Казимир шагал прямо к нему, лязгая своими подбитыми железом башмаками по каменному полу.
Клерк был молодым и каким-то совершенно бесцветным существом, словно вылинявшим от темноты и сырости. Завидев Казимира он поднял голову, и Торис увидел его опухшие от долгой работы с книгами и бумагами веки. Клерк рассеянно подпер щеку бледной рукой и проговорил:
– До полудня комнат не будет.
Казимир остановился, не доходя нескольких шагов до столика, и теперь рассматривал молодого человека с капризной и раздраженной гримасой.
– Нам что, придется сидеть на вашем столе, пока не освободится помещение? – желчно сказал он.
– Зачем на столе? – серьезно спросил клерк. – Вы можете дожидаться в баре, если, конечно, закажете завтрак.
– А как насчет того, чтобы посидеть в обеденном холле?
– Прошу прощения, сэр, – отозвался клерк, снова склоняясь над своими книгами. – Обеденный зал предназначен для обедов и ужинов.
Кулаки Казимира непроизвольно сжались.
– Может быть, мне…
– Может быть, мы позавтракаем? – вмешался Торис, оттаскивая Казимира назад.
Клерк, не поднимая головы, милостиво кивнул, и Торис с Юлианной потащили красного от гнева Казимира дальше по коридору. Бывший Мейстерзингер жег клерка взглядом до тех пор, пока они не достигли дверей бара. Там Торис откинул в сторону занавеску и втолкнул Казимира внутрь.
Бар оказался маленькой комнаткой, битком набитой посетителями. Здесь были толстые деревянные стены и маленькие оконца, за которыми клубился туман. Собравшиеся в баре мужчины, стоявшие или сидевшие за немногочисленными круглыми столиками, как по команде оторвались от еды и посмотрели на вошедших.
Казимир был совсем не в том настроении, чтобы позволять глазеть на себя. Состроив страшную гримасу, он спустился по короткой деревянной лесенке, ведущей в бар. Слева от него располагались три неглубоких кабинета – просто ниши в стене, занавешенные пыльными портьерами. Ближайшая стояла свободной, и Казимир направился прямиком туда, таща за собой Юлианну.
Пока все внимание собравшихся было сосредоточено на Казимире, Торис воспользовался возможностью рассмотреть клиентов бара. В основном это были простолюдины довольно грубого вида. Спрятав символы Милила под своими просторными одеяниями, жрец юркнул следом за Казимиром.
Как только они уселись, к ним подошел трактирщик – жирный человек с красноватой сыпью вокруг губ. В руке он сжимал обрывок пергамента. Наклонившись над столиком всей своей тушей, он ловко протер его поверхность влажной тряпкой.
– Что будете заказывать?
– Бифштекс и яйца в мешочек, – без колебаний распорядился Казимир.
– Мне – то же самое, – устало сказал Торис, не в силах оторвать взгляда от небольшой язвочки на лбу толстяка.
– Мне только чаю, – негромко сказала Юлианна.
Казимир с удивлением и тревогой посмотрел на нее:
– Один чай? Разве ты не голодна, Юлианна? Ты хорошо себя чувствуешь?
– Нет, не голодна, – Юлианна слегка пожала плечами.
Трактирщик кивнул и попятился из кабинета, задернув за собой занавеску. Торис хотел что-то сказать, но Казимир метнул в его сторону предостерегающий взгляд.
Торис промолчал и, опустив глаза, уставился на неприметную щербинку на крышке стола. Теперь, когда занавески были задернуты, в нише стало довольно темно, а единственная свеча в приземистом толстом подсвечнике в центре стола почти не давала света. Воспользовавшись этим обстоятельством, Торис посмотрел на своих спутников. Оба были похожи на паломников, в тщетной надежде уставившихся в глубины магического кристалла. Оба молчали, опустив головы и не отводя взгляда от задыхающегося огонька свечи.
Говорить было не о чем.
– О, мастер Люкас! – донесся из зала чей-то приветственный возглас.
Казимир медленно отодвинул занавеску и выглянул. В середине комнаты стоял легендарный бард, ясно видимый на фоне молочно-белых окон. Он был в черном шелковом плаще, полы которого достигали голенищ его черных кожаных сапог. На глазах у Казимира бард снял перчатки и черную шляпу и грациозно поклонился.
– Спой нам, Геркон! – крикнула служанка, перегибаясь через стойку.
Она была столь же сладострастна и пышнотела, сколь жирен и отвратителен был трактирщик. Люкас подошел к ней двумя быстрыми шагами и, взяв ее руку, низко наклонился, целуя загрубевшие от работы пальцы.
– Дорогая моя, в воздухе полным полно песен. Протяните руку и хватайте любую! – он проворно взмахнул над головой женщины своими длинными музыкальными пальцами и неожиданно протянул ей красную розу. При этом по губам его скользнула легкая улыбка.
