Волшебница не появится. То ли Раджаат сыграл незаметную мелодию на струнах Садиры, то ли она, как всякая обычная смертная женщина, была упряма как мекилот и не меняла своего мнения, как и он, когда был в ее возрасте. Эту дилемму Королю-Льву решить уже не удастся.
Последние два дня он вспоминал их сорвавшиеся переговоры не реже, чем проверял положение дел на песчаной доске. Он винил Садиру — главным образом Садиру — за ее неспособность выслушать чужое мнение, но он обвинял и Ркарда, и Раджаата, и Виндривера, особенно Виндривера, который первым зародил в нем семена надежды, семена, из которых выросли сорняки. И каждый раз проклинал их за свою неспособность завоевать помощь Садиры.
Вспоминая свои слова, он проклинал самого себя: за слепоту, предубеждение, за все побеждающее желание отвечать ударом на удар. И вот результат: синие ленточки связаны в клубок, гемма Галларда где-то около Кело, и никакие проклятия ничего не изменят.
— Ошибки, — сказал он отсутствующему Виндриверу, — я наделал кучу ошибок. У меня был выбор, и я сделал неправильный. И теперь я плачу за свою собственную глупость. Что ты думаешь, где бы ты ни был сейчас, старый друг, старый враг? Спасет ли Павек Урик при помощи своего друидского стража? Одолеет ли этот страж дракона, если я им стану? Будет ли этого достаточно? И сможет ли такой страж сражаться с первым волшебником?
Он махнул рукой по столу, разрушив холмы; разноцветные ленточки оказались зарытыми в песок.
— С того дня, как он сделал меня Доблестным Воином, он готовил меня для того дня, когда я выполню свое предназначение, встречу свою судьбу. За эту тысячу лет у меня были тысячи идей, но как раз на сегодня я не планировал ничего.
Одним мысленным усилием Хаману погасил фонари в штабе. Он вышел из комнаты и обнаружил Энвера, сидевшего на полу рядом с дверью.
— Ты слышал? — спросил Хаману.
Перекошенное от ужаса, бледное, с отсутствующим взором лицо Энвера ответило раньше, чем в его сознание появилась соответствующая мысль.
— Иди домой, дорогой Энвер. — Хаману помог своему управляющему подняться на ноги. — И оставайся там весь завтрашний день. Ты узнаешь, что надо делать.
Энвер покачал своей головой из стороны в сторону. — Нет, — прошептал он. — Нет…
Хаману положил руку на макушку лысой головы дварфа, как если бы он имел дело с ребенком. — Так будет лучше, дорогой Энвер. Может так случиться, что я не смогу защитить тебя и спасти тебе жизнь, а тот, кто придет после меня…
— Ваше Всезнание, для меня не будет никакого после —
— Совершенно верно. Я дам тебе питье, которое освободит тебя.
Дварф потряс головой, выскользнув из-под руки Хаману. Его фокус — специфическая особенность дварфов — который вел их при жизни и определял их судьбу после смерти, появился на поверхности его сознания, затмив все остальные мысли и образы. Это было лицо, которое Король-Лев с трудом узнал, хотя это был он сам, Хаману, как его представлял себе Энвер.
— Твой фокус будет выполнен, дорогой Энвер. Это я покину тебя, а не ты покинешь меня. — Он положил руку на плечо своего стюарта и слегка подтолкнул его от штабной комнаты. — Теперь иди домой. Время.
Энвер сделал несколько шагов на негнущихся ногах, потом повернулся, запечатлевая в сознании новый облик своего бога, потом повернулся опять. Быстрый яд, убивавший без боли и мучений, который Хаману пообещал всем своим слугам, был, на самом деле, самой обыкновенной предосторожностью, которая всегда была с ним, куда бы он ни вел свою армию. В конце концов Доблестные Воины Раджаата узнали, как убивать друг друга. Решение дварфа не использовать его было чем-то вроде скомканного плаща, про который он подумал, что надел на плечи. Хаману надеялся, что он передумает. Судьба всякого, кто был близок к Королю-Льву, будет не слишком приятной, когда Король-Лев уйдет из этого мира.
Хаману подождал, пока коридор перед ним не опустеет, и потом пошел по следам Энвера. Из штаба он направился в оружейную, а оттуда медленно пошел через все залы и комнаты дворца. За исключением помещений для рабов и слуг, в которые он не стал заглядывать, дворец Короля-Льва был пуст и тих. Всех, кого возможно, он отослал в лагерь Джаведа или к их собственным семьям.
Солнце село несколько часов назад. Рабы вставили факелы в сотни стенных канделябров, как это они делали на протяжении многих веков. Проходя мимо, Хаману гасил факелы один за одним, мыслью или движением руки. Наконец он вошел в тронный зал, в котором стоял его чудовищный трон; вот с этим ему будет не жалко расставаться.
