Я поехал к американскому консулу и вручил ему свою обратную визу, заявив, что меняю местожительство.
– Вы не собираетесь вернуться в Соединенные Штаты, Чарли?
– Нет, – ответил я, почти извиняющимся тоном. – Я уже слишком стар, чтобы терпеть всю эту чепуху.
Он не стал спорить и лишь заметил:
– Ну что ж, если захотите, вы всегда сможете вернуться, получив обычную визу.
Я улыбнулся и покачал головой:
– Я решил навсегда поселиться в Швейцарии.
Мы пожали друг другу руки и расстались.
Уна решила отказаться от американского подданства. В одну из наших поездок в Лондон она уведомила об этом американское посольство. Ей сказали, что требуемые при этом формальности займут не меньше трех четвертей часа.
– Какая чепуха! – сказал я Уне. – Смешно, что это должно занять так много времени. Я сам пойду с тобой.
Едва мы переступили порог посольства, как на меня вдруг нахлынули все прошлые обиды и оскорбления, и я уже готов был взорваться. Громким голосом я спросил, где помещается отдел иммиграции. Уна даже смутилась. Одна из дверей сразу открылась и показавшийся в ней человек сказал:
– Здравствуйте, Чарли! Пройдите, пожалуйста, с вашей супругой ко мне в кабинет.
Должно быть, он почувствовал мое настроение и поэтому начал беседу пояснением:
– Каждый американец, отказывающийся от американского подданства, должен ясно отдавать себе отчет в том, что он делает, и при этом быть в здравом уме. Вот почему мы и прибегаем к процедуре допроса, целью которой является лишь защита наших граждан.
Сознаюсь, это меня несколько отрезвило.
Этому человеку было лет под шестьдесят.
– А ведь я видел вас в Денвере, в старом театре «Эмприсс» в 1911 году, – сказал он, поглядев на меня укоризненно.
Тут я, конечно, сразу растаял, и мы с ним поговорили о добром старом времени.
Но когда было покончено со всей этой мукой, последняя бумага была подписана и мы весело простились, мне стало немного досадно, что я почти ничего не почувствовал в эту минуту.
В Лондоне мы по временам встречаемся с друзьями, среди них – Сидней Бернстайн, Айвор Монтегю, сэр Эдуард Беддингтон-Беренс, Дональд Огден Стюарт, Элла Уинтер, Грэхем Грин, Дж.-Б. Пристли, Макс Рейнгардт и Дуглас Фербенкс-младший. Хотя кое с кем из них мы видимся редко, одно сознание, что они существуют, уже радует, создает уверенность, что, если устанешь плыть, всегда можно причалить к надежной пристани.
Однажды мы с Уной обедали вдвоем в ресторане отеля «Савой», и, когда мы уже заканчивали десерт, к нашему столику подошли сэр Уинстон Черчилль и леди Черчилль. Я не видел сэра Уинстона и не имел от него никаких вестей с 1931 года. Но после премьеры «Огней рампы» в Лондоне я получил письмо от кинокомпании «Юнайтед артистс» – моих прокатчиков, в котором они просили разрешения показать фильм сэру Уинстону у него дома. Конечно, я был этим только польщен. Несколько дней спустя он прислал мне очень милое письмо, где благодарил меня и говорил, какое удовольствие доставила ему картина.
И вот сейчас сэр Уинстон стоял перед нашим столиком.
– Итак, – сказал он. В этом его «итак» мне почудилась какая-то нотка неодобрения.
Я быстро встал, расплываясь в улыбке, и представил Уну, которая уже собиралась уйти.
После ее ухода я попросил разрешения выпить с ними кофе и пересел за их столик.
Я заметил, что сэр Уинстон был как будто чем-то недоволен. Конечно, с 1931 года много воды утекло. Своим непобедимым мужеством и зажигательным красноречием он спас Англию, но мне казалось, что его речь, произнесенная в Фултоне по поводу «железного занавеса», не привела ни к чему хорошему и лишь усилила холодную войну.
Разговор перешел на мой фильм «Огни рампы», и тут он заметил:
– Два года тому назад я послал вам письмо, в котором поздравлял вас с этим фильмом. Вы его получили?
– О да, – ответил я восторженно.
– Почему же вы мне не ответили?
– Мне казалось, что оно не требует ответа, – сказал я виновато.
Но Черчилля трудно было обмануть.
– Гм-м-м, – недовольно пробормотал он, – а я уже решил, что это сделано мне в упрек.
– Нет, нет, конечно, нет, – поспешил я его заверить.
– Во всяком случае, – прибавил он в заключение, – ваши картины всегда доставляют мне радость.
