Сперва разговор, то и дело, обрывался, но потом, под руководством Лючио, сделался оживленным и веселым. Я прилагал все старания занимать леди Сибиллу, но нашел ее, подобно большинству, немного рассеянной слушательницей. Она была холодна и неразговорчива; впрочем, я скоро решил, что она не была особенно сведущей и ничем не интересовалась; у нее, как и у многих из ее класса, была раздражающая привычка мысленно отвлекаться от вас и погружаться в задумчивость, ясно показывающую, как мало ее интересует то, что вы или кто-то другой ей говорит, хотя ее многие сделанные наудачу замечания показывали, что в ее, по-видимому, нежной натуре скрывалась жилка цинизма и некоторое презрение к людям, и не раз ее слова кололи мое самолюбие почти до обидчивости и в то же время укрепляли силу моего решения завладеть ею и поработить ее гордый дух, сделав ее покорной, что приличествует жене миллионера и гения. Гения? Да, я себя считал им. Мое высокомерие было двоякое: оно происходило не только от того, что, как я соображал, было свойством моего мозга, но также от сознания, что могло сделать мое богатство. Я был убежден, что могу купить славу, купить ее так же легко, как покупают цветок на базаре, и еще больше был убежден в возможности купить любовь. И, чтоб доказать правдивость этого, я вдруг обратился к графу.
— Кажется, я не ошибаюсь, граф, вы жили в Варвикшейре в Виллосмирском замке?
Лорд Эльтон побагровел и поспешно глотнул шампанского.
— Да-а, да. Я имел это поместье некоторое время… Скорее обуза — поддерживать его: требуется целая армия слуг.
— Именно так, — кивнул я в знак согласия головой. — Я полагаю, что понадобится значительный штат прислуги. Я покупаю его.
Холодность леди Сибиллы наконец исчезла; она заволновалась, а глаза графа, казалось, вот-вот вылезут изо лба.
— Вы? Вы покупаете Виллосмир? — воскликнул он.
— Да, я распорядился, чтобы мои поверенные устроили дело как можно скорее.
И я бросил взгляд на Лючио, стальные глаза которого были устремлены на графа с напряженным вниманием.
— Я люблю Варвикшейр и так как рассчитываю много принимать, то, мне думается, это место подойдет мне.
На момент воцарилось общее молчание. Мисс Шарлотта глубоко вздохнула, и кружевной бант на ее строго причесанных волосах видимо дрожал. Дайана Чесней смотрела на всех любопытными глазами, слегка улыбаясь.
— Сибилла родилась в Виллосмире, — сказал граф каким-то хриплым голосом.
— Это прибавляет новую прелесть к обладанию им, — проговорил я с любезным поклоном в сторону леди Сибиллы. — У вас, наверное, много воспоминаний о нем?
— Действительно много! — ответила она, и ее голос вибрировал страстными нотами. — Нет ни одного уголка на свете, который бы я так любила! Как часто я играла на газоне, под старыми дубами и собирала фиалки и буквицы на берегу Авона! И когда боярышник был в полном цвету, я воображала парк волшебным царством и себя сказочной царицей.
— Вы ею были, ею и остались! — вдруг вставил Лючио.
Она улыбнулась, и ее глаза заблестели, затем она спокойно продолжала:
— Я любила Виллосмир и еще теперь люблю его. Я часто видела в поле, на другом, не принадлежащем к имению, берегу реки маленькую девочку с длинными светлыми волосами и с нежным лицом. Я хотела познакомиться с ней и поговорить, но моя гувернантка никогда не позволяла мне, предполагая, что она была «ниже» меня (губы леди Сибиллы презрительно сжались при этом воспоминании). Между тем она была хорошего рода, она осталась сиротой после своего отца, известного ученого и дворянина, и ее удочерил доктор, присутствовавший у смертного одра ее матери, которая, не имея никого из родных, поручила ее его заботам и попечению. И она, эта маленькая светловолосая девочка, была Мэвис Клер.
Как только это имя было произнесено, мы все вдруг замолчали, как будто раздался звон «Angelus», и Лючио, взглянув на меня с какой-то напряженностью, спросил:
— Вы никогда не слыхали о Мэвис Клер, Темпест?
Я подумал секунду прежде, чем ответить.
— Да, я слышал смутно и давно это имя в связи с литературой, но не мог припомнить, когда и как, потому что я никогда не обращал внимания на имена женщин, вступающих в союз с искусствами, и, как большинство мужчин, считал, что все, что бы они ни делали, будь то в живописи или в музыке, так незначительно, что даже не заслуживает критики. Женщины, по моему мнению, были созданы для забавы мужчин, но не для просвещения их.
— Мэвис Клер — гений, — сказала леди Сибилла. — Если м-р Темпест не слыхал о ней, то, без сомнения, он услышит. Я часто сожалею, что мне не удалось познакомиться с ней в те старые дни в Виллосмире. Глупость моей гувернантки часто возмущает меня. «Ниже меня!» Разумеется! И как теперь она много выше меня! Она до сих пор живет там; ее приемные родители умерли, и она приобрела прелестный маленький домик, где они жили. Сверх того, она прикупила земли и улучшила место удивительно. Я не встречала поэтического уголка идеальнее, как Лилия-коттедж.
Я молчал, чувствуя какое-то глухое недовольство за свое невежество в дарованиях и положении индивидуума, которого все они считали знаменитостью.
— Какое странное имя: Мэвис! — наконец я решился заметить.
— Да, но оно удивительно ей подходит. Она поет так же приятно, как дрозд, поэтому вполне заслуживает свое название.
— Что же она дала литературе? — продолжал я.
— О, только один роман! — ответил с улыбкой Лючио, — но он имеет необыкновенное качество романов: он живет! Я надеюсь, Темпест, что ваша книга будет пользоваться такой же жизненностью.
Тут лорд Эльтон, который более или менее мрачно размышлял над стаканом вина, с тех пор, как я объявил о покупке Виллосмира, пробудился от задумчивости.
— Что я слышу! — воскликнул он, — не хотите ли вы мне сказать, что вы написали роман, м-р Темпест? («Возможно ли, чтоб он не заметил бросающиеся в глаза в каждой газете рекламы моей книги?» — подумал я с негодованием). Зачем это вам, с вашим колоссальным состоянием?
— Он жаждет славы! — сказал Лючио, как мне показалось, полунасмешливо.
— Но вы достигли славы! — заявил выразительно граф, — в настоящее время все знают вас.
— Ах, мой дорогой лорд, этого недостаточно для стремлений моего друга! — ответил Лючио за меня, и его глаза подернулись той таинственной тенью скорби и презрения, которая часто заволакивала их блеск. — Его особенно не интересует «колоссальное состояние», потому что оно ни на йоту не поднимет его выше клена по дороге в королевский дворец. Он хотел бы возвыситься над заурядным человеком. И кто обвинит его? Я хотел бы известности за то качество, что называется гением, — за высокие мысли, поэзию, божественные инстинкты и пророческие зондирования сердца человеческого; словом, за силу пера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121