше не можем сделать, — сказал Лайонел. — Они теперь там, где им не нужны людские заботы.
Исхудалая рука, высовывавшаяся из-под красного плаща, задрожала, но пальцы продолжали свое бессмысленное занятие.
— С вами говорит сэр Лайонел Линкольн, — сказал Полуорт, на руку которого опирался молодой баронет.
— Кто? — дико вскрикнула Эбигейл, отбросив плащ и открыв свое изможденное лицо, еще больше изменившееся от горя за последние несколько дней. — Ах да, я позабыла! Сын наследует отцу, а мать должна следовать за сыном в могилу.
— Его похоронили с почестями рядом с родными ему по крови и с человеком, который любил его за душевную чистоту.
— Да, после смерти он получил лучшее жилище, чем у него было при жизни. Он уже никогда не будет знать ни холода, ни голода.
— Я позаботился о том, чтобы вы больше ни в чем не нуждались, и надеюсь, остаток вашей жизни будет счастливее, нежели ее начало.
— Я одна во всем мире, — хриплым голосом сказала женщина. — Старики будут избегать меня, молодые — презирать. Клятвопреступление и коварная месть тяжелым бременем лежат у меня на совести.
Молодой баронет молчал, но Полуорт счел себя вправе ответить ей.
— Я не собираюсь отрицать, что то и другое дурно, — сказал почтенный капитан. — Но, наверно, в библии найдутся строки, которые помогут вам обрести душевный покой. Кроме того, позвольте мне вам посоветовать хорошо питаться, и ручаюсь, что совесть перестанет вас тревожить. Я не знаю более верного лекарства. Оглянитесь вокруг: испытывает ли сытый злодей муки совести? Нет. Он начинает думать о своих грехах лишь тогда, когда у него пусто в желудке. Я посоветовал бы также вам сейчас же, не откладывая, основательно подкрепиться, а то от вас остались только кожа да кости. Мне не хотелось бы огорчать вас, но мы оба помним случай, когда еда пришла на помощь слишком поздно.
— Да, да, слишком поздно, — прошептала измученная угрызениями совести женщина. — Все приходит слишком поздно, и даже раскаяние!
— Не говорите так, — заметил Лайонел. — Божье милосердие безгранично.
Эбигейл бросила на него взгляд, выдававший: ее тайный страх, и почти шепотом спросила:
— Вы присутствовали при кончине миссис Лечмпр?
Отлетела ли в мире ее душа на небо?
— Сэр Лайонел ничего не ответил.
— Я так и думала, — продолжала Эбигейл. — Такой грех нельзя не вспомнить на смертном одре. Замышлять втайне злое дело и громко призывать бога в свидетели своей правоты! Ах, омрачить такой светлый ум, погубить такую душу!.. Уходите отсюда! — с горячностью добавила она. — Вы молоды и счастливы, зачем вам так долго оставаться у могил? Оставьте меня, дайте мне здесь помолиться! Ничто так не помогает в горькие минуты, как молитва.
Лайонел бросил к ее ногам ключ, который держал в руке.
— Этот склеп заперт навеки, — сказал он, — если только когда-нибудь его не откроют по вашему требованию, чтобы положить вас рядом с сыном. Потомки тех, кто выстроил этот склеп, уже все собрались здесь, двое еще живущих уедут завтра на другое полушарие, чтобы там окончить свою жизнь. Возьмите ключ, и да простит вас небо, как прощаю вам я.
Он положил рядом с ключом тяжелый кошелек и, не проговорив больше ни слова, ушел, опираясь на Полуорта. Выйдя из ворот кладбища и очутившись на улице, они бросили последний взгляд на Эбигейл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Носилки были накрыты столь широким погребальным покровом, что его края обмели порог церкви, где гроб встретил священник, о котором мы уже не раз упоминали.
Священник с каким-то особым участием взглянул на молодого человека в глубоком трауре, одиноко шедшего впереди всех за гробом. Процессия торжественно и медленно проследовала в храм. За молодым человеком шел сам английский главнокомандующий Хау вместе со своим другом, остроумным генералом Бергойном. С ними был еще один офицер, носивший далеко не столь высокий чин" который благодаря медленному движению процессии не отставал от нее, несмотря на свою деревянную ногу, и до самых дверей церкви занимал своих спутников какой-то интересной и весьма загадочной историей. Далее следовали родственники обоих генералов, а замыкали кортеж старые слуги Линкольнов и кучка зевак, не отстававших от них ни на шаг.
Когда заупокойная служба окончилась, генералы, выйдя из церкви, возобновили свою тихую беседу с сопровождавшим их офицером и умолкли, только достигнув открытого склепа в отдаленном углу кладбища. Хау, до сих пор внимательно смотревший на собеседника, обратил свой взор в сторону опасных высот, занятых неприятелем. Интерес, вызванный рассказом о стольких таинственных событиях, — угас, и лица генералов скоро приняли озабоченное выражение, которое свидетельствовало, что мысли их теперь занимали не тяжелые несчастья одного семейства, а собственные их обязанности и предстоящие им важные дела.
