И еще в ней чувствовалась какая-то чистота — он и сам не мог объяснить почему, просто она показалась ему частью этого храма, частью сада и частью солнца, опускающегося в море…
— Я — брат Элвина, Уинстон.
— А Элвин здесь?
В ее голосе появились живые, даже пылкие нотки.
— К сожалению, нет. Я, так скажем, его авангард. — Возникло молчание, будто они не знали, о чем говорить. Наконец Уинстон спросил: — Надеюсь, вы не скучали здесь в одиночестве? Как я понял, вы приехали уже три дня назад.
— Нет, не скучала — здесь так красиво, так невероятно, потрясающе красиво!
— Я тоже всегда так думал. В детстве я все каникулы проводил здесь, с дедом.
— Не понимаю, почему Элвин не рассказывал мне об этом.
— А я не уверен, что он вообще здесь бывал.
— Но почему?
— Элвин болел с детства, и наша мама боялась, что такие далекие путешествия могут быть ему не на пользу.
— Как жалко! — воскликнула Марина. — Ему бы здесь так понравилось! А я-то думала, он будет мне здесь обо всем рассказывать…
— Может быть, я смогу ответить на ваши вопросы вместо него? — предложил Уинстон.
— Это даже не совсем вопросы, — сказала она неуверенно. И вдруг, будто спохватившись, что сказала слишком много, она быстро спросила: — Вы приехали из Америки?
— Да.
— А Элвин достаточно хорошо себя чувствует, чтобы пуститься в дорогу? Я даже не поверила, когда мистер Дональдсон сообщил мне, что Элвин хочет встретиться со мной здесь.
— Вы не были уверены, что он сможет приехать? — Уинстон внимательно посмотрел на нее.
Марина отвела взгляд и стала молча смотреть на море, и он почувствовал, что его вопрос привел ее в замешательство.
Что-то здесь было не так. В телеграмме она сказала совершенно определенно: «Приди ко мне, как ты обещал». Если она позвала его, то почему же удивляется, что он готов выполнить свое обещание?
— Вы познакомились с Элвином, когда он был в Швейцарии? — спросил он, помолчав.
— Да, мы были вместе в санатории.
— Вы тоже болели?
— Нет, я была там с мамой.
— Надеюсь, маме сейчас лучше?
— Она умерла.
— Весьма сожалею, — проговорил он с сочувствием. — Это было уже после того, как Элвин уехал?
— Да, через две недели.
— Вы, наверное, испытали сильное потрясение? Или вы уже знали, что так будет?
— Нет, я надеялась, что она поправится. Доктор Генрих — такой опытный специалист, и у него очень современный метод лечения.
— Да, я слышал, — согласился Уинстон.
— И если Элвину лучше, — продолжала Марина, — как он писал мне уже из Нью-Йорка, то это только благодаря доктору Генриху.
— Да-да, конечно…
Солнце уже исчезло за горизонтом, наступили сумерки — время бледно-голубых и пурпурных тонов, когда появляются первые, едва мерцающие звездочки и их свет становится тем ярче, чем сильнее темнота.
Марина смотрела на море, и Уинстону был виден ее маленький прямой носик на фоне закатного неба. И он снова усомнился — наяву ли видит ее? В ней было что-то нематериальное и бесплотное, что возвращало его назад, в детство, и воскрешало мальчишеские мечты об Афродите.
Но вот она обернулась и сказала:
— Мне кажется, вы хотите вернуться на виллу? Скоро ужин, а вы, наверное, проголодались с дороги.
Он почувствовал, что она сказала это, думая о чем-то другом. Они прошли по мраморному настилу и стали спускаться по ступеням, ведущим в сад.
— Осторожно, — предупредил Уинстон, — не поскользнитесь, а то здесь очень круто.
В сгущающихся сумерках с трудом можно было различить тропинку.
Азалии были похожи на душистые призраки, а кипарисы острыми пиками вздымались над их головами.
Платье Марины ярко белело в темноте. Она шла, уверенно и, казалось, бессознательно выбирая дорогу, и ее шаги были такими легкими, что Уинстону, шедшему позади, казалось, что она плывет.
Вилла уже светилась теплыми золотыми огнями, когда они вошли в мраморный холл.
— Если вы позволите, — учтиво сказал Уинстон, — я пойду переоденусь. Я очень быстро.
— Я подожду вас в гостиной, — ответила Марина.
И она направилась по мраморному коридору в большую гостиную с квадратными окнами, выходящими с одной стороны на залив, а с другой — в сад.
Здесь была изысканная мебель, которая с первого же взгляда восхитила Марину. Она почувствовала, что мебель подбиралась не по цене, а по тому, как она подходила именно к этой вилле.
