Когда такой каторжанин переступал жирную черту на каменном полу перед капитанами, профос, по знаку комита, дотрагивался до каторжанина кнутом. Каторжанин останавливался. Барабан замолкал. Профос и комит осматривали человека, как лошадь на ярмарке: есть ли зубы, целы ли ноги и руки, не сломаны ли под пыткой ребра. Если каторжанин годился, лекарь галерного экипажа при помощи кузнеца клеймил его раскаленными железными литерами. Затем каторжан, отобранных на одну галеру, сковывали цепью – по двенадцать человек. Профос напамять читал им «правила жизни и смерти».
Правила были простые: за проступки наказывались или «ударами кнута, вплоть до последнего дыхания», или «смертью, посредством повешения на удобной для сего рее».
Каторжане слушали молча, лица их ничего не выражали, кроме усталости. Капитаны лениво судачили и скучали. Только у комитов были озабоченные глаза: за ход галеры отвечали они. А что можно сделать, когда каторжан мало и все они истощены пытками и тюрьмами, а те, кто чуть поздоровее, делают все, чтобы убежать, галер же в королевском флоте много и гребцов всегда не хватает...
Бывшего премьер-лейтенанта капитан галеры Мунк Альстрем узнал сразу, так же как узнал его и комит Сигге. Кнут со свистом врезался в обнаженную широкую спину каторжанина. Ларс Дес-Фонтейнес остановился. Барабан замолк.
– Это тебе не нравилась моя галера? – с улыбкой спросил Альстрем. – Это ты ругал меня за то, что слишком много каторжан у меня убежало?
Комит Сигге и профос велели Дес-Фонтейнесу показать зубы, согнули руки в локтях, попробовали крепость мышц. Альстрем все еще улыбался, предчувствуя сладость мести. Подручный кузнец качнул мех, раскалил железные литеры клейма так, что они стали белыми. После клеймения лекарь присыпал ожог мелким серым порохом...
К вечеру тот, кто раньше назывался Ларсом Дес-Фонтейнесом, а теперь, как все галерные каторжане, имел кличку – Скиллинг, избитый кнутом по лицу, лежал на банке, прикованный к деревянному брусу. Над портом кричали чайки. Галера медленно покачивалась и тихо поскрипывала.
– Э, парень! – окликнул его кто-то по-русски, негромко. – Капитан на борту?
– На борту! – по-русски же, чувствуя охотничьим чутьем добычу, ответил Скиллинг. – А тебе для какой надобности капитан?
Незнакомец спрыгнул с причала, потом спустился вниз – к Скиллингу. Видимо, он был здесь своим человеком, его не задержали часовые. Одет он был в кожаный короткий кафтан и в пестрый камзол, какие косят зажиточные ремесленники. На боку у него висела большая сумка, из которой торчали горлышки бутылок рома и водки.
– Здорово тебя разукрасили! – сказал незнакомец, вглядываясь в опухшее лицо Скиллинга.
Он достал из-за пазухи свернутый в трубочку листок пергамента и протянул его Скиллингу. Тот взял. Незнакомец шепнул:
– Щербатого казнили. Скажи кому надо.
Скиллинг засунул пергамент, свернутый трубочкой, за рубашку. Сердце его билось часто. Вот она, судьба. Сейчас он спасется. Сейчас кончатся все его мытарства. Стокгольмские шпионы в его руках. Он – каторжанин, конченый человек, не имеющий имени, раскроет то, что не удалось самому Акселю Спарре.
Незнакомец смотрел на него пристально. Скиллинг постарался ответить ему простодушным взглядом.
– Да я не обознался ли? – спросил настороженно незнакомец. – Семен, что ли?
Скиллинг кивнул.
– А ну, дай-ка назад цидульку! – приглушенным голосом потребовал незнакомец.
Скиллинг вжался в борт галеры. Теперь он старался молчать, чтобы не выдать свое иностранное произношение.
– Дай! – приказал незнакомец, и глаза его угрожающе блеснули.
У Скиллинга не было оружия, и он был прикован. Он оскалил зубы, приготовился кричать. Тогда вдруг незнакомец со страшной силой ударил его в подбородок и выхватил записку. Скиллинг потерял сознание, а когда оно вернулось к нему, он услышал, как незнакомец рассказывает комиту на чистом шведском языке:
– Этот пес хотел вытащить у меня нож. Я с ним беседовал как человек, а он кинулся на горло – душить...
Скиллинг закричал, что это не так, но комит замахнулся плеткой и стал стегать его по бритой голове, по лицу, по щекам. С этого мгновения он стал отверженным среди гребцов шиурмы. Еще дважды он пытался заговорить с подкомитами, но в ответ получал удары кнутом...
В море вышли под вечер.