Над троном висел светильник в виде головы льва, вечное пламя Урика. Хаману вспомнил день, когда он повесил его и зажег. Бессмертный не означает вечный. Он всегда знал, что придет день — или ночь — когда его уничтожат, но не этой ночью. Он оставил светильник гореть, и чувствовал взгляд его желтых глаз на спине, выходя из тронного зала, затем опять пошел по дворцу, по своим личным комнатам, закрывая двери и говоря «прощай», пока не дошел до своего убежища.
Его история, написанная на листьях пергамента, была там, рядом с ней стоял кожаный ящичек для свитков. Он не описал ничего из того, что произошло после последней битвы с Виндривером. Тысяча лет осталась неописанной, все эти войны с соседями, мятежниками, бандитскими шайками и дураками-отравителями. За исключением смерти, все эти войны были совершенно одинаковы. Если бы он стал описывать их, они бы все прочитали: Мы сразились. Я победил. Урик процветает. Урик живет дальше.
Больше писать было не о чем. Хаману собрал все листы вместе, свернул их, перевязал шелковой лентой и положил в ящичек, который поднял на плечо. Омываемые лунным светом стенные фрески с видами Кригилл состояли, казалось, только из себряного света и черных, как уголь, гор; они были настолько реальны, что их страшно было касаться. Орудия Павека стояли там, где он их оставил, прислоненные к стене маленького коттеджа. Новичок-друид восстановил сожженную землю. Он посадил зерно в землю, из него выросло растение, и Павек продолжал ухаживать за ним. Высокое, как предплечье человека, оно тоже серебрилось в лунном свете.
Хаману сорвал побег и прижал к носу. Он вспомнил запах.
Заперев двери своего убежища в последний раз, изнутри, Хаману привычным движением рассек воздух. Туман нижнего мира нежно обволок его тело. Наружу он вынырнул уже за воротами-башней дворца, в облике худого юноши-человека с черными волосами, несущего ящичек со свитками на узком плече.
Темпларская стража не обратила на него никакого внимания, как и все остальные. Улицы Урика были спокойны и тихи, хотя не так смертельно тихи, как дворец. Война была достаточно частым гостем в Урике во время правления Короля-Льва. Даже лагеря осаждающих за кольцом рыночных деревень не были чем-то новым — и обычные Урикиты не слишком переживали по этому поводу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Последние два дня он вспоминал их сорвавшиеся переговоры не реже, чем проверял положение дел на песчаной доске. Он винил Садиру — главным образом Садиру — за ее неспособность выслушать чужое мнение, но он обвинял и Ркарда, и Раджаата, и Виндривера, особенно Виндривера, который первым зародил в нем семена надежды, семена, из которых выросли сорняки. И каждый раз проклинал их за свою неспособность завоевать помощь Садиры.
Вспоминая свои слова, он проклинал самого себя: за слепоту, предубеждение, за все побеждающее желание отвечать ударом на удар. И вот результат: синие ленточки связаны в клубок, гемма Галларда где-то около Кело, и никакие проклятия ничего не изменят.
— Ошибки, — сказал он отсутствующему Виндриверу, — я наделал кучу ошибок. У меня был выбор, и я сделал неправильный. И теперь я плачу за свою собственную глупость. Что ты думаешь, где бы ты ни был сейчас, старый друг, старый враг? Спасет ли Павек Урик при помощи своего друидского стража? Одолеет ли этот страж дракона, если я им стану? Будет ли этого достаточно? И сможет ли такой страж сражаться с первым волшебником?
Он махнул рукой по столу, разрушив холмы; разноцветные ленточки оказались зарытыми в песок.
— С того дня, как он сделал меня Доблестным Воином, он готовил меня для того дня, когда я выполню свое предназначение, встречу свою судьбу. За эту тысячу лет у меня были тысячи идей, но как раз на сегодня я не планировал ничего.
Одним мысленным усилием Хаману погасил фонари в штабе. Он вышел из комнаты и обнаружил Энвера, сидевшего на полу рядом с дверью.
— Ты слышал? — спросил Хаману.
Перекошенное от ужаса, бледное, с отсутствующим взором лицо Энвера ответило раньше, чем в его сознание появилась соответствующая мысль.
— Иди домой, дорогой Энвер. — Хаману помог своему управляющему подняться на ноги. — И оставайся там весь завтрашний день. Ты узнаешь, что надо делать.