Конечно, это были не предметы античного мира, но их классическая красота выдержала столетия и не имела ничего общего с модными однодневками.
В воздухе витал нежный аромат лилий арум, растущих в больших горшках, стены были украшены фрагментами греческих и римских статуй, найденных в этих местах.
Вот мраморная голова — наверное, это голова гладиатора, подумала Марина. Вот ваза — разбитая, но она так красива, а формы ее так совершенны!
Там были урны и блюда, мраморная рука ребенка, которая продолжала жить много столетий после того, как ее владелец вырос и скончался от старости.
На это можно было смотреть бесконечно, но сегодня, в первый раз с момента появления на вилле, она не замечала ничего вокруг — она сидела и думала о человеке, который был одним из владельцев виллы.
Мистер Дональдсон говорил, вилла принадлежит всей семье, а значит, Элвину, его трем братьям, их сестре и матери.
Как странно, что они так редко приезжают сюда и что Элвин никогда не видел этого великолепного фамильного поместья, от которого — она уверена — пришел бы в восторг.
Мог ли он не почувствовать себя частицей жизни, наполняющей своим дыханием этот прекрасный сад? Или частью моря и неба, самого голубого и самого прозрачного из всех мыслимых небес?
И тут мысли ее упрямо возвратились к только что пережитому — она снова вспомнила Уинстона, и тот непостижимый момент, когда, увидев его в лучах заходящего солнца, решила, что перед нею — Аполлон.
Именно таким она всегда представляла себе бога света Аполлона!
В нем чувствовалась не только красота, но и сила. Его четкие черты, глубоко посаженные глаза и светлые волосы, открывавшие квадратный лоб, могли бы служить моделью для любой из статуй Аполлона, когда-либо виденных Мариной.
Когда они подходили к холлу, она, посмотрев на Уинстона, поняла, что он похож на Элвина, вернее, Элвин похож на него, поскольку Уинстон был старше.
Но Элвин был изможден болезнью, а его брат, казалось, излучал здоровье и мощь.
«Я и не представляла, что мужчина может быть таким красивым», — подумала Марина.
Когда она увидела Уинстона в храме, у нее возникло почти непреодолимое желание встать перед ним на колени — поклониться ему, как поклонялись древние греки богу, подарившему людям свет.
Наверное, ей будет трудно говорить с ним вот так запросто на обыденные темы — о его путешествии из Америки в Италию или о ее поездке из Лондона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Я — брат Элвина, Уинстон.
— А Элвин здесь?
В ее голосе появились живые, даже пылкие нотки.
— К сожалению, нет. Я, так скажем, его авангард. — Возникло молчание, будто они не знали, о чем говорить. Наконец Уинстон спросил: — Надеюсь, вы не скучали здесь в одиночестве? Как я понял, вы приехали уже три дня назад.
— Нет, не скучала — здесь так красиво, так невероятно, потрясающе красиво!
— Я тоже всегда так думал. В детстве я все каникулы проводил здесь, с дедом.
— Не понимаю, почему Элвин не рассказывал мне об этом.
— А я не уверен, что он вообще здесь бывал.
— Но почему?
— Элвин болел с детства, и наша мама боялась, что такие далекие путешествия могут быть ему не на пользу.
— Как жалко! — воскликнула Марина. — Ему бы здесь так понравилось! А я-то думала, он будет мне здесь обо всем рассказывать…
— Может быть, я смогу ответить на ваши вопросы вместо него? — предложил Уинстон.
— Это даже не совсем вопросы, — сказала она неуверенно. И вдруг, будто спохватившись, что сказала слишком много, она быстро спросила: — Вы приехали из Америки?
— Да.
— А Элвин достаточно хорошо себя чувствует, чтобы пуститься в дорогу? Я даже не поверила, когда мистер Дональдсон сообщил мне, что Элвин хочет встретиться со мной здесь.
— Вы не были уверены, что он сможет приехать? — Уинстон внимательно посмотрел на нее.
Марина отвела взгляд и стала молча смотреть на море, и он почувствовал, что его вопрос привел ее в замешательство.
Что-то здесь было не так. В телеграмме она сказала совершенно определенно: «Приди ко мне, как ты обещал». Если она позвала его, то почему же удивляется, что он готов выполнить свое обещание?
— Вы познакомились с Элвином, когда он был в Швейцарии? — спросил он, помолчав.
— Да, мы были вместе в санатории.
— Вы тоже болели?
— Нет, я была там с мамой.
— Надеюсь, маме сейчас лучше?
— Она умерла.
— Весьма сожалею, — проговорил он с сочувствием. — Это было уже после того, как Элвин уехал?
— Да, через две недели.