Служанка поднесла цветок к носу и понюхала его, глубоко втягивая воздух. При этом она внимательно следила за тем, чтобы не загораживать рукой свою пышную грудь, волнующе приподнявшуюся из тесного декольтированного платья во время вдоха. Но Люкас уже повернулся к собравшимся в баре посетителям.
– Какую песню мне спеть? – спросил он с льстивой улыбкой.
В ответ ему раздались невнятные и нестройные выкрики. Бард недоуменно приподнял брови и даже приложил ладонь к уху. Собравшиеся закричали громче. Тогда Люкас поднял руку, требуя тишины, и глаза его с любопытством метнулись в сторону зашторенного кабинета. Отойдя от бара, он крадучись приблизился к нему и резким движением отдернул занавеску.
– Ба, кого я вижу! – воскликнул он. – Сам Мейстерзингер Гармонии!
Толпа, собравшаяся в баре, уставилась на Казимира.
– А с ним и жрец Милила пожаловал… и даже прекрасная Юлианна! – он схватил лежавшую на столе руку Юлианны и легко прикоснулся к ней губами. – При виде тебя, Казимир, я вспомнил одну песню, которая как нельзя лучше подходит к этому случаю.
Посетители бара засуетились, задвигали стульями и встали полукругом, предвкушая песню. Казимир холодно мерил Люкаса взглядом. Наконец скрип стульев затих, и Люкас запел:
Б редет изгнанник по земле, дорогой утомлен,
В печаль раздумья и тоску глубоко погружен
Ч то совершил такого он, кто мог бы рассказать,
Ч тоб в одиночестве бродить и часа смерти ждать?
О н знал и мать, и знал отца, но только лет с шести
О ни оставили его сиротства груз нести
С удьбы капризам вопреки он вырос, возмужал,
О мести думал и терпел и по ночам не спал
О н повстречал отца и вот – главу ему отсек,
Н и слова мертвый жрец ему не скажет поперек
З акон людей переступил – изгнал его народ,
Т еперь и в сердце, и в душе сомнений тень живет
Н еотличимы мы подчас от странника того
Б ыл смертных суд жесток и скор – и он лишен всего
М ы все – изгнанники судьбы, и жребий наш таков
Д ня ангелов – игрушки мы, и черви – для богов
Когда последние слова песни затихли, в баре раздались умеренно громкие аплодисменты. Люкас поклонился, а затем повернулся к Казимиру, давая понять, что представление окончено,
– Какая глубокая, страстная подача текста, – ледяным тоном заметил Казимир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Клерк был молодым и каким-то совершенно бесцветным существом, словно вылинявшим от темноты и сырости. Завидев Казимира он поднял голову, и Торис увидел его опухшие от долгой работы с книгами и бумагами веки. Клерк рассеянно подпер щеку бледной рукой и проговорил:
– До полудня комнат не будет.
Казимир остановился, не доходя нескольких шагов до столика, и теперь рассматривал молодого человека с капризной и раздраженной гримасой.
– Нам что, придется сидеть на вашем столе, пока не освободится помещение? – желчно сказал он.
– Зачем на столе? – серьезно спросил клерк. – Вы можете дожидаться в баре, если, конечно, закажете завтрак.
– А как насчет того, чтобы посидеть в обеденном холле?
– Прошу прощения, сэр, – отозвался клерк, снова склоняясь над своими книгами. – Обеденный зал предназначен для обедов и ужинов.
Кулаки Казимира непроизвольно сжались.
– Может быть, мне…
– Может быть, мы позавтракаем? – вмешался Торис, оттаскивая Казимира назад.
Клерк, не поднимая головы, милостиво кивнул, и Торис с Юлианной потащили красного от гнева Казимира дальше по коридору. Бывший Мейстерзингер жег клерка взглядом до тех пор, пока они не достигли дверей бара. Там Торис откинул в сторону занавеску и втолкнул Казимира внутрь.
Бар оказался маленькой комнаткой, битком набитой посетителями. Здесь были толстые деревянные стены и маленькие оконца, за которыми клубился туман. Собравшиеся в баре мужчины, стоявшие или сидевшие за немногочисленными круглыми столиками, как по команде оторвались от еды и посмотрели на вошедших.
Казимир был совсем не в том настроении, чтобы позволять глазеть на себя. Состроив страшную гримасу, он спустился по короткой деревянной лесенке, ведущей в бар. Слева от него располагались три неглубоких кабинета – просто ниши в стене, занавешенные пыльными портьерами. Ближайшая стояла свободной, и Казимир направился прямиком туда, таща за собой Юлианну.
Пока все внимание собравшихся было сосредоточено на Казимире, Торис воспользовался возможностью рассмотреть клиентов бара. В основном это были простолюдины довольно грубого вида. Спрятав символы Милила под своими просторными одеяниями, жрец юркнул следом за Казимиром.
