С вещами под мышкой Загиров плелся за товарищем, дрожа от нетерпенья, ошеломленный, убитый, и крупно глотал слюну.
А Саенко, как нарочно, тянул, ломался. Здесь ему не нравится, там не нравится.
Наконец выбрал место.
Это было кладбище испорченных механизмов.
Друзья перелезли через колючую проволоку. Всюду корчились железные скелеты погибших машин.
Ржавые лестницы транспортеров вставали на дыбы, давя колченогие стерлинги. Экскаватор положил длинную обезглавленную шею на исковерканную вагонетку.
Вокруг валялись оторванные колеса, шестеренки, болты, военные шлемы прожекторов, обрубленные котельные туловища...
Они сели под вагонеткой.
- Ну давай! - сказал Загиров. - Давай, Коля, карты.
Саенко лег на спину, раскинул ноги в лаптях и заложил руки под голову.
Он лениво повел глазами.
- Ша! Твое дело шестнадцатое. Сиди, татарин, успеешь.
Он достал из-за пазухи тетрадь, завернутую в серую тряпку, размотал и положил себе на грудь. В тетради был химический карандаш. Саенко его послюнил. По
его большому мокрому рту поплыл лиловый анилин.
Он лежал с крашеным ртом, как отравленный, мечтательно и неподвижно уставив фиолетовые, с металлическими зрачками, глаза в небо.
Его лицо было треугольно. Под ухом горело ярко-розовое пятно болячки. Тощий, острый нос просвечивал нездоровой подкожной голубизной хряща.
Он долго лежал, не шевелясь. Внезапно он встрепенулся, подскочил, кинулся на живот, уткнулся лохматой головой в тетрадь и расставил локти. Он старательно вписывал в серую, разноцветно графленную страницу крупные каракули.
Он пыхтел, хохотал, вскакивал на четвереньки, колотил локтями в землю.
Загиров смотрел на него в ужасе.
Он падал, подергивался, с лиловой слюной на губах, как в припадке падучей.
- Стой! Подожди! - кричал он, задыхаясь. - Я стих потеряю. Уйди! Не заслоняй мне, а то убью!
Вдруг он успокоился. Завернул тетрадь. Сунул за пазуху. Сел и мутными глазами посмотрел на товарища.
- Ну, покажь, - сонно сказал он.
Загиров разложил перед ним вещи.
Саенко взял скрипящие калоши, померил на лапти и отложил в сторону.
- Не подойдут. Маленькие! Ну, хорошо. Трояк. Валяй дальше.
Загиров обтер башмаки рукавом и подал. Саенко даже не взял их в руки. Только искоса глянул.
- Трояк.
Загиров ласково улыбнулся.
- Что ты говоришь, Коля! Очень хорошие штиблеты. Двенадцать семьдесят пять в кооперации!
Саенко равнодушно посвистал в сторону.
- Трояк.
- Совсем новые. Ни разу не носил.
- Трояк.
Мелкая роса выступила на шишковатом шафранном лбу Загирова. Карие глаза совсем сузились, стали косей. Губы задрожали.
- Ты что, Коля, смеешься? Надо быть человеком.
- А я что - собака? Ты не нахальничай. Я тебе на горло не наступаю. Забирай барахло и катись. Оно мне не нужное. Катись обратно в бригаду. Там как раз дураков на рекорд собирают. Может, заработаешь какой-нибудь приз копеек на двадцать.
Загиров стал на колени и молча собрал вещи.
- До свиданья, милое созданье.
Загиров стоял на коленях, опустив голову. Саенко повернулся к нему задом.
Загиров тронул его за пропотевшую стеганую спину.
- Сколько даешь за все вместе? - сказал он сипло.
- Сколько? - Саенко покрутил головой. - Нисколько не даю... Катись в бригаду. Ничего не даю.
- Коля, будь человеком, пожалуйста.
- За все гамузом даю вот...
Саенко задумался, расстегнул штаны и полез через ширинку во внутренний карман. Вытащил завязанную шнурком от ботинок большую пачку кредиток. Порылся в ней. Загиров узнавал среди мелькающих бумажек свои новенькие, как бы крахмальные салатные двадцатки.
Саенко положил на землю три трешки погрязнее и один совсем ветхий, до невесомости потертый бахромчатый рубль.
- Можешь получить.
Свет потемнел в глазах Загирова. Он оскалил белые крысиные зубки и, как пойманный, завертел во все стороны головой.
- Не хочешь - не надо, - лениво сказал Саенко.
Со всех сторон обступал хаос искореженного, нагроможденного железа. Солнце било в пересекающиеся рельсы и тросы. Решетчатые тени стояли вокруг косыми стенками клетки.
- Давай! - закричал Загиров. - Давай карты!
И пошла игра.
Они стояли друг против друга на коленях, ударяя по земле толстыми картами.
Они играли в двадцать одно.
Загиров плохо считал.
Каждую минуту он останавливался и, обливаясь потом, шепотом пересчитывал очки:
- Двенадцать... восемнадцать... двадцать четыре...
Ему не везло. Страшно не везло.
Он щипал себя за ресницы и гадал: если выщипнет ресницу, надо тянуть карту. Если не выщипнет - не тянуть.
Он садился на землю, крепко жмурился и обеими руками щипал ресницы и потом, долго сопя, рассматривал пальцы: выщипнул или не выщипнул.
А Саенко все удваивал банк и удваивал.
Загиров решил играть осторожно и по маленькой. Но терял самообладание. Он бил по банку, срывался, вскакивал, хватался за ресницы.
Что мог он сделать со своей десяткой против Саенко? У Саенко было не
меньше, чем полтысячи наигранных денег.
Через полчаса все было кончено.
Саенко спрятал деньги, завязал в узел вещи и, не глядя на товарища, на карачках выбрался из железного лома.
Загиров бежал за ним и умолял сыграть в долг. Он плакал и не утирал слез. Он божился, что в первую получку все вернет до копейки. Он обещал отдать продуктовые и обеденные талоны. Он совал промтоварную карточку.
Саенко молчал.
Обходя стороной бараки, он плелся, шаркая по жаркой пыли лаптями, устремив ничего не видящие анилиновые глаза в небо.
Редкие, тонкие, далекие звуки стройки долетали по ветру.
То звонко тюкнет молоток; то тататахнет на домне короткая пулеметная очередь пневматического молотка, то крикнет паровичок, то пыхнет экскаватор.
Большой знойный воздух полыхал в лицо огнем, нашатырным спиртом степи и лошадей.
XIII
- Все же, Давид, я не понимаю твоей политики.
- А я не понимаю твоей...
Маргулиес дружески обнял Корнеева за талию; близоруко и нежно заглянул ему в глаза и прибавил:
- ...твоей и Мосиной.
Корнеева дернуло.
Это было обидно: Мося и он!
По вискам прораба пошел розовый румянец. Капитанские бачки чернели из-под белой фуражки с ремешками, как приклеенные бархотки.
Он сердито опустил глаза и тотчас заметил на левой туфле новое пятно. Мазок дегтя. "Здравствуйте! Откуда деготь?"
Он взялся за носовой платок. Но махнул рукой: а, все равно, не важно, черт с ним!
Он нервно подергал носом.
- Ты меня, Давид, просто удивляешь. При чем Мося? Какая у меня с Мосей может быть общая политика?
- А почему нет? Ты не сердись. Давай разберемся. Что, собственно, произошло? В общих чертах. - Он сосредоточенно зажмурился. - Мы до сих пор делали приблизительно сто восемьдесят замесов в смену. Доходили до двухсот. Даже один раз Ханумов сделал двести четыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78