Его пальцы сомкнулись на сердечной мышце, сжали ее и двинулись обратно, обрывая сосуды и артерии. Вырванное сердце Казимир швырнул на пол.
Руки, державшие его, ослабели, и Казимир без труда стряхнул их. Опустив на лицо маску, он тупо смотрел на верзилу перед собой. Тот даже не опрокинулся на стол, а продолжал сидеть на стуле. Лишь глаза его вылезли из орбит, как у человека, который слишком много съел.
Внимание Казимира переключилось на испачканный кровью рукав камзола. “Хорошо, что он сшит из красной материи”, – подумал Казимир. Взяв со стола кружку с
Вином, он вылил то немногое, что в ней оставалось, на рукав, а затем не без отвращения стянул с рук липкие перчатки.
– Третий раунд начинается! – громко объявил распорядитель.
Прежде чем подняться, Казимир дождался, пока покалывание в руках и в спине прекратится. Оглядев темный уголок, в котором стоял его столик, он подумал о том, что мертвеца обнаружат не скоро, разве только кто-нибудь поскользнется в луже крови на полу.
Торис взволнованно смотрел как на сцене появляются Зон Кляус и Казимир. Во время первых двух раундов он приветствовал успех своего друга, однако теперь он надеялся на то, что Казимир уступит. Как сможет он править Гармонией? Ему ведь только восемнадцать. Что, если стражники откажутся ему подчиняться? Что, если Хармони-Холл восстанет? Что если народ узнает в нем сироту из “Красного Крылечка”?
Казимир остановился в тени, а Зон Кляус вышел к самому краю сцены и глубоко поклонился. Зрители приветствовали его громкими аплодисментами, и Мейстерзингер поклонился еще раз, выжидая, пока стихнет шум. Несмотря на все свои богатые одеяния и элегантные манеры, он казался Торису болезненным и хилым. Болезненным, испуганным и смертным – отнюдь не безжалостным и свирепым божеством, каким описывал его Казимир.
Когда установилась тишина, Мейстерзингер запел “Балладу о Нинеив”. При первых строках публика снова разразилась аплодисментами – это была одна из самых красивых песен.
В прекрасной Галиале, под древами,
К огда о злобе дивный мир не знал,
Ж ила Нинеив с желтыми глазами,
В озникшая из пены, волн и скал
С ады она любовью осеняла,
Е й кланялась зеленая листва,
Н о гибели она не избежала,
В ода холодная ее могилой стала,
Н астигла Первою жестокая судьба
Н у, а пока в лугах она бродила,
В се льнули к ней – и звери, и трава,
А птицы вольные поутру собирались
П ослушать шорох ветра в покрывалах
И спеть Нинеив “Слава и хвала”
И тень ее ласкала мраком землю,
И распускались яркие цветы,
П ри свете солнца, бедные, не смели
С равниться с блеском юной красоты
И н а тень послушно шла за нею,
Н о как-то, глядя в зеркало воды,
Н инеив отражение узрела,
И удивленно вскрикнула “Кто ты?”
К то ты, что смотришь дерзновенно
С туманной глади древнего пруда?
Т ы – бледный юноша, а я – земная дева,
Н о что скрывает хладная вода?”
И верно на водах покойных
Л ик юноши кудрявого лежал,
Т уман стелился между трав болотных,
Н о призрак никуда не исчезал
И молвил юноша, что вместо отраженья
О н к ней пришел из мрачной Тьмы Миров,
Ч тобы обнять и чтоб рабой покорной
У влечь с собой под илистые корни
И там в плену держать вовек веков
Н о Нинеив вскричала в сильном гневе
"Об этой мысли поскорей забудь!
Твой мир не просто царство Тени -
Там злоба властвует, там света нет ничуть
Там руки – ноги, ноги – крылья,
Там дождь на небо падает с земли
За гранью вод от ненависти сильной
Я спрячу мир свой, светлый и обильный,
За той чертой, что боги провели”
Но юноша смеялся над Нинеив
Сверчком вечерним, всплесками воды
"Твоей, Нинеив вечно буду тенью,
Или об этом позабыла ты ?