Я был пленен скромностью великого человека, который мог помнить о каком-то письме двухлетней давности. Но я никогда не разделял его взглядов в политике. «Я здесь не для того, чтобы содействовать распаду Британской империи», – сказал когда-то Черчилль. Может быть, сказано это очень хлестко, но перед лицом современной действительности звучит пустой фразой.
Распад империи происходит вовсе не в результате политических махинаций, воздействия коммунистической пропаганды, революционных армий, восстаний черни или речей уличных ораторов. Пропагандистами и инспираторами тут выступают международные фирмы, рекламирующие свои товары, а также радио, телевидение, кино, автомобиль и трактор, новые достижения науки, увеличение скоростей и средств связи во всем мире. Вот те революционизирующие стимулы, которые приводят к распаду империи.
Вскоре после нашего возвращения в Швейцарию я получил письмо от Неру, в которое была вложена рекомендательная записка от леди Маунтбеттен. Она была уверена, что у меня с Неру найдется очень много общего, а так как он проезжал через Корсье, то, может быть, мы могли бы встретиться. Неру должен был присутствовать на ежегодном совещании послов в Люцерне и писал, что был бы очень рад, если бы я смог туда приехать и провести с ним вечер, а на следующий день он обещал отвезти меня в Мануар-де-Бан. Я поехал в Люцерн.
Я был удивлен, увидев невысокого человека, примерно одного со мною роста. С Неру была его дочь, миссис Ганди, очаровательная, спокойная женщина. Неру произвел на меня впечатление человека настроений, сурового и впечатлительного, с исключительно живым и аналитическим умом. До тех пор пока мы не выехали из Люцерна в направлении Мануар-де-Бан, куда я пригласил его позавтракать, он держался несколько неуверенно. Его дочь, направляясь в Женеву, ехала сзади, в другой машине. По пути у нас завязался очень интересный разговор. Неру очень высоко оценил деятельность лорда Луиса Маунтбеттена, который, будучи вице-королем Индии, прекрасно организовал уход англичан оттуда.
Я спросил Неру, каким идеологическим путем идет Индия. Он ответил:
– Тем, который может лучше всего помочь индийскому народу, – и тут же прибавил, что они уже утвердили пятилетний план. Он говорил блестяще, но его шофер мчался по крутым и извилистым горным дорогам со скоростью не менее семидесяти миль в час. Неру увлеченно объяснял мне основы политики Индии, а я, мысленно занятый «советами» шоферу, как нужно вести машину, должен признаться, почти не слушал его, ожидая, что мы вот-вот сорвемся в пропасть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– Вы не собираетесь вернуться в Соединенные Штаты, Чарли?
– Нет, – ответил я, почти извиняющимся тоном. – Я уже слишком стар, чтобы терпеть всю эту чепуху.
Он не стал спорить и лишь заметил:
– Ну что ж, если захотите, вы всегда сможете вернуться, получив обычную визу.
Я улыбнулся и покачал головой:
– Я решил навсегда поселиться в Швейцарии.
Мы пожали друг другу руки и расстались.
Уна решила отказаться от американского подданства. В одну из наших поездок в Лондон она уведомила об этом американское посольство. Ей сказали, что требуемые при этом формальности займут не меньше трех четвертей часа.
– Какая чепуха! – сказал я Уне. – Смешно, что это должно занять так много времени. Я сам пойду с тобой.
Едва мы переступили порог посольства, как на меня вдруг нахлынули все прошлые обиды и оскорбления, и я уже готов был взорваться. Громким голосом я спросил, где помещается отдел иммиграции. Уна даже смутилась. Одна из дверей сразу открылась и показавшийся в ней человек сказал:
– Здравствуйте, Чарли! Пройдите, пожалуйста, с вашей супругой ко мне в кабинет.
Должно быть, он почувствовал мое настроение и поэтому начал беседу пояснением:
– Каждый американец, отказывающийся от американского подданства, должен ясно отдавать себе отчет в том, что он делает, и при этом быть в здравом уме. Вот почему мы и прибегаем к процедуре допроса, целью которой является лишь защита наших граждан.
Сознаюсь, это меня несколько отрезвило.
Этому человеку было лет под шестьдесят.
– А ведь я видел вас в Денвере, в старом театре «Эмприсс» в 1911 году, – сказал он, поглядев на меня укоризненно.
Тут я, конечно, сразу растаял, и мы с ним поговорили о добром старом времени.
Но когда было покончено со всей этой мукой, последняя бумага была подписана и мы весело простились, мне стало немного досадно, что я почти ничего не почувствовал в эту минуту.
В Лондоне мы по временам встречаемся с друзьями, среди них – Сидней Бернстайн, Айвор Монтегю, сэр Эдуард Беддингтон-Беренс, Дональд Огден Стюарт, Элла Уинтер, Грэхем Грин, Дж.-Б. Пристли, Макс Рейнгардт и Дуглас Фербенкс-младший. Хотя кое с кем из них мы видимся редко, одно сознание, что они существуют, уже радует, создает уверенность, что, если устанешь плыть, всегда можно причалить к надежной пристани.