Над сизыми водами Балтики плыли холодные багряные облака. Свистел морской ветер. Со скрежетом двигались весла в огромных уключинах. Ровно, настойчиво, гулко бил барабан, ухали литавры. На корме, под трельяжем, за которым развевался флаг, сидели в покойных креслах капитан Альстрем и барон Лофтус – лекарь и разведчик, которого нужно было срочно доставить в Улеаборг, чтобы оттуда с документами датчанина он мог проникнуть в Архангельск. Попивая зеленый бенедиктинский ликер, барон Лофтус гнусаво говорил:
– Еще немного, совсем немного, и я буду иметь честь и счастье вручить шаутбенахту ярлу Эрику Юленшерне ключи от города Архангельска, который есть северные ворота Московии. Его величество примет Архангельск или то, что от него останется, под свою державную руку. Россиянам путь к морю будет закрыт навеки...
– Нет деятельности более опасной, нежели ваша! – сказал капитан Альстрем. – Мужество льва и мудрость змеи должны сочетаться в человеке, который посвятил себя делу служения короне вдали от Швеции...
– Да, это так, – охотно согласился Лофтус. – Точность и добротность сведений, исходящих от тайных агентов, иногда значат больше, чем победа в сражении. Конечно, то, что делает агент, представляет собою некоторую опасность для его жизни, но что она в сравнении с величием короны?
– Слава королю! – произнес капитан.
– Да продлит господь его дни! – набожно заключил Лофтус.
Словно завороженные торжественными мыслями, оба замолчали. Галера шла невдалеке от плоского берега. Огромный шведский флаг – золотой крест на синем поле – вился за ее кормою.
6. ВЫ КОМАНДУЕТЕ ЭСКАДРОЙ!
– Ну? – спросил Юленшерна.
Граф Пипер задумался над шахматной доской. Шаутбенахт ждал с нетерпением. Наконец Пипер пошел конем и отхлебнул бургундского.
– Король повелел готовить эскадру! – сказал Пипер.
– В Архангельск?
– Да, но пока об этом никто не должен знать.
– Разумеется! – сказал Юленшерна. – Я думаю, что и фрау Маргрет об этом не следует знать...
Пипер усмехнулся:
– Ну, она-то знает. Она всегда все знает.
– Если она узнает, то захочет идти с эскадрой, – сказал Юленшерна. – Она давно готовится к дальнему плаванию. И надеется на вашу помощь в том случае, если я не пожелаю взять ее с собою...
Граф пожал плечами:
– Вы командуете эскадрой, гере Юленшерна.
– Но вы первое лицо в королевстве, и я обязан повиноваться вам.
Пипер засмеялся ласково.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
Правила были простые: за проступки наказывались или «ударами кнута, вплоть до последнего дыхания», или «смертью, посредством повешения на удобной для сего рее».
Каторжане слушали молча, лица их ничего не выражали, кроме усталости. Капитаны лениво судачили и скучали. Только у комитов были озабоченные глаза: за ход галеры отвечали они. А что можно сделать, когда каторжан мало и все они истощены пытками и тюрьмами, а те, кто чуть поздоровее, делают все, чтобы убежать, галер же в королевском флоте много и гребцов всегда не хватает...
Бывшего премьер-лейтенанта капитан галеры Мунк Альстрем узнал сразу, так же как узнал его и комит Сигге. Кнут со свистом врезался в обнаженную широкую спину каторжанина. Ларс Дес-Фонтейнес остановился. Барабан замолк.
– Это тебе не нравилась моя галера? – с улыбкой спросил Альстрем. – Это ты ругал меня за то, что слишком много каторжан у меня убежало?
Комит Сигге и профос велели Дес-Фонтейнесу показать зубы, согнули руки в локтях, попробовали крепость мышц. Альстрем все еще улыбался, предчувствуя сладость мести. Подручный кузнец качнул мех, раскалил железные литеры клейма так, что они стали белыми. После клеймения лекарь присыпал ожог мелким серым порохом...
К вечеру тот, кто раньше назывался Ларсом Дес-Фонтейнесом, а теперь, как все галерные каторжане, имел кличку – Скиллинг, избитый кнутом по лицу, лежал на банке, прикованный к деревянному брусу. Над портом кричали чайки. Галера медленно покачивалась и тихо поскрипывала.
– Э, парень! – окликнул его кто-то по-русски, негромко. – Капитан на борту?
– На борту! – по-русски же, чувствуя охотничьим чутьем добычу, ответил Скиллинг. – А тебе для какой надобности капитан?
Незнакомец спрыгнул с причала, потом спустился вниз – к Скиллингу. Видимо, он был здесь своим человеком, его не задержали часовые. Одет он был в кожаный короткий кафтан и в пестрый камзол, какие косят зажиточные ремесленники. На боку у него висела большая сумка, из которой торчали горлышки бутылок рома и водки.