Как только дня прозрачный свет погаснет,
Я зыбкую границу перейду,
В саду твоем свое посею семя,
Детей своих в твоем взлелею чреве,
И через них свободу обрету
Но говорит ему Нинеив смело
"Моей любви не сможешь ты узнать,
Всю ночь свеча моя горела,
И Тени с ней никак не совладать!
Так я решила – значит так и будет!
Спокойно ночью мир мой будет спать,
Как ни плещи водой о мрачный берег,
Как ни ищи в мой светлый мир лазеек,
Не стану с Тенью я делить кровать!”
И этой ночью, как и прежде,
Легла Нинеив при свечах
Но под ее волшебным гибким телом
Гнездились тень и скользкий липкий страх
Когда же утром солнце встало
Над Галиэльскою страной,
В тени лесов зверье дремало,
Как будто Тени слов не знало,
Не помня и не видя снов
Так дни летели в теплой неге
До самой ночи роковой,
Когда порыв холодный ветра
Не отнял жизнь у овечки той
И юноша, из пруда выйдя,
Был волен делать что хотел,
И смерти демоном, на крыльях,
С кинжалом черным в лапах сильных,
На ложе Нинеив слетел
Наутро Нинеив проснулась
В своей растерзанной стране,
О Тени вспомнив, ужаснулась,
И наклонилась к злой волне
"О, что ты сделал, дух подводный?
За что мой светлый мир казнил?
В грехе погрязший и бесплотный,
Жестокий зверь, коварный, подлый,
Навек себя ты погубил!”
Но отвечал ей дух из пруда
"Чрез жизнь твою бессмертен я,
Покуда ты живешь – я буду!
Никто не победит меня
Покуда ветер вольный дует,
Я буду звать тебя женой
Детей моих больные души,
Тоскою жизнь твою иссушат
Любимы с нежностью тобой
И в должный срок родились двое
Из мрака Ночи, света Дня
Нинеив сына – Медиторном
А дочь Мальдивой нарекла
Она так сильно их любила,
Ч то не опишешь и в словах,
Н о души их тоска терзала,
Д вух вечных сил война пылала,
И мать ложилась спать в слезах
О на ложилась при свечах
И при себе детей держала,
О т ненавистного отца
И х как могла оберегала
А утром, гладя их власа,
О на о том лишь размышляла,
К ак ей судьбе наперекор
З лой силы усмирить напор,
Ч то на свободе пировала
Ш ло время, Медиторн мужал,
Р ешенье зрело, и тогда
Е му сестренку поручив,
Н инеив встала у пруда
П од шорох сброшенных одежд,
О на воскликнула
"Пора! Терпению пришел конец,
Т ы сердца матери, глупец,
Не знал Исчезни ж навсегда!”
Плеснула хладная вода,
Шагнула Нинеив туда,
Как камень шла она ко дну,
Топя отца детей в пруду
Насильник тайный и злодей
Его не тронул суд людей,
Но материнский гнев страшней,
Чем мрак на дне страны твоей!
Но стало в Галиэле той,
Пред чьим лицом цветы бледнели,
Она погибла молодой,
Убив злой разум в черном теле.
Вот только с давней той поры
Покоя люди не сыскали,
Ведь два начала им даны,
Они – и Тьмы, и Дня сыны
И успокоятся едва ли
В прекрасной Галиэле, под древами,
К огда о злобе дивный мир не знал,
Ж ила Нинеив с желтыми глазами,
В озникшая из пены, волн и скал
С ады она любовью осеняла,
Е й кланялась зеленая листва,
Н о гибели она не избежала,
В ода холодная ее могилой стала,
Н астигла Первую жестокая судьба
Когда глубокий голос Мейстерзингера затих, зрители дружно вздохнули, а потом оглушительно захлопали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Руки, державшие его, ослабели, и Казимир без труда стряхнул их. Опустив на лицо маску, он тупо смотрел на верзилу перед собой. Тот даже не опрокинулся на стол, а продолжал сидеть на стуле. Лишь глаза его вылезли из орбит, как у человека, который слишком много съел.
