А на что оно нужно? Ни один человек не может позволить себе содержать такую махину. Как отель его тоже нельзя использовать, и если даже он завещает его государству, я сильно сомневаюсь, смогут ли его использовать хотя бы под университет.
Миллисент всегда говорила о Херсте с материнской нежностью, и это заставляло меня подозревать, что она все еще продолжала его любить. Это была добрая, чуткая женщина, но впоследствии, через много лет, когда я стал политически «не вполне благонадежен», она поспешила от меня отвернуться.
Однажды вечером я приехал в Сан-Симеон па субботу и воскресенье, и Марион встретила меня в очень нервном и возбужденном состоянии. Во время прогулки кто-то напал на одного из гостей и бритвой нанес ему несколько ран.
Когда Марион была чем-нибудь взволнована, она начинала заикаться – и от этого становилась еще очаровательней: такое кроткое беспомощное существо, взывающее к покровительству.
– М-м-м-ы еще не з-з-наем, кто это сделал, – шептала она. – Но У. Р. уже разослал детективов по всему ранчо. Мы стараемся сохранить все это в секрете от остальных гостей. Кое-кто думает, что нападавший был филиппинцем, и У. Р. отослал всех филиппинцев с ранчо, пока не будет закончено следствие.
– А кто этот человек, на которого было произведено нападение? – спросил я.
– Вы его увидите вечером, за обедом.
За обедом напротив меня сидел молодой человек с забинтованной головой – были видны лишь сверкающие глаза и белые зубы, которые он непрерывно обнажал в улыбке.
Марион толкнула меня под столом.
– Это он, – шепнула она.
Казалось, нападение ничуть не подействовало на него, и ел он с завидным аппетитом. На все вопросы по этому поводу он лишь пожимал плечами и улыбался.
После обеда Марион показала мне место, где произошло нападение.
– Вот здесь, позади этой статуи, – сказала она, указывая на мраморную копию «Крылатой Победы». – Видите пятна крови?
– А что он делал позади статуи? – спросил я.
– П-прятался от р-р-разбойника, – объяснила Марион.
И вдруг из тьмы снова появился наш гость, и, когда он, пошатываясь, прошел мимо нас, мы увидели, что лицо его залито кровью. Марион закричала, я подскочил. В тот же миг его обступило человек двадцать, появившихся неизвестно откуда.
– На меня снова напали, – простонал он.
Двое детективов понесли его на руках в его комнату, и там он дал новые показания. Марион тут же исчезла, но через час я увидел ее в холле.
– Что случилось? – спросил я.
На сей раз она была настроена скептически.
– Они говорят, что он сам это сделал. Этому психу хотелось обратить на себя внимание.
Чудака без сожаления спровадили с ранчо в тот же вечер, а несчастных филиппинцев наутро вернули на работу.
Частым гостем в Сан-Симеоне, а также на вилле Марион был сэр Томас Липтон, прелестный, но очень разговорчивый старый шотландец, болтавший с премилым северным акцентом. Говорил он непрерывно и все время что-то вспоминал.
– Чарли, вы приехали в Америку и добились успеха, и я тоже. Впервые я приехал сюда на судне для перевозки скота, но я тогда же сказал себе: «Следующий раз я приеду сюда на собственной яхте». И я это выполнил.
Он жаловался мне, что в чайном деле его ограбили на миллионы фунтов. Мы часто обедали вместе в Лос-Анжелосе – посол в Испании Александр Мур, сэр Томас Липтон и я, – и обычно Алекс и сэр Томас предавались воспоминаниям, роняя королевские имена, словно сигаретные окурки, и создавая у меня впечатление, что коронованные особы изъясняются исключительно эпиграммами.
В ту пору я много встречался с Херстом и Марион и с удовольствием принимал участие в роскошной жизни, которую они вели. Я широко пользовался предоставленной мне привилегией приезжать в любое время на виллу Марион, особенно когда Дуг и Мэри уезжали в Европу. Однажды утром за завтраком Марион в присутствии других гостей спросила моего совета по поводу ее сценария, но то, что я ей сказал, явно не понравилось У. Р. Сюжет был построен на теме феминизма, и я заметил, что, по-моему, женщины обычно сами выбирают мужчин, а мужчины тут играют пассивную роль.
Однако У. Р. держался другого мнения.
– Ну нет,– возразил он, – выбирает всегда мужчина.
– Это нам только кажется, – ответил я, – а какая-нибудь маленькая мамзель укажет на вас пальчиком и вымолвит: «Вот этого я беру», – и вы уже пропали.
– Вот тут вы ошибаетесь, – самонадеянно заметил Херст.
– Все горе в том, – продолжал я, – что их техника скрыта, и мы в самом деле начинаем верить, будто сами их выбираем.
И вдруг Херст так стукнул кулаком по столу, что вся посуда зазвенела.
