Одни считают, что вы встречались с Харком, другие говорят, что вам просто надо было отдохнуть. — Он бросил на Мегвин такой ехидный и понимающий взгляд, что принцессе ужасно захотелось поцеловать его. — К середине зимы они решат, что вы нашли в пещерах золотую жилу, или, может быть, отрубили голову Хюнену. Не думайте об этом, моя леди: слухи, словно зайцы, — только глупец думает, что может переловить их.
Мегвин смотрела на седой затылок Краобана. Старик снова был прав, но принцесса не знала, что ей нравится больше — легенды, которые рассказывают о ней простые люди, или та правда, которая была известна немногим.
— Что мне предстоит сделать сегодня? — спросила старика Мегвин.
— Ничего особенного. Дома Ирб и Леч просят разрешить их спор, например. — Старик был советником короля еще во времена правления деда Мегвин и прекрасно разбирался в тонкостях отношений между благородными домами Эрнистира. Обе семьи претендуют на владение лесом. Некогда ваш отец утвердил равенство обоих домов и начертил карты владений Ирбов и Лечей, чтобы навсегда прекратить раздоры и резню. Но эти упрямцы продолжали ненавидеть друг друга.
— Чего же они хотят от меня?
Краобан нахмурился:
— Я думал, вы догадаетесь. Теперь они грызутся из-за пещер. «Это мое, а это твое», «Нет, это мое, мое!» Они грызутся и препираются, как свиньи из-за последнего желудя, как будто сейчас, когда Скали подступает все ближе, у нас нет других дел.
Мегвин передалось раздражение Краобана:
— Это омерзительно!
— И я не мог бы подобрать лучшего слова, — бросил старик, не оборачиваясь.
Конечно, ни Лечи, ни Ирбы не были довольны решением Мегвин. Как и говорил Краобан, спор их оказался мелким и незначительным. Один из выходов на поверхность был выкопан и расширен силами обоих семейств и с помощью менее благородных людей, населявших окрестные пещеры. Теперь каждый из враждующих домов считал новый тоннель своей собственностью и требовал от остальных плату за пользование им. Это требование настолько возмутило Мегвин, что она объявила: каждый, от кого она услышит нечто подобное, будетсброшен с самой высокой вершины Трианспога. Недовольные семейства на время забыли о своей вражде, объединившись против неугодной им принцессы, и просили мачеху Мегвин Инавен быть судьей вместо нее, потому что принцесса была, якобы, не только дочерью короля Лута, но и его тайной женой. Принцесса засмеялась и громко назвала их болванами. Зрители, которых набралось довольно много, радостно приветствовали это заявление, поскольку ни Ирбы, ни Лечи особым успехом у народа не пользовались.
После короткого перерыва последовала новая тяжба. Мегвин неожиданно для себя заметила, что очень увлеклась работой, хотя темы многих споров нагоняли на нее тоску. За последние несколько недель она почувствовала, как изменилось отношение подданных: теперь они куда больше уважали ее, чувствуя готовность принцессы вслушиваться, понимать и быть справедливой. Глядя на усталых, измученных войной людей, Мегвин все сильнее ощущала великую любовь к ним. Может быть этой любовью она пыталась заглушить в себе непроходящую тоску по графу Эолеру.
Вечером, уже засыпая, Мегвин вдруг почувствовала, что погружается в темноту, в холодную мрачную бездну, еще более глубокую, чем та пещера, в которой она спала. Сначала она решила, что произошло землетрясение и земля разверзлась под ней, потом подумала, что это всего лишь сон, и только спустя некоторое время поняла — то, что с ней происходит, куда реальнее любого сна и куда фантастичнее любого землетрясения. Нечто подобное испытывала она, когда спала в прекрасном подземном городе.
Пока эти непаше мысли понобно стае испуганных мышей проносились в голове Мегвин, в окружающем ее мраке появились яркие вспышки желтого света. Они напоминали светлячков или бабочек, а иногда казались похожими на отдалении факелы. Огни вились спиралью, застывая замысловатыми узорами, словно дым чьей-то гигантской трубки.
Тогда раздался решительный, властный голос.
— Поднимайся! Ступай на вершину! Час пробил.
Вдруг она оказалась в окружении прекрасных неземных существ, одетых в платья всех цветов радуги. Их глаза излучали свет, подобный свету юных звезд. Они были легки и изящны, почти прозрачны, как легкие весенние облака. Существа медленно раскачивались, как бы исполняя прекрасный танец цвета и музыки, которая, казалось, исходила от них самих и была похожа на звон тысячи маленьких колокольчиков.
— Час пробил, — повторил голос, вернее, множество голосов. — Ступай на вершину.
