– А куда мы идем? – спросил я уже с некоторым беспокойством.
– Сейчас я вас представлю моему другу Карузо, – ответил Морис.
Все мои протесты оказались тщетными.
– Сегодня утренник, дают «Кармен» с Карузо и Джеральдиной Феррар.
– Но я…
– Только не пугайтесь, ради бога! Карузо – замечательный парень, такой же простой и славный, как вы. Он будет счастлив познакомиться с вами.
Я пытался напомнить Морису, что вышел погулять и мне еще хочется побыть на воздухе.
– Это будет вам полезнее свежего воздуха!
И вскоре, миновав вестибюль «Метрополитен-опера», я уже шел по проходу к двум свободным местам в партере.
– Садитесь, – шепнул Гест. – В антракте я к вам подойду. – И тут же исчез.
Я слышал «Кармен» несколько раз, но сейчас музыка показалась мне незнакомой. Я взглянул на программу: действительно, в среду объявлена «Кармен». Но исполняли другую и тоже знакомую мне арию – мне казалось, из «Риголетто». Я растерялся. Минуты за две до конца появился Гест и тихонько занял свое место рядом со мной.
– Разве это «Кармен»? – прошептал я.
– Конечно, – ответил он, – у вас же есть программа. – И он выхватил ее из моих рук. – Вот видите, – шепнул он, – Карузо и Джеральдина Феррар в «Кармен», в среду утром – тут же все сказано!
Опустился занавес, и Морис потащил меня к боковому выходу, ведущему за кулисы.
Рабочие сцены в мягких шлепанцах поверх сапог передвигали декорации, а я, как в кошмаре, всем мешал по пути. Над всеми остальными возвышался могучий, широкоплечий человек, важный и строгий, с остроконечной бородкой и глазами ищейки, который посмотрел на меня сверху вниз. Он стоял посреди сцены и с озабоченным видом следил за установкой декораций.
– Как поживает мой добрый друг, синьор Гатти-Казацца? – приветствовал его Морис Гест, протягивая руку.
Гатти-Казацца поздоровался, пренебрежительно пожал плечами и пробормотал что-то невнятное. И тут Гест обернулся ко мне:
– Вы правы, сегодня дают «Риголетто», а не «Кармен». Джеральдина Феррар в последнюю минуту позвонила по телефону и сказала, что она простужена. А это Чарли Чаплин, – представил меня Гест. – Хочу познакомить его с Карузо, может быть, это хоть немного развеселит его. Пойдемте с нами. – Но Гатти-Казацца мрачно покачал головой.
– Где его уборная?
Гатти-Казацца подозвал режиссера.
– Он вас проводит.
Я чувствовал, что сейчас не время беспокоить Карузо, и сказал об этом Гесту.
– Не валяйте дурака, – ответил он кратко.
Мы почти ощупью пробирались к уборной певца.
– Кто-то выключил свет, – сказал сопровождавший нас режиссер. – Подождите минуточку, сейчас я найду выключатель.
– Послушайте, – сказал Гест, – меня там ждут, я должен бежать.
– Но вы же не бросите меня? – испугался я.
– Не волнуйтесь, все будет в порядке.
И прежде чем я успел что-нибудь сказать, он оставил меня одного в кромешной тьме. Режиссер чиркнул спичкой.
– Здесь, – сказал он и легонько постучал в дверь. Из-за двери послышался гневный голос, что-то прорычавший по-итальянски. Мой спутник в ответ, тоже по-итальянски, сказал какую-то фразу, кончавшуюся словами «Чарли Чаплин». В ответ послышался новый взрыв.
– Послушайте, – зашептал я, – лучше как-нибудь в другой раз.
– Нет, нет, – ответил он, считая, видимо, своим долгом выполнить данное ему поручение. Дверь слегка приоткрылась, и в щелку выглянул костюмер. Мой спутник обиженным тоном во второй раз пояснил, кто я такой.
– О! – воскликнул костюмер и быстро закрыл дверь. Мгновение спустя дверь снова открылась. – Входите, пожалуйста!
Эта маленькая победа, казалось, воодушевила моего спутника. Мы вошли, Карузо сидел перед зеркалом к нам спиной и наклеивал усы.
– Синьор, – весело сказал режиссер, – я счастлив представить вам Карузо кинематографа, мистера Чарли Чаплина.
Карузо кивнул в зеркало, продолжая наклеивать усы.
В конце концов он встал и, затягивая пояс, стал меня разглядывать.
– Вы пользуетесь большим успехом, а? Много денег зарабатываете?
– Да, – улыбнулся я.
– Вы должны быть очень счастливы.
– Да, конечно. – И тут я взглянул на режиссера.
– Ну вот, – сказал он весело, намекая, что нам пора уходить.
Я встал и, улыбнувшись Карузо, сказал:
– Боюсь пропустить арию тореадора.
– То – «Кармен», а сегодня идет «Риголетто», – возразил Карузо, пожимая мою руку.
– О, да, конечно! Ха-ха!
Я уже насладился Нью-Йорком – насколько это было тогда в моих силах – и полагал, что пора уезжать, прежде чем радости Ярмарки тщеславия начнут мне приедаться. К тому же мне не терпелось поскорее начать работу по новому контракту.
Вернувшись в Лос-Анжелос, я поселился на 5-й улице, в отеле «Александрия», самом роскошном во всем городе. Он был построен в стиле рококо; мраморные колонны и хрустальные люстры украшали вестибюль, посреди которого был расстелен легендарный «миллионный ковер» – своеобразная Мекка кинобизнеса, – на котором заключались крупнейшие сделки. «Миллионным» его прозвали еще и потому, что здесь же обычно толпились репортеры, досужие киноболельщики и прочие любители чужой славы и вслух смаковали астрономические цифры чьих-то сделок.
И тем не менее на этом ковре Абрахамсон сумел составить состояние, продавая прокатчикам стандартные картины, которые он снимал задешево: арендовал на время какую-нибудь студию и за гроши нанимал безработных актеров. Называлось это его предприятие «нищие ряды». Покойный Гарри Коон, глава фирмы «Колумбия пикчэрс», тоже начинал свою карьеру в «нищих рядах».
Абрахамсон был реалистом и признавался, что его интересует не столько искусство, сколько деньги. Говорил он с заметным русским акцентом и, ставя картины, бывало, кричал героине:
– Хорошо, теперь вы входите с заднего боку (подразумевая, что актриса входит из глубины сценической площадки), потом подходите к зеркалу и смотрите на себя. «У-у-у! Разве я не красавица!» А теперь покрутитесь здесь метров на семь (подразумевая, что актриса должна импровизировать игру на протяжении семи метров фильма). Обычно его молодые героини обладали роскошным бюстом, щедро показанным в глубоком свободном вырезе. Режиссер приказывал актрисе, стоя прямо перед камерой, наклониться и завязывать шнурок ботинка, либо качать колыбель, либо гладить собаку. Таким путем Абрахамсон заработал два миллиона долларов, после чего благоразумно удалился на покой.
«Миллионный ковер» соблазнил и Сида Граумана уехать из Сан-Франциско и начать строить в Лос-Анжелосе свои «миллионные» театры. Когда впоследствии Лос-Анжелос начал процветать, стал процветать и Сид. У него было чутье на забавную рекламу, и однажды он удивил Лос-Анжелос, пустив по городу два такси, пассажиры которых, обгоняя друг друга, стреляли из пистолетов холостыми патронами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156