— Вы, наверное, испытали сильное потрясение? Или вы уже знали, что так будет?
— Нет, я надеялась, что она поправится. Доктор Генрих — такой опытный специалист, и у него очень современный метод лечения.
— Да, я слышал, — согласился Уинстон.
— И если Элвину лучше, — продолжала Марина, — как он писал мне уже из Нью-Йорка, то это только благодаря доктору Генриху.
— Да-да, конечно…
Солнце уже исчезло за горизонтом, наступили сумерки — время бледно-голубых и пурпурных тонов, когда появляются первые, едва мерцающие звездочки и их свет становится тем ярче, чем сильнее темнота.
Марина смотрела на море, и Уинстону был виден ее маленький прямой носик на фоне закатного неба. И он снова усомнился — наяву ли видит ее? В ней было что-то нематериальное и бесплотное, что возвращало его назад, в детство, и воскрешало мальчишеские мечты об Афродите.
Но вот она обернулась и сказала:
— Мне кажется, вы хотите вернуться на виллу? Скоро ужин, а вы, наверное, проголодались с дороги.
Он почувствовал, что она сказала это, думая о чем-то другом. Они прошли по мраморному настилу и стали спускаться по ступеням, ведущим в сад.
— Осторожно, — предупредил Уинстон, — не поскользнитесь, а то здесь очень круто.
В сгущающихся сумерках с трудом можно было различить тропинку.
Азалии были похожи на душистые призраки, а кипарисы острыми пиками вздымались над их головами.
Платье Марины ярко белело в темноте. Она шла, уверенно и, казалось, бессознательно выбирая дорогу, и ее шаги были такими легкими, что Уинстону, шедшему позади, казалось, что она плывет.
Вилла уже светилась теплыми золотыми огнями, когда они вошли в мраморный холл.
— Если вы позволите, — учтиво сказал Уинстон, — я пойду переоденусь. Я очень быстро.
— Я подожду вас в гостиной, — ответила Марина.
И она направилась по мраморному коридору в большую гостиную с квадратными окнами, выходящими с одной стороны на залив, а с другой — в сад.
Здесь была изысканная мебель, которая с первого же взгляда восхитила Марину. Она почувствовала, что мебель подбиралась не по цене, а по тому, как она подходила именно к этой вилле.
Конечно, это были не предметы античного мира, но их классическая красота выдержала столетия и не имела ничего общего с модными однодневками.
В воздухе витал нежный аромат лилий арум, растущих в больших горшках, стены были украшены фрагментами греческих и римских статуй, найденных в этих местах.
Вот мраморная голова — наверное, это голова гладиатора, подумала Марина. Вот ваза — разбитая, но она так красива, а формы ее так совершенны!
Там были урны и блюда, мраморная рука ребенка, которая продолжала жить много столетий после того, как ее владелец вырос и скончался от старости.
На это можно было смотреть бесконечно, но сегодня, в первый раз с момента появления на вилле, она не замечала ничего вокруг — она сидела и думала о человеке, который был одним из владельцев виллы.
Мистер Дональдсон говорил, вилла принадлежит всей семье, а значит, Элвину, его трем братьям, их сестре и матери.
Как странно, что они так редко приезжают сюда и что Элвин никогда не видел этого великолепного фамильного поместья, от которого — она уверена — пришел бы в восторг.
Мог ли он не почувствовать себя частицей жизни, наполняющей своим дыханием этот прекрасный сад? Или частью моря и неба, самого голубого и самого прозрачного из всех мыслимых небес?
И тут мысли ее упрямо возвратились к только что пережитому — она снова вспомнила Уинстона, и тот непостижимый момент, когда, увидев его в лучах заходящего солнца, решила, что перед нею — Аполлон.
Именно таким она всегда представляла себе бога света Аполлона!
В нем чувствовалась не только красота, но и сила. Его четкие черты, глубоко посаженные глаза и светлые волосы, открывавшие квадратный лоб, могли бы служить моделью для любой из статуй Аполлона, когда-либо виденных Мариной.
Когда они подходили к холлу, она, посмотрев на Уинстона, поняла, что он похож на Элвина, вернее, Элвин похож на него, поскольку Уинстон был старше.
Но Элвин был изможден болезнью, а его брат, казалось, излучал здоровье и мощь.
«Я и не представляла, что мужчина может быть таким красивым», — подумала Марина.
Когда она увидела Уинстона в храме, у нее возникло почти непреодолимое желание встать перед ним на колени — поклониться ему, как поклонялись древние греки богу, подарившему людям свет.
Наверное, ей будет трудно говорить с ним вот так запросто на обыденные темы — о его путешествии из Америки в Италию или о ее поездке из Лондона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42