С этими словами видение растаяло, растворившись в темноте.
Мегвин проснулась. Огни едва мерцали. Где-то рядом сонно бормотали спящие люди. Она так крепко сжимала в руке камень Джисфидри, что на ладони остался красный след.
Боги! Они опять звали ее, и на этот раз зов был настойчивым. Они сказали: «Час пробил… Вершина…» Это значит, что Эрнистир будет освобожден. Боги чего-то ждут от нее, иначе они не говорили бы с нее так ясно. «Вершина!» — сказала онп себе еще раз и надолго задумалась во мраке пещеры.
Убедившись, что граф Аспитис не собирается уходнть с палубы, Мириамель подошла к низкой двери и осторожно постучала. Сначала никто не ответил, как будто каюта была пуста, потом раздался тихий голос:
— Кто это стучит?
— Леди Мария. Можно мне войти?
— Заходите.
Ган Итаи сидела на койке у окна и смотрела на волны.
— Простите, что отвлекаю вас…
— Отвлекаешь? От чего? Что за глупости. Дитя мое, сейчас день, и мне совершенно нечего делать. Как же ты могла мне помешать?
— Не знаю… Я только… — Мириамель умолкла, пытаясь собраться с мыслями. Она и сама-то не совсем понимала, зачем пришла сюда. — Мне обязательно нужно поговорить с кем-то, Гаи Итаи. Я очень напугана.
Ниски подошла к трехногой табуретке в углу, которая служила ей столом, убрала с нее отполированные морем камни и раковины в сумку и подвинула табуретку к Мириамели.
— Садись. И ничего не бойся, дитя.
Мириамель устало провела рукой по лбу, вспоминая, как много ей хотелось рассказать ниски. Она не знала только, что ей уже известно. Похоже, она знает, что на самом деле ее зовут вовсе не леди Мария. Или нет? Пришлось спросить напрямик:
— Вы знаете, кто я?
Ниски улыбнулась:
— Да. Ты леди Мария, благородная леди из Эркинланда.
Мириамель опешила.
— Да? — вырвалось у нее.
Смех ниски шелестел, как сухая трава под порывом ветра.
— А разве нет? Ты многим называла это имя. Но если ты спрашиваешь у Ган Итаи; как тебя зовут на самом, деле, то я скажу: зовут тебя Мириамель, и ты дочь Верховного короля.
— Значит, вы знаете?
— Кадрах сказал мне. Да я и сама догадывалась. Однажды я видела твоего отца. Ты похожа на него.
— Я… Вы… — Мириамель совсем растерялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Мегвин смотрела на седой затылок Краобана. Старик снова был прав, но принцесса не знала, что ей нравится больше — легенды, которые рассказывают о ней простые люди, или та правда, которая была известна немногим.
— Что мне предстоит сделать сегодня? — спросила старика Мегвин.
— Ничего особенного. Дома Ирб и Леч просят разрешить их спор, например. — Старик был советником короля еще во времена правления деда Мегвин и прекрасно разбирался в тонкостях отношений между благородными домами Эрнистира. Обе семьи претендуют на владение лесом. Некогда ваш отец утвердил равенство обоих домов и начертил карты владений Ирбов и Лечей, чтобы навсегда прекратить раздоры и резню. Но эти упрямцы продолжали ненавидеть друг друга.
— Чего же они хотят от меня?
Краобан нахмурился:
— Я думал, вы догадаетесь. Теперь они грызутся из-за пещер. «Это мое, а это твое», «Нет, это мое, мое!» Они грызутся и препираются, как свиньи из-за последнего желудя, как будто сейчас, когда Скали подступает все ближе, у нас нет других дел.
Мегвин передалось раздражение Краобана:
— Это омерзительно!
— И я не мог бы подобрать лучшего слова, — бросил старик, не оборачиваясь.
Конечно, ни Лечи, ни Ирбы не были довольны решением Мегвин. Как и говорил Краобан, спор их оказался мелким и незначительным. Один из выходов на поверхность был выкопан и расширен силами обоих семейств и с помощью менее благородных людей, населявших окрестные пещеры. Теперь каждый из враждующих домов считал новый тоннель своей собственностью и требовал от остальных плату за пользование им. Это требование настолько возмутило Мегвин, что она объявила: каждый, от кого она услышит нечто подобное, будетсброшен с самой высокой вершины Трианспога. Недовольные семейства на время забыли о своей вражде, объединившись против неугодной им принцессы, и просили мачеху Мегвин Инавен быть судьей вместо нее, потому что принцесса была, якобы, не только дочерью короля Лута, но и его тайной женой. Принцесса засмеялась и громко назвала их болванами. Зрители, которых набралось довольно много, радостно приветствовали это заявление, поскольку ни Ирбы, ни Лечи особым успехом у народа не пользовались.