– Если я говорю «белое», вы непременно утверждаете, что это черное! – заорал он.
Наверно, я слегка побледнел. Как раз в эту минуту дворецкий подавал мне кофе, я взглянул на него и сказал:
– Попросите, пожалуйста, уложить мои вещи и вызовите мне такси.
Не говоря больше ни слова, я встал, прошел в зал и вне себя от ярости начал расхаживать взад и вперед. Через минуту появилась Марион.
– Что случилось, Чарли?
Голос у меня дрожал.
– Никто не смеет на меня кричать. Он думает, кто он? Нерон? Наполеон?
Ни звука не проронив, она повернулась и быстро вышла из комнаты. Мгновение спустя вошел У. Р., сделав вид, будто ничего не случилось.
– В чем дело, Чарли?
– Я не привык, чтобы на меня кричали, особенно, если я в гостях. Поэтому я уезжаю. Я… – но клубок подкатил к горлу, и я не мог закончить фразу.
У. Р. минуту подумал, а потом, как и я, начал ходить взад и вперед по залу.
– Давайте все-таки объяснимся, – проговорил он, и голос у него тоже задрожал.
Я проследовал за ним в уголок холла, где стоял антикварный диванчик на двоих, подлинный Чиппендейл []. Херст был около двух метров ростом и к тому же достаточно толст. Он сел и указал мне на оставшееся место.
– Садитесь, Чарли, и давайте поговорим.
Я кое-как втиснулся и оказался плотно прижатым к нему. Не говоря ни слова, он вдруг протянул мне руку, и хотя я не мог пошевельнуться, я все-таки ухитрился ее пожать. И тут все еще дрожащим от волнения голосом он начал мне объяснять:
– Видите ли, Чарли, я не хочу, чтобы Марион играла в этом фильме, а она очень считается с вашим мнением. И когда вы одобрили сценарий, я, должно быть, взорвался и был немного резок с вами.
Я сразу растаял, постарался все сгладить, настаивал, что я сам был во всем виноват, и тут, когда мы на прощанье еще раз пожали руки друг другу и затем хотели подняться, мы почувствовали, что крепко застряли в чиппендейлевском диванчике, который под нашим нажимом начал тревожно поскрипывать. После нескольких попыток нам все-таки удалось в конце концов кое-как выбраться и даже не сломать ценный Чиппендейл.
Оказывается, Марион, оставив меня, сразу прошла к Херсту, отругала его за грубость и приказала сейчас же извиниться передо мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Миллисент всегда говорила о Херсте с материнской нежностью, и это заставляло меня подозревать, что она все еще продолжала его любить. Это была добрая, чуткая женщина, но впоследствии, через много лет, когда я стал политически «не вполне благонадежен», она поспешила от меня отвернуться.
Однажды вечером я приехал в Сан-Симеон па субботу и воскресенье, и Марион встретила меня в очень нервном и возбужденном состоянии. Во время прогулки кто-то напал на одного из гостей и бритвой нанес ему несколько ран.
Когда Марион была чем-нибудь взволнована, она начинала заикаться – и от этого становилась еще очаровательней: такое кроткое беспомощное существо, взывающее к покровительству.
– М-м-м-ы еще не з-з-наем, кто это сделал, – шептала она. – Но У. Р. уже разослал детективов по всему ранчо. Мы стараемся сохранить все это в секрете от остальных гостей. Кое-кто думает, что нападавший был филиппинцем, и У. Р. отослал всех филиппинцев с ранчо, пока не будет закончено следствие.
– А кто этот человек, на которого было произведено нападение? – спросил я.
– Вы его увидите вечером, за обедом.
За обедом напротив меня сидел молодой человек с забинтованной головой – были видны лишь сверкающие глаза и белые зубы, которые он непрерывно обнажал в улыбке.
Марион толкнула меня под столом.
– Это он, – шепнула она.
Казалось, нападение ничуть не подействовало на него, и ел он с завидным аппетитом. На все вопросы по этому поводу он лишь пожимал плечами и улыбался.
После обеда Марион показала мне место, где произошло нападение.
– Вот здесь, позади этой статуи, – сказала она, указывая на мраморную копию «Крылатой Победы». – Видите пятна крови?
– А что он делал позади статуи? – спросил я.
– П-прятался от р-р-разбойника, – объяснила Марион.
И вдруг из тьмы снова появился наш гость, и, когда он, пошатываясь, прошел мимо нас, мы увидели, что лицо его залито кровью. Марион закричала, я подскочил. В тот же миг его обступило человек двадцать, появившихся неизвестно откуда.
– На меня снова напали, – простонал он.
Двое детективов понесли его на руках в его комнату, и там он дал новые показания. Марион тут же исчезла, но через час я увидел ее в холле.
