Истребители выравнивали скорость, подстраиваясь под скорость «Левиафана».
С каждого корабля над палубой гиганта повисли длинные тонкие тросы. На концах тросов закачались канистры с вакуумным цементом, затем они открылись, и цемент пролился, моментально твердея до прочности стали. Истребители словно притянуло к кораблю мощными лебедками.
Теперь я понял, какие изменения велел внести Меткаф в конструкцию кораблей. Эти тросы и остальное оборудование использовали разведчики, притягиваясь к какому-нибудь голому астероиду. Очевидно, такая техника оказалась подходящей и для боевых кораблей.
Пятнадцать кораблей пережили обстрел. Еще два были сбиты лазерами «Левиафана», а у последней пары не сработали тросы и лебедки. Они вернулись на орбиту, но вскоре вновь зашли над палубой «Левиафана». Наконец Такико удалось закрепиться над палубой, но он притянулся к ней слишком быстро. Кабина разбилась, воздух вышел из нее, и Такико погиб.
Но уцелело десять лазерных орудий, десять пар глаз, ушей и десять голов на вражеском корабле. Лазеры «Биби» были предназначены для боя в глубинах космоса. С их помощью мы вполне могли захватить палубу.
— Говорит Меткаф — может быть, это мой последний вызов. Мы приземлились, мы живы. Нас осталось десять человек. Цемент уже затвердел и надежно держит нас. Что будет дальше — посмотрим.
— Отличная работа, Меткаф! Мы представим всех вас к почетным крестам.
— Я передам это ребятам, но лучше бы ты сделал это сам. Надеюсь, так нам будет легче пережить полет. Конец связи.
— Все в порядке, Джослин, это удача! Перебираемся на «Дядю Сэма». — Я начал выключать еще работающие системы на борту «Джослин-Мари». Истребители завершили свою работу, и миссия «Джослин-Мари» как штаба подошла к концу.
Сейчас нам был куда нужнее «Дядя Сэм». В последний раз я воспользовался лазерной связью.
— РКЛП—41 «Джослин-Мари» вызывает Вапаус. Подготовьте все абордажные суда. Мы будем в доке через час.
Через несколько минут «Джослин-Мари» превратилась в безжизненную скорлупу. Радар и маячные огни остались включенными — на всякий случай, если мы вернемся. Эти системы вместе с устройствами самоуничтожения, замкнутыми на батареи, были единственными, потребляющими энергию.
Мы были готовы покинуть корабль быстрее, чем я рассчитывал. Мы назвали это событие «прощание с домом».
Уплывая от корабля, мы с Джослин прильнули к экранам. Маячные огни «Джослин-Мари» вспыхивали каждые две секунды — им предстояло продолжать работу до тех пор, пока кто-нибудь не появится на борту и не отключит их или пока не кончится питание, а это произойдет через тридцать — сорок лет. Если не считать этих огней, корабль остался мрачным, темным и безжизненным. Я сжал руку Джоз, глядя, как он отдаляется от нас.
Я не мог пообещать даже себе, что мы вернемся, — на это я не надеялся.
Минута прощания завершилась, и нам пришлось заняться работой. Было приятно вновь оказаться на управляемом, послушном рулю корабле с хорошо работающей вентиляцией.
Следующей остановкой должен был стать Вапаус, где нас ждали абордажные суда и оружие. Джослин перевела «Дядю Сэма» на автопилот, а мы стали готовиться к предстоящей битве.
Прежде всего мы оба приняли душ — вдвоем, так как ждать своей очереди ни у кого из нас не было ни времени, ни желания. Нам вновь пришлось провести несколько дней подряд в одной одежде, отказывая себе в роскоши вымыться горячей водой, а причин потеть у нас хватало. Часто я ловил себя на мысли, что готов отдать что угодно, лишь бы оказаться чистым. За душем последовала богатая протеинами еда и витамины, а также стимуляторы, на которых нам предстояло продержаться несколько часов.
Но ничто не могло надолго отвлечь нас от экранов. Пилот Корски после посадки на палубу «Левиафана» сумела воспользоваться антенной корабля, чтобы передавать вид со своей носовой камеры, направленной прямо в сторону носа «Левиафана». Финны перехватывали ее сообщения и передавали их нам, а также на борт буксиров, отправленных наблюдать за входом гигантского корабля в атмосферу.
Полет «Левиафана» оказался зрелищем, достойным внимания, — даже если бы корабль не был в буквальном смысле слова воздушным замком противника, даже если бы наши люди не были незваными гостями в нем, а наша судьба не зависела бы от них.