Внимание Казимира переключилось на испачканный кровью рукав камзола. “Хорошо, что он сшит из красной материи”, – подумал Казимир. Взяв со стола кружку с
Вином, он вылил то немногое, что в ней оставалось, на рукав, а затем не без отвращения стянул с рук липкие перчатки.
– Третий раунд начинается! – громко объявил распорядитель.
Прежде чем подняться, Казимир дождался, пока покалывание в руках и в спине прекратится. Оглядев темный уголок, в котором стоял его столик, он подумал о том, что мертвеца обнаружат не скоро, разве только кто-нибудь поскользнется в луже крови на полу.
Торис взволнованно смотрел как на сцене появляются Зон Кляус и Казимир. Во время первых двух раундов он приветствовал успех своего друга, однако теперь он надеялся на то, что Казимир уступит. Как сможет он править Гармонией? Ему ведь только восемнадцать. Что, если стражники откажутся ему подчиняться? Что, если Хармони-Холл восстанет? Что если народ узнает в нем сироту из “Красного Крылечка”?
Казимир остановился в тени, а Зон Кляус вышел к самому краю сцены и глубоко поклонился. Зрители приветствовали его громкими аплодисментами, и Мейстерзингер поклонился еще раз, выжидая, пока стихнет шум. Несмотря на все свои богатые одеяния и элегантные манеры, он казался Торису болезненным и хилым. Болезненным, испуганным и смертным – отнюдь не безжалостным и свирепым божеством, каким описывал его Казимир.
Когда установилась тишина, Мейстерзингер запел “Балладу о Нинеив”. При первых строках публика снова разразилась аплодисментами – это была одна из самых красивых песен.
В прекрасной Галиале, под древами,
К огда о злобе дивный мир не знал,
Ж ила Нинеив с желтыми глазами,
В озникшая из пены, волн и скал
С ады она любовью осеняла,
Е й кланялась зеленая листва,
Н о гибели она не избежала,
В ода холодная ее могилой стала,
Н астигла Первою жестокая судьба
Н у, а пока в лугах она бродила,
В се льнули к ней – и звери, и трава,
А птицы вольные поутру собирались
П ослушать шорох ветра в покрывалах
И спеть Нинеив “Слава и хвала”
И тень ее ласкала мраком землю,
И распускались яркие цветы,
П ри свете солнца, бедные, не смели
С равниться с блеском юной красоты
И н а тень послушно шла за нею,
Н о как-то, глядя в зеркало воды,
Н инеив отражение узрела,
И удивленно вскрикнула “Кто ты?”
К то ты, что смотришь дерзновенно
С туманной глади древнего пруда?
Т ы – бледный юноша, а я – земная дева,
Н о что скрывает хладная вода?”
И верно на водах покойных
Л ик юноши кудрявого лежал,
Т уман стелился между трав болотных,
Н о призрак никуда не исчезал
И молвил юноша, что вместо отраженья
О н к ней пришел из мрачной Тьмы Миров,
Ч тобы обнять и чтоб рабой покорной
У влечь с собой под илистые корни
И там в плену держать вовек веков
Н о Нинеив вскричала в сильном гневе
"Об этой мысли поскорей забудь!
Твой мир не просто царство Тени -
Там злоба властвует, там света нет ничуть
Там руки – ноги, ноги – крылья,
Там дождь на небо падает с земли
За гранью вод от ненависти сильной
Я спрячу мир свой, светлый и обильный,
За той чертой, что боги провели”
Но юноша смеялся над Нинеив
Сверчком вечерним, всплесками воды
"Твоей, Нинеив вечно буду тенью,
Или об этом позабыла ты ?