Как только они уселись, к ним подошел трактирщик – жирный человек с красноватой сыпью вокруг губ. В руке он сжимал обрывок пергамента. Наклонившись над столиком всей своей тушей, он ловко протер его поверхность влажной тряпкой.
– Что будете заказывать?
– Бифштекс и яйца в мешочек, – без колебаний распорядился Казимир.
– Мне – то же самое, – устало сказал Торис, не в силах оторвать взгляда от небольшой язвочки на лбу толстяка.
– Мне только чаю, – негромко сказала Юлианна.
Казимир с удивлением и тревогой посмотрел на нее:
– Один чай? Разве ты не голодна, Юлианна? Ты хорошо себя чувствуешь?
– Нет, не голодна, – Юлианна слегка пожала плечами.
Трактирщик кивнул и попятился из кабинета, задернув за собой занавеску. Торис хотел что-то сказать, но Казимир метнул в его сторону предостерегающий взгляд.
Торис промолчал и, опустив глаза, уставился на неприметную щербинку на крышке стола. Теперь, когда занавески были задернуты, в нише стало довольно темно, а единственная свеча в приземистом толстом подсвечнике в центре стола почти не давала света. Воспользовавшись этим обстоятельством, Торис посмотрел на своих спутников. Оба были похожи на паломников, в тщетной надежде уставившихся в глубины магического кристалла. Оба молчали, опустив головы и не отводя взгляда от задыхающегося огонька свечи.
Говорить было не о чем.
– О, мастер Люкас! – донесся из зала чей-то приветственный возглас.
Казимир медленно отодвинул занавеску и выглянул. В середине комнаты стоял легендарный бард, ясно видимый на фоне молочно-белых окон. Он был в черном шелковом плаще, полы которого достигали голенищ его черных кожаных сапог. На глазах у Казимира бард снял перчатки и черную шляпу и грациозно поклонился.
– Спой нам, Геркон! – крикнула служанка, перегибаясь через стойку.
Она была столь же сладострастна и пышнотела, сколь жирен и отвратителен был трактирщик. Люкас подошел к ней двумя быстрыми шагами и, взяв ее руку, низко наклонился, целуя загрубевшие от работы пальцы.
– Дорогая моя, в воздухе полным полно песен. Протяните руку и хватайте любую! – он проворно взмахнул над головой женщины своими длинными музыкальными пальцами и неожиданно протянул ей красную розу. При этом по губам его скользнула легкая улыбка.
Служанка поднесла цветок к носу и понюхала его, глубоко втягивая воздух. При этом она внимательно следила за тем, чтобы не загораживать рукой свою пышную грудь, волнующе приподнявшуюся из тесного декольтированного платья во время вдоха. Но Люкас уже повернулся к собравшимся в баре посетителям.
– Какую песню мне спеть? – спросил он с льстивой улыбкой.
В ответ ему раздались невнятные и нестройные выкрики. Бард недоуменно приподнял брови и даже приложил ладонь к уху. Собравшиеся закричали громче. Тогда Люкас поднял руку, требуя тишины, и глаза его с любопытством метнулись в сторону зашторенного кабинета. Отойдя от бара, он крадучись приблизился к нему и резким движением отдернул занавеску.
– Ба, кого я вижу! – воскликнул он. – Сам Мейстерзингер Гармонии!
Толпа, собравшаяся в баре, уставилась на Казимира.
– А с ним и жрец Милила пожаловал… и даже прекрасная Юлианна! – он схватил лежавшую на столе руку Юлианны и легко прикоснулся к ней губами. – При виде тебя, Казимир, я вспомнил одну песню, которая как нельзя лучше подходит к этому случаю.
Посетители бара засуетились, задвигали стульями и встали полукругом, предвкушая песню. Казимир холодно мерил Люкаса взглядом. Наконец скрип стульев затих, и Люкас запел:
Б редет изгнанник по земле, дорогой утомлен,
В печаль раздумья и тоску глубоко погружен
Ч то совершил такого он, кто мог бы рассказать,
Ч тоб в одиночестве бродить и часа смерти ждать?
О н знал и мать, и знал отца, но только лет с шести
О ни оставили его сиротства груз нести
С удьбы капризам вопреки он вырос, возмужал,
О мести думал и терпел и по ночам не спал
О н повстречал отца и вот – главу ему отсек,
Н и слова мертвый жрец ему не скажет поперек
З акон людей переступил – изгнал его народ,
Т еперь и в сердце, и в душе сомнений тень живет
Н еотличимы мы подчас от странника того
Б ыл смертных суд жесток и скор – и он лишен всего
М ы все – изгнанники судьбы, и жребий наш таков
Д ня ангелов – игрушки мы, и черви – для богов
Когда последние слова песни затихли, в баре раздались умеренно громкие аплодисменты. Люкас поклонился, а затем повернулся к Казимиру, давая понять, что представление окончено,
– Какая глубокая, страстная подача текста, – ледяным тоном заметил Казимир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95