19
В космосе быстро привыкаешь к тому, что тебя окружают огромные объекты. Пятьдесят лет назад были построены энергетические спутники размером больше Манхэттена, и с тех пор их стали делать еще больше. Вапаус во много раз превышал массу любого космического или морского судна. В космосе слово «большой» имеет больше смысла, чем «маленький» — хотя бы потому, что с помощью его человечество получило некий промежуточный масштаб между собой и безграничной пустотой космоса.
Но в воздухе, в настоящем небе, слово «большой» утрачивает свое значение и уже не дает представления о масштабах. «Левиафан» не подходил ни под одно из привычных определений — язык не поворачивался назвать его «большим», «огромным», «гигантским» или употребить превосходную степень. Такой объект было просто немыслимо представить летящим.
Но «Левиафан» летел. Никогда еще я не видел подобного входа в атмосферу и такого полета. «Войти в атмосферу» для космического корабля — значит в буквальном смысле совершить столкновение на полной скорости, выдержать жар от раскаленной при трении обшивки и сбавить скорость до таких пределов, где в силу вступают законы аэродинамики.
«Левиафан» вошел в атмосферу Новой Финляндии при аэродинамической скорости, и, судя по камерам, установленным на орбитальных буксирах, сделал это плавно, как упавший с дерева листок.
Судя по тому, что показывала камера Корски, «Левиафан» попал в водоворот. Нос корабля был направлен прямо к поверхности планеты, и корабль падал. В этом не могло быть сомнения.
«Левиафан» имел форму громадного ската манты с распухшим брюхом. В его чудовищных дельтаобразных крыльях и внутри живота размещались подъемные камеры, заполненные гелием или водородом. Между камерами находились жилые отсеки, ангары и склады. Между двумя крыльями, в теле корабля, расположились штаб и мастерские.
Вдоль боков корабля, на уровне средней палубы, шли катапульты и посадочные рамы для космических судов. Именно их некогда атаковала «Джослин-Мари».
Над кормой возвышался, как гигантский плавник, вертикальный стабилизатор, который также служил наблюдательной башней.
Главная палуба для воздушных судов расстилалась как раз под башней. Истребители взлетали с носа судна. Наши корабли прицепились к палубе как раз посредине, преграждая взлетные полосы.
Шесть больших конических спойлеров выдавались над палубой, ограждая ее от потока воздуха — так, чтобы люди и машины могли стоять на палубе, не рискуя быть отброшенными к корме, пока «Левиафан» рассекает небо со скоростью сотен километров в час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
С каждого корабля над палубой гиганта повисли длинные тонкие тросы. На концах тросов закачались канистры с вакуумным цементом, затем они открылись, и цемент пролился, моментально твердея до прочности стали. Истребители словно притянуло к кораблю мощными лебедками.
Теперь я понял, какие изменения велел внести Меткаф в конструкцию кораблей. Эти тросы и остальное оборудование использовали разведчики, притягиваясь к какому-нибудь голому астероиду. Очевидно, такая техника оказалась подходящей и для боевых кораблей.
Пятнадцать кораблей пережили обстрел. Еще два были сбиты лазерами «Левиафана», а у последней пары не сработали тросы и лебедки. Они вернулись на орбиту, но вскоре вновь зашли над палубой «Левиафана». Наконец Такико удалось закрепиться над палубой, но он притянулся к ней слишком быстро. Кабина разбилась, воздух вышел из нее, и Такико погиб.
Но уцелело десять лазерных орудий, десять пар глаз, ушей и десять голов на вражеском корабле. Лазеры «Биби» были предназначены для боя в глубинах космоса. С их помощью мы вполне могли захватить палубу.
— Говорит Меткаф — может быть, это мой последний вызов. Мы приземлились, мы живы. Нас осталось десять человек. Цемент уже затвердел и надежно держит нас. Что будет дальше — посмотрим.
— Отличная работа, Меткаф! Мы представим всех вас к почетным крестам.
— Я передам это ребятам, но лучше бы ты сделал это сам. Надеюсь, так нам будет легче пережить полет. Конец связи.
— Все в порядке, Джослин, это удача! Перебираемся на «Дядю Сэма». — Я начал выключать еще работающие системы на борту «Джослин-Мари». Истребители завершили свою работу, и миссия «Джослин-Мари» как штаба подошла к концу.
Сейчас нам был куда нужнее «Дядя Сэм». В последний раз я воспользовался лазерной связью.
— РКЛП—41 «Джослин-Мари» вызывает Вапаус. Подготовьте все абордажные суда. Мы будем в доке через час.
Через несколько минут «Джослин-Мари» превратилась в безжизненную скорлупу. Радар и маячные огни остались включенными — на всякий случай, если мы вернемся. Эти системы вместе с устройствами самоуничтожения, замкнутыми на батареи, были единственными, потребляющими энергию.