Как только дня прозрачный свет погаснет,
Я зыбкую границу перейду,
В саду твоем свое посею семя,
Детей своих в твоем взлелею чреве,
И через них свободу обрету
Но говорит ему Нинеив смело
"Моей любви не сможешь ты узнать,
Всю ночь свеча моя горела,
И Тени с ней никак не совладать!
Так я решила – значит так и будет!
Спокойно ночью мир мой будет спать,
Как ни плещи водой о мрачный берег,
Как ни ищи в мой светлый мир лазеек,
Не стану с Тенью я делить кровать!”
И этой ночью, как и прежде,
Легла Нинеив при свечах
Но под ее волшебным гибким телом
Гнездились тень и скользкий липкий страх
Когда же утром солнце встало
Над Галиэльскою страной,
В тени лесов зверье дремало,
Как будто Тени слов не знало,
Не помня и не видя снов
Так дни летели в теплой неге
До самой ночи роковой,
Когда порыв холодный ветра
Не отнял жизнь у овечки той
И юноша, из пруда выйдя,
Был волен делать что хотел,
И смерти демоном, на крыльях,
С кинжалом черным в лапах сильных,
На ложе Нинеив слетел
Наутро Нинеив проснулась
В своей растерзанной стране,
О Тени вспомнив, ужаснулась,
И наклонилась к злой волне
"О, что ты сделал, дух подводный?
За что мой светлый мир казнил?
В грехе погрязший и бесплотный,
Жестокий зверь, коварный, подлый,
Навек себя ты погубил!”
Но отвечал ей дух из пруда
"Чрез жизнь твою бессмертен я,
Покуда ты живешь – я буду!
Никто не победит меня
Покуда ветер вольный дует,
Я буду звать тебя женой
Детей моих больные души,
Тоскою жизнь твою иссушат
Любимы с нежностью тобой
И в должный срок родились двое
Из мрака Ночи, света Дня
Нинеив сына – Медиторном
А дочь Мальдивой нарекла
Она так сильно их любила,
Ч то не опишешь и в словах,
Н о души их тоска терзала,
Д вух вечных сил война пылала,
И мать ложилась спать в слезах
О на ложилась при свечах
И при себе детей держала,
О т ненавистного отца
И х как могла оберегала
А утром, гладя их власа,
О на о том лишь размышляла,
К ак ей судьбе наперекор
З лой силы усмирить напор,
Ч то на свободе пировала
Ш ло время, Медиторн мужал,
Р ешенье зрело, и тогда
Е му сестренку поручив,
Н инеив встала у пруда
П од шорох сброшенных одежд,
О на воскликнула
"Пора! Терпению пришел конец,
Т ы сердца матери, глупец,
Не знал Исчезни ж навсегда!”
Плеснула хладная вода,
Шагнула Нинеив туда,
Как камень шла она ко дну,
Топя отца детей в пруду
Насильник тайный и злодей
Его не тронул суд людей,
Но материнский гнев страшней,
Чем мрак на дне страны твоей!
Но стало в Галиэле той,
Пред чьим лицом цветы бледнели,
Она погибла молодой,
Убив злой разум в черном теле.
Вот только с давней той поры
Покоя люди не сыскали,
Ведь два начала им даны,
Они – и Тьмы, и Дня сыны
И успокоятся едва ли
В прекрасной Галиэле, под древами,
К огда о злобе дивный мир не знал,
Ж ила Нинеив с желтыми глазами,
В озникшая из пены, волн и скал
С ады она любовью осеняла,
Е й кланялась зеленая листва,
Н о гибели она не избежала,
В ода холодная ее могилой стала,
Н астигла Первую жестокая судьба
Когда глубокий голос Мейстерзингера затих, зрители дружно вздохнули, а потом оглушительно захлопали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95