После короткого перерыва последовала новая тяжба. Мегвин неожиданно для себя заметила, что очень увлеклась работой, хотя темы многих споров нагоняли на нее тоску. За последние несколько недель она почувствовала, как изменилось отношение подданных: теперь они куда больше уважали ее, чувствуя готовность принцессы вслушиваться, понимать и быть справедливой. Глядя на усталых, измученных войной людей, Мегвин все сильнее ощущала великую любовь к ним. Может быть этой любовью она пыталась заглушить в себе непроходящую тоску по графу Эолеру.
Вечером, уже засыпая, Мегвин вдруг почувствовала, что погружается в темноту, в холодную мрачную бездну, еще более глубокую, чем та пещера, в которой она спала. Сначала она решила, что произошло землетрясение и земля разверзлась под ней, потом подумала, что это всего лишь сон, и только спустя некоторое время поняла — то, что с ней происходит, куда реальнее любого сна и куда фантастичнее любого землетрясения. Нечто подобное испытывала она, когда спала в прекрасном подземном городе.
Пока эти непаше мысли понобно стае испуганных мышей проносились в голове Мегвин, в окружающем ее мраке появились яркие вспышки желтого света. Они напоминали светлячков или бабочек, а иногда казались похожими на отдалении факелы. Огни вились спиралью, застывая замысловатыми узорами, словно дым чьей-то гигантской трубки.
Тогда раздался решительный, властный голос.
— Поднимайся! Ступай на вершину! Час пробил.
Вдруг она оказалась в окружении прекрасных неземных существ, одетых в платья всех цветов радуги. Их глаза излучали свет, подобный свету юных звезд. Они были легки и изящны, почти прозрачны, как легкие весенние облака. Существа медленно раскачивались, как бы исполняя прекрасный танец цвета и музыки, которая, казалось, исходила от них самих и была похожа на звон тысячи маленьких колокольчиков.
— Час пробил, — повторил голос, вернее, множество голосов. — Ступай на вершину.
С этими словами видение растаяло, растворившись в темноте.
Мегвин проснулась. Огни едва мерцали. Где-то рядом сонно бормотали спящие люди. Она так крепко сжимала в руке камень Джисфидри, что на ладони остался красный след.
Боги! Они опять звали ее, и на этот раз зов был настойчивым. Они сказали: «Час пробил… Вершина…» Это значит, что Эрнистир будет освобожден. Боги чего-то ждут от нее, иначе они не говорили бы с нее так ясно. «Вершина!» — сказала онп себе еще раз и надолго задумалась во мраке пещеры.
Убедившись, что граф Аспитис не собирается уходнть с палубы, Мириамель подошла к низкой двери и осторожно постучала. Сначала никто не ответил, как будто каюта была пуста, потом раздался тихий голос:
— Кто это стучит?
— Леди Мария. Можно мне войти?
— Заходите.
Ган Итаи сидела на койке у окна и смотрела на волны.
— Простите, что отвлекаю вас…
— Отвлекаешь? От чего? Что за глупости. Дитя мое, сейчас день, и мне совершенно нечего делать. Как же ты могла мне помешать?
— Не знаю… Я только… — Мириамель умолкла, пытаясь собраться с мыслями. Она и сама-то не совсем понимала, зачем пришла сюда. — Мне обязательно нужно поговорить с кем-то, Гаи Итаи. Я очень напугана.
Ниски подошла к трехногой табуретке в углу, которая служила ей столом, убрала с нее отполированные морем камни и раковины в сумку и подвинула табуретку к Мириамели.
— Садись. И ничего не бойся, дитя.
Мириамель устало провела рукой по лбу, вспоминая, как много ей хотелось рассказать ниски. Она не знала только, что ей уже известно. Похоже, она знает, что на самом деле ее зовут вовсе не леди Мария. Или нет? Пришлось спросить напрямик:
— Вы знаете, кто я?
Ниски улыбнулась:
— Да. Ты леди Мария, благородная леди из Эркинланда.
Мириамель опешила.
— Да? — вырвалось у нее.
Смех ниски шелестел, как сухая трава под порывом ветра.
— А разве нет? Ты многим называла это имя. Но если ты спрашиваешь у Ган Итаи; как тебя зовут на самом, деле, то я скажу: зовут тебя Мириамель, и ты дочь Верховного короля.
— Значит, вы знаете?
— Кадрах сказал мне. Да я и сама догадывалась. Однажды я видела твоего отца. Ты похожа на него.
— Я… Вы… — Мириамель совсем растерялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136