Однажды мы с Уной обедали вдвоем в ресторане отеля «Савой», и, когда мы уже заканчивали десерт, к нашему столику подошли сэр Уинстон Черчилль и леди Черчилль. Я не видел сэра Уинстона и не имел от него никаких вестей с 1931 года. Но после премьеры «Огней рампы» в Лондоне я получил письмо от кинокомпании «Юнайтед артистс» – моих прокатчиков, в котором они просили разрешения показать фильм сэру Уинстону у него дома. Конечно, я был этим только польщен. Несколько дней спустя он прислал мне очень милое письмо, где благодарил меня и говорил, какое удовольствие доставила ему картина.
И вот сейчас сэр Уинстон стоял перед нашим столиком.
– Итак, – сказал он. В этом его «итак» мне почудилась какая-то нотка неодобрения.
Я быстро встал, расплываясь в улыбке, и представил Уну, которая уже собиралась уйти.
После ее ухода я попросил разрешения выпить с ними кофе и пересел за их столик.
Я заметил, что сэр Уинстон был как будто чем-то недоволен. Конечно, с 1931 года много воды утекло. Своим непобедимым мужеством и зажигательным красноречием он спас Англию, но мне казалось, что его речь, произнесенная в Фултоне по поводу «железного занавеса», не привела ни к чему хорошему и лишь усилила холодную войну.
Разговор перешел на мой фильм «Огни рампы», и тут он заметил:
– Два года тому назад я послал вам письмо, в котором поздравлял вас с этим фильмом. Вы его получили?
– О да, – ответил я восторженно.
– Почему же вы мне не ответили?
– Мне казалось, что оно не требует ответа, – сказал я виновато.
Но Черчилля трудно было обмануть.
– Гм-м-м, – недовольно пробормотал он, – а я уже решил, что это сделано мне в упрек.
– Нет, нет, конечно, нет, – поспешил я его заверить.
– Во всяком случае, – прибавил он в заключение, – ваши картины всегда доставляют мне радость.
Я был пленен скромностью великого человека, который мог помнить о каком-то письме двухлетней давности. Но я никогда не разделял его взглядов в политике. «Я здесь не для того, чтобы содействовать распаду Британской империи», – сказал когда-то Черчилль. Может быть, сказано это очень хлестко, но перед лицом современной действительности звучит пустой фразой.
Распад империи происходит вовсе не в результате политических махинаций, воздействия коммунистической пропаганды, революционных армий, восстаний черни или речей уличных ораторов. Пропагандистами и инспираторами тут выступают международные фирмы, рекламирующие свои товары, а также радио, телевидение, кино, автомобиль и трактор, новые достижения науки, увеличение скоростей и средств связи во всем мире. Вот те революционизирующие стимулы, которые приводят к распаду империи.
Вскоре после нашего возвращения в Швейцарию я получил письмо от Неру, в которое была вложена рекомендательная записка от леди Маунтбеттен. Она была уверена, что у меня с Неру найдется очень много общего, а так как он проезжал через Корсье, то, может быть, мы могли бы встретиться. Неру должен был присутствовать на ежегодном совещании послов в Люцерне и писал, что был бы очень рад, если бы я смог туда приехать и провести с ним вечер, а на следующий день он обещал отвезти меня в Мануар-де-Бан. Я поехал в Люцерн.
Я был удивлен, увидев невысокого человека, примерно одного со мною роста. С Неру была его дочь, миссис Ганди, очаровательная, спокойная женщина. Неру произвел на меня впечатление человека настроений, сурового и впечатлительного, с исключительно живым и аналитическим умом. До тех пор пока мы не выехали из Люцерна в направлении Мануар-де-Бан, куда я пригласил его позавтракать, он держался несколько неуверенно. Его дочь, направляясь в Женеву, ехала сзади, в другой машине. По пути у нас завязался очень интересный разговор. Неру очень высоко оценил деятельность лорда Луиса Маунтбеттена, который, будучи вице-королем Индии, прекрасно организовал уход англичан оттуда.
Я спросил Неру, каким идеологическим путем идет Индия. Он ответил:
– Тем, который может лучше всего помочь индийскому народу, – и тут же прибавил, что они уже утвердили пятилетний план. Он говорил блестяще, но его шофер мчался по крутым и извилистым горным дорогам со скоростью не менее семидесяти миль в час. Неру увлеченно объяснял мне основы политики Индии, а я, мысленно занятый «советами» шоферу, как нужно вести машину, должен признаться, почти не слушал его, ожидая, что мы вот-вот сорвемся в пропасть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156