Носилки поставили у входа в склеп, и к ним подошли могильщики. Когда они сняли погребальный покров, то под ним, к изумлению большинства присутствующих, оказалось два гроба. Один был покрыт черным бархатом, прибитым серебряными гвоздями, и убран со всевозможной пышностью, другой гроб был из темного дерева и без всяких украшений. На стенке одного гроба виднелась тяжелая серебряная дощечка с длинной надписью и дворянским гербом, на крышке другого гроба были вырезаны только две буквы: Д. П.
Нетерпеливые взгляды генералов подсказали преподобному Литурджи, что они торопятся, и быстрее, чем об этом можно рассказать, останки богатого баронета и его безымянного товарища были опущены в склеп и поставлены рядом с прахом женщины, которая при жизни причинила столько зла и тому и другому.
Из уважения к молодому человеку в трауре генералы чуть помедлили, но, заметив, что он еще хочет побыть на кладбище, тотчас же ушли в сопровождении всех, кроме упомянутого офицера с деревянной ногой, в котором читатель, конечно, узнал Полуорта. Могильщики закрыли вход в склеп на железный засов, повесили на нем тяжелый замок и вручили ключ Лайонелу. Молча взяв ключ, он дал каждому по., золотой монете и знаком велел им удалиться.
Теперь невнимательный наблюдатель мог бы подумать, что, кроме Лайонела и Полуорта, на кладбище не осталось ни единой живой души. Однако у подножия стены, примыкающей к склепу, защищенная от постороннего глаза надгробным памятником, на земле сидела женщина, закутанная в плащ. Убедившись, что они остались одни, друзья медленно приблизились к убитой горем женщине.
Она услышала шаги, но не оглянулась и, молча повернувшись к стене, стала машинально водить пальцами по выпуклой надписи на каменной плите, вделанной в кирпичи и указывающей на местоположение родовой усыпальницы Лечмиров.
— Мы ничего больше не можем сделать, — сказал Лайонел. — Они теперь там, где им не нужны людские заботы.
Исхудалая рука, высовывавшаяся из-под красного плаща, задрожала, но пальцы продолжали свое бессмысленное занятие.
— С вами говорит сэр Лайонел Линкольн, — сказал Полуорт, на руку которого опирался молодой баронет.
— Кто? — дико вскрикнула Эбигейл, отбросив плащ и открыв свое изможденное лицо, еще больше изменившееся от горя за последние несколько дней. — Ах да, я позабыла! Сын наследует отцу, а мать должна следовать за сыном в могилу.
— Его похоронили с почестями рядом с родными ему по крови и с человеком, который любил его за душевную чистоту.
— Да, после смерти он получил лучшее жилище, чем у него было при жизни. Он уже никогда не будет знать ни холода, ни голода.
— Я позаботился о том, чтобы вы больше ни в чем не нуждались, и надеюсь, остаток вашей жизни будет счастливее, нежели ее начало.
— Я одна во всем мире, — хриплым голосом сказала женщина. — Старики будут избегать меня, молодые — презирать. Клятвопреступление и коварная месть тяжелым бременем лежат у меня на совести.
Молодой баронет молчал, но Полуорт счел себя вправе ответить ей.
— Я не собираюсь отрицать, что то и другое дурно, — сказал почтенный капитан. — Но, наверно, в библии найдутся строки, которые помогут вам обрести душевный покой. Кроме того, позвольте мне вам посоветовать хорошо питаться, и ручаюсь, что совесть перестанет вас тревожить. Я не знаю более верного лекарства. Оглянитесь вокруг: испытывает ли сытый злодей муки совести? Нет. Он начинает думать о своих грехах лишь тогда, когда у него пусто в желудке. Я посоветовал бы также вам сейчас же, не откладывая, основательно подкрепиться, а то от вас остались только кожа да кости. Мне не хотелось бы огорчать вас, но мы оба помним случай, когда еда пришла на помощь слишком поздно.
— Да, да, слишком поздно, — прошептала измученная угрызениями совести женщина. — Все приходит слишком поздно, и даже раскаяние!
— Не говорите так, — заметил Лайонел. — Божье милосердие безгранично.
Эбигейл бросила на него взгляд, выдававший: ее тайный страх, и почти шепотом спросила:
— Вы присутствовали при кончине миссис Лечмпр?
Отлетела ли в мире ее душа на небо?
— Сэр Лайонел ничего не ответил.
— Я так и думала, — продолжала Эбигейл. — Такой грех нельзя не вспомнить на смертном одре. Замышлять втайне злое дело и громко призывать бога в свидетели своей правоты! Ах, омрачить такой светлый ум, погубить такую душу!.. Уходите отсюда! — с горячностью добавила она. — Вы молоды и счастливы, зачем вам так долго оставаться у могил? Оставьте меня, дайте мне здесь помолиться! Ничто так не помогает в горькие минуты, как молитва.
Лайонел бросил к ее ногам ключ, который держал в руке.
— Этот склеп заперт навеки, — сказал он, — если только когда-нибудь его не откроют по вашему требованию, чтобы положить вас рядом с сыном. Потомки тех, кто выстроил этот склеп, уже все собрались здесь, двое еще живущих уедут завтра на другое полушарие, чтобы там окончить свою жизнь. Возьмите ключ, и да простит вас небо, как прощаю вам я.
Он положил рядом с ключом тяжелый кошелек и, не проговорив больше ни слова, ушел, опираясь на Полуорта. Выйдя из ворот кладбища и очутившись на улице, они бросили последний взгляд на Эбигейл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118