Энвер покачал своей головой из стороны в сторону. — Нет, — прошептал он. — Нет…
Хаману положил руку на макушку лысой головы дварфа, как если бы он имел дело с ребенком. — Так будет лучше, дорогой Энвер. Может так случиться, что я не смогу защитить тебя и спасти тебе жизнь, а тот, кто придет после меня…
— Ваше Всезнание, для меня не будет никакого после —
— Совершенно верно. Я дам тебе питье, которое освободит тебя.
Дварф потряс головой, выскользнув из-под руки Хаману. Его фокус — специфическая особенность дварфов — который вел их при жизни и определял их судьбу после смерти, появился на поверхности его сознания, затмив все остальные мысли и образы. Это было лицо, которое Король-Лев с трудом узнал, хотя это был он сам, Хаману, как его представлял себе Энвер.
— Твой фокус будет выполнен, дорогой Энвер. Это я покину тебя, а не ты покинешь меня. — Он положил руку на плечо своего стюарта и слегка подтолкнул его от штабной комнаты. — Теперь иди домой. Время.
Энвер сделал несколько шагов на негнущихся ногах, потом повернулся, запечатлевая в сознании новый облик своего бога, потом повернулся опять. Быстрый яд, убивавший без боли и мучений, который Хаману пообещал всем своим слугам, был, на самом деле, самой обыкновенной предосторожностью, которая всегда была с ним, куда бы он ни вел свою армию. В конце концов Доблестные Воины Раджаата узнали, как убивать друг друга. Решение дварфа не использовать его было чем-то вроде скомканного плаща, про который он подумал, что надел на плечи. Хаману надеялся, что он передумает. Судьба всякого, кто был близок к Королю-Льву, будет не слишком приятной, когда Король-Лев уйдет из этого мира.
Хаману подождал, пока коридор перед ним не опустеет, и потом пошел по следам Энвера. Из штаба он направился в оружейную, а оттуда медленно пошел через все залы и комнаты дворца. За исключением помещений для рабов и слуг, в которые он не стал заглядывать, дворец Короля-Льва был пуст и тих. Всех, кого возможно, он отослал в лагерь Джаведа или к их собственным семьям.
Солнце село несколько часов назад. Рабы вставили факелы в сотни стенных канделябров, как это они делали на протяжении многих веков. Проходя мимо, Хаману гасил факелы один за одним, мыслью или движением руки. Наконец он вошел в тронный зал, в котором стоял его чудовищный трон; вот с этим ему будет не жалко расставаться.
Над троном висел светильник в виде головы льва, вечное пламя Урика. Хаману вспомнил день, когда он повесил его и зажег. Бессмертный не означает вечный. Он всегда знал, что придет день — или ночь — когда его уничтожат, но не этой ночью. Он оставил светильник гореть, и чувствовал взгляд его желтых глаз на спине, выходя из тронного зала, затем опять пошел по дворцу, по своим личным комнатам, закрывая двери и говоря «прощай», пока не дошел до своего убежища.
Его история, написанная на листьях пергамента, была там, рядом с ней стоял кожаный ящичек для свитков. Он не описал ничего из того, что произошло после последней битвы с Виндривером. Тысяча лет осталась неописанной, все эти войны с соседями, мятежниками, бандитскими шайками и дураками-отравителями. За исключением смерти, все эти войны были совершенно одинаковы. Если бы он стал описывать их, они бы все прочитали: Мы сразились. Я победил. Урик процветает. Урик живет дальше.
Больше писать было не о чем. Хаману собрал все листы вместе, свернул их, перевязал шелковой лентой и положил в ящичек, который поднял на плечо. Омываемые лунным светом стенные фрески с видами Кригилл состояли, казалось, только из себряного света и черных, как уголь, гор; они были настолько реальны, что их страшно было касаться. Орудия Павека стояли там, где он их оставил, прислоненные к стене маленького коттеджа. Новичок-друид восстановил сожженную землю. Он посадил зерно в землю, из него выросло растение, и Павек продолжал ухаживать за ним. Высокое, как предплечье человека, оно тоже серебрилось в лунном свете.
Хаману сорвал побег и прижал к носу. Он вспомнил запах.
Заперев двери своего убежища в последний раз, изнутри, Хаману привычным движением рассек воздух. Туман нижнего мира нежно обволок его тело. Наружу он вынырнул уже за воротами-башней дворца, в облике худого юноши-человека с черными волосами, несущего ящичек со свитками на узком плече.
Темпларская стража не обратила на него никакого внимания, как и все остальные. Улицы Урика были спокойны и тихи, хотя не так смертельно тихи, как дворец. Война была достаточно частым гостем в Урике во время правления Короля-Льва. Даже лагеря осаждающих за кольцом рыночных деревень не были чем-то новым — и обычные Урикиты не слишком переживали по этому поводу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96