– Что случилось? – спросил я.
На сей раз она была настроена скептически.
– Они говорят, что он сам это сделал. Этому психу хотелось обратить на себя внимание.
Чудака без сожаления спровадили с ранчо в тот же вечер, а несчастных филиппинцев наутро вернули на работу.
Частым гостем в Сан-Симеоне, а также на вилле Марион был сэр Томас Липтон, прелестный, но очень разговорчивый старый шотландец, болтавший с премилым северным акцентом. Говорил он непрерывно и все время что-то вспоминал.
– Чарли, вы приехали в Америку и добились успеха, и я тоже. Впервые я приехал сюда на судне для перевозки скота, но я тогда же сказал себе: «Следующий раз я приеду сюда на собственной яхте». И я это выполнил.
Он жаловался мне, что в чайном деле его ограбили на миллионы фунтов. Мы часто обедали вместе в Лос-Анжелосе – посол в Испании Александр Мур, сэр Томас Липтон и я, – и обычно Алекс и сэр Томас предавались воспоминаниям, роняя королевские имена, словно сигаретные окурки, и создавая у меня впечатление, что коронованные особы изъясняются исключительно эпиграммами.
В ту пору я много встречался с Херстом и Марион и с удовольствием принимал участие в роскошной жизни, которую они вели. Я широко пользовался предоставленной мне привилегией приезжать в любое время на виллу Марион, особенно когда Дуг и Мэри уезжали в Европу. Однажды утром за завтраком Марион в присутствии других гостей спросила моего совета по поводу ее сценария, но то, что я ей сказал, явно не понравилось У. Р. Сюжет был построен на теме феминизма, и я заметил, что, по-моему, женщины обычно сами выбирают мужчин, а мужчины тут играют пассивную роль.
Однако У. Р. держался другого мнения.
– Ну нет,– возразил он, – выбирает всегда мужчина.
– Это нам только кажется, – ответил я, – а какая-нибудь маленькая мамзель укажет на вас пальчиком и вымолвит: «Вот этого я беру», – и вы уже пропали.
– Вот тут вы ошибаетесь, – самонадеянно заметил Херст.
– Все горе в том, – продолжал я, – что их техника скрыта, и мы в самом деле начинаем верить, будто сами их выбираем.
И вдруг Херст так стукнул кулаком по столу, что вся посуда зазвенела.
– Если я говорю «белое», вы непременно утверждаете, что это черное! – заорал он.
Наверно, я слегка побледнел. Как раз в эту минуту дворецкий подавал мне кофе, я взглянул на него и сказал:
– Попросите, пожалуйста, уложить мои вещи и вызовите мне такси.
Не говоря больше ни слова, я встал, прошел в зал и вне себя от ярости начал расхаживать взад и вперед. Через минуту появилась Марион.
– Что случилось, Чарли?
Голос у меня дрожал.
– Никто не смеет на меня кричать. Он думает, кто он? Нерон? Наполеон?
Ни звука не проронив, она повернулась и быстро вышла из комнаты. Мгновение спустя вошел У. Р., сделав вид, будто ничего не случилось.
– В чем дело, Чарли?
– Я не привык, чтобы на меня кричали, особенно, если я в гостях. Поэтому я уезжаю. Я… – но клубок подкатил к горлу, и я не мог закончить фразу.
У. Р. минуту подумал, а потом, как и я, начал ходить взад и вперед по залу.
– Давайте все-таки объяснимся, – проговорил он, и голос у него тоже задрожал.
Я проследовал за ним в уголок холла, где стоял антикварный диванчик на двоих, подлинный Чиппендейл []. Херст был около двух метров ростом и к тому же достаточно толст. Он сел и указал мне на оставшееся место.
– Садитесь, Чарли, и давайте поговорим.
Я кое-как втиснулся и оказался плотно прижатым к нему. Не говоря ни слова, он вдруг протянул мне руку, и хотя я не мог пошевельнуться, я все-таки ухитрился ее пожать. И тут все еще дрожащим от волнения голосом он начал мне объяснять:
– Видите ли, Чарли, я не хочу, чтобы Марион играла в этом фильме, а она очень считается с вашим мнением. И когда вы одобрили сценарий, я, должно быть, взорвался и был немного резок с вами.
Я сразу растаял, постарался все сгладить, настаивал, что я сам был во всем виноват, и тут, когда мы на прощанье еще раз пожали руки друг другу и затем хотели подняться, мы почувствовали, что крепко застряли в чиппендейлевском диванчике, который под нашим нажимом начал тревожно поскрипывать. После нескольких попыток нам все-таки удалось в конце концов кое-как выбраться и даже не сломать ценный Чиппендейл.
Оказывается, Марион, оставив меня, сразу прошла к Херсту, отругала его за грубость и приказала сейчас же извиниться передо мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156