– Здорово тебя разукрасили! – сказал незнакомец, вглядываясь в опухшее лицо Скиллинга.
Он достал из-за пазухи свернутый в трубочку листок пергамента и протянул его Скиллингу. Тот взял. Незнакомец шепнул:
– Щербатого казнили. Скажи кому надо.
Скиллинг засунул пергамент, свернутый трубочкой, за рубашку. Сердце его билось часто. Вот она, судьба. Сейчас он спасется. Сейчас кончатся все его мытарства. Стокгольмские шпионы в его руках. Он – каторжанин, конченый человек, не имеющий имени, раскроет то, что не удалось самому Акселю Спарре.
Незнакомец смотрел на него пристально. Скиллинг постарался ответить ему простодушным взглядом.
– Да я не обознался ли? – спросил настороженно незнакомец. – Семен, что ли?
Скиллинг кивнул.
– А ну, дай-ка назад цидульку! – приглушенным голосом потребовал незнакомец.
Скиллинг вжался в борт галеры. Теперь он старался молчать, чтобы не выдать свое иностранное произношение.
– Дай! – приказал незнакомец, и глаза его угрожающе блеснули.
У Скиллинга не было оружия, и он был прикован. Он оскалил зубы, приготовился кричать. Тогда вдруг незнакомец со страшной силой ударил его в подбородок и выхватил записку. Скиллинг потерял сознание, а когда оно вернулось к нему, он услышал, как незнакомец рассказывает комиту на чистом шведском языке:
– Этот пес хотел вытащить у меня нож. Я с ним беседовал как человек, а он кинулся на горло – душить...
Скиллинг закричал, что это не так, но комит замахнулся плеткой и стал стегать его по бритой голове, по лицу, по щекам. С этого мгновения он стал отверженным среди гребцов шиурмы. Еще дважды он пытался заговорить с подкомитами, но в ответ получал удары кнутом...
В море вышли под вечер.
Над сизыми водами Балтики плыли холодные багряные облака. Свистел морской ветер. Со скрежетом двигались весла в огромных уключинах. Ровно, настойчиво, гулко бил барабан, ухали литавры. На корме, под трельяжем, за которым развевался флаг, сидели в покойных креслах капитан Альстрем и барон Лофтус – лекарь и разведчик, которого нужно было срочно доставить в Улеаборг, чтобы оттуда с документами датчанина он мог проникнуть в Архангельск. Попивая зеленый бенедиктинский ликер, барон Лофтус гнусаво говорил:
– Еще немного, совсем немного, и я буду иметь честь и счастье вручить шаутбенахту ярлу Эрику Юленшерне ключи от города Архангельска, который есть северные ворота Московии. Его величество примет Архангельск или то, что от него останется, под свою державную руку. Россиянам путь к морю будет закрыт навеки...
– Нет деятельности более опасной, нежели ваша! – сказал капитан Альстрем. – Мужество льва и мудрость змеи должны сочетаться в человеке, который посвятил себя делу служения короне вдали от Швеции...
– Да, это так, – охотно согласился Лофтус. – Точность и добротность сведений, исходящих от тайных агентов, иногда значат больше, чем победа в сражении. Конечно, то, что делает агент, представляет собою некоторую опасность для его жизни, но что она в сравнении с величием короны?
– Слава королю! – произнес капитан.
– Да продлит господь его дни! – набожно заключил Лофтус.
Словно завороженные торжественными мыслями, оба замолчали. Галера шла невдалеке от плоского берега. Огромный шведский флаг – золотой крест на синем поле – вился за ее кормою.
6. ВЫ КОМАНДУЕТЕ ЭСКАДРОЙ!
– Ну? – спросил Юленшерна.
Граф Пипер задумался над шахматной доской. Шаутбенахт ждал с нетерпением. Наконец Пипер пошел конем и отхлебнул бургундского.
– Король повелел готовить эскадру! – сказал Пипер.
– В Архангельск?
– Да, но пока об этом никто не должен знать.
– Разумеется! – сказал Юленшерна. – Я думаю, что и фрау Маргрет об этом не следует знать...
Пипер усмехнулся:
– Ну, она-то знает. Она всегда все знает.
– Если она узнает, то захочет идти с эскадрой, – сказал Юленшерна. – Она давно готовится к дальнему плаванию. И надеется на вашу помощь в том случае, если я не пожелаю взять ее с собою...
Граф пожал плечами:
– Вы командуете эскадрой, гере Юленшерна.
– Но вы первое лицо в королевстве, и я обязан повиноваться вам.
Пипер засмеялся ласково.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178