Мы были готовы покинуть корабль быстрее, чем я рассчитывал. Мы назвали это событие «прощание с домом».
Уплывая от корабля, мы с Джослин прильнули к экранам. Маячные огни «Джослин-Мари» вспыхивали каждые две секунды — им предстояло продолжать работу до тех пор, пока кто-нибудь не появится на борту и не отключит их или пока не кончится питание, а это произойдет через тридцать — сорок лет. Если не считать этих огней, корабль остался мрачным, темным и безжизненным. Я сжал руку Джоз, глядя, как он отдаляется от нас.
Я не мог пообещать даже себе, что мы вернемся, — на это я не надеялся.
Минута прощания завершилась, и нам пришлось заняться работой. Было приятно вновь оказаться на управляемом, послушном рулю корабле с хорошо работающей вентиляцией.
Следующей остановкой должен был стать Вапаус, где нас ждали абордажные суда и оружие. Джослин перевела «Дядю Сэма» на автопилот, а мы стали готовиться к предстоящей битве.
Прежде всего мы оба приняли душ — вдвоем, так как ждать своей очереди ни у кого из нас не было ни времени, ни желания. Нам вновь пришлось провести несколько дней подряд в одной одежде, отказывая себе в роскоши вымыться горячей водой, а причин потеть у нас хватало. Часто я ловил себя на мысли, что готов отдать что угодно, лишь бы оказаться чистым. За душем последовала богатая протеинами еда и витамины, а также стимуляторы, на которых нам предстояло продержаться несколько часов.
Но ничто не могло надолго отвлечь нас от экранов. Пилот Корски после посадки на палубу «Левиафана» сумела воспользоваться антенной корабля, чтобы передавать вид со своей носовой камеры, направленной прямо в сторону носа «Левиафана». Финны перехватывали ее сообщения и передавали их нам, а также на борт буксиров, отправленных наблюдать за входом гигантского корабля в атмосферу.
Полет «Левиафана» оказался зрелищем, достойным внимания, — даже если бы корабль не был в буквальном смысле слова воздушным замком противника, даже если бы наши люди не были незваными гостями в нем, а наша судьба не зависела бы от них.
19
В космосе быстро привыкаешь к тому, что тебя окружают огромные объекты. Пятьдесят лет назад были построены энергетические спутники размером больше Манхэттена, и с тех пор их стали делать еще больше. Вапаус во много раз превышал массу любого космического или морского судна. В космосе слово «большой» имеет больше смысла, чем «маленький» — хотя бы потому, что с помощью его человечество получило некий промежуточный масштаб между собой и безграничной пустотой космоса.
Но в воздухе, в настоящем небе, слово «большой» утрачивает свое значение и уже не дает представления о масштабах. «Левиафан» не подходил ни под одно из привычных определений — язык не поворачивался назвать его «большим», «огромным», «гигантским» или употребить превосходную степень. Такой объект было просто немыслимо представить летящим.
Но «Левиафан» летел. Никогда еще я не видел подобного входа в атмосферу и такого полета. «Войти в атмосферу» для космического корабля — значит в буквальном смысле совершить столкновение на полной скорости, выдержать жар от раскаленной при трении обшивки и сбавить скорость до таких пределов, где в силу вступают законы аэродинамики.
«Левиафан» вошел в атмосферу Новой Финляндии при аэродинамической скорости, и, судя по камерам, установленным на орбитальных буксирах, сделал это плавно, как упавший с дерева листок.
Судя по тому, что показывала камера Корски, «Левиафан» попал в водоворот. Нос корабля был направлен прямо к поверхности планеты, и корабль падал. В этом не могло быть сомнения.
«Левиафан» имел форму громадного ската манты с распухшим брюхом. В его чудовищных дельтаобразных крыльях и внутри живота размещались подъемные камеры, заполненные гелием или водородом. Между камерами находились жилые отсеки, ангары и склады. Между двумя крыльями, в теле корабля, расположились штаб и мастерские.
Вдоль боков корабля, на уровне средней палубы, шли катапульты и посадочные рамы для космических судов. Именно их некогда атаковала «Джослин-Мари».
Над кормой возвышался, как гигантский плавник, вертикальный стабилизатор, который также служил наблюдательной башней.
Главная палуба для воздушных судов расстилалась как раз под башней. Истребители взлетали с носа судна. Наши корабли прицепились к палубе как раз посредине, преграждая взлетные полосы.
Шесть больших конических спойлеров выдавались над палубой, ограждая ее от потока воздуха — так, чтобы люди и машины могли стоять на палубе, не рискуя быть отброшенными к корме, пока «Левиафан» рассекает небо со скоростью сотен километров в час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87