Уинстон сидел на полу, изучая схемы, которые она ему принесла.
— Я смогу вам помочь? — спросила она.
— Не сможете, пока не изучите керосиновый двигатель.
Марина оглянулась, оценивая путь, который они проделали. Теперь невозможно было разглядеть даже горы на горизонте. На них быстро опускался какой-то серый туман, и, приглядевшись, Марина поняла, что это приближается дождь.
Через несколько секунд она почувствовала на лице первые капли и услышала, как они застучали по обшивке лодки. Они упали и на бумаги, которые изучал Уинстон.
— Это просто смешно! — сказал он с досадой. — А я-то думал, что знаю мотор вдоль и поперек!
Он схватил какой-то инструмент и наполовину исчез в отверстии. Снаружи торчали только ноги, и Марина подумала, что он сейчас промокнет.
Она хотела было спуститься в каюту, как на нее обрушился шквал дождя такой неистовой силы, что за несколько секунд она вымокла до нитки.
Но хуже всего было то, что лодка так и ходила ходуном на волнах, и Марина боялась сдвинуться с места, чтобы не поскользнуться на мокрой палубе и не упасть.
И тогда она решила, что лучше всего просто сидеть на палубе. Дождь безжалостно, до боли хлестал ее по лицу и плечам, прикрытым лишь тонким муслином прилипшего платья.
Она долго так сидела, прежде чем Уинстон выполз из машинного отделения.
— Ничего не могу найти, — сказал он раздраженным тоном. — Думал, это поршни, но я проверил все до единого.
Марина беспомощно смотрела на него сквозь завесу дождя.
— А почему это вы не в каюте? — строго спросил он.
— Такая качка, я боялась даже двинуться.
— Я помогу вам.
— Да какой теперь смысл? Я уже промокла, мокрее не стану.
Он улыбнулся:
— Вы не испугались? Она покачала головой:
— Я страшно рада, что у меня нет морской болезни.
— Прекрасно, это уже удача, и лучше, если она будет не единственная. Похоже, нам придется задержаться здесь надолго.
Он подобрал себе еще какие-то инструменты и снова сунул голову в машинное отделение.
Марина терпеливо ждала.
Дождь уже пошел на убыль, но от сильного ветра море бушевало пуще прежнего.
Лодку раскачивало в разные стороны, и то и дело набегающая волна разбивалась о корму, окатывая Марину холодным душем.
Прошло не меньше двух часов. Наконец Уинстон поднялся на ноги и, держась за поручни, попытался завести мотор.
Сначала двигатель молчал, потом затарахтел и тут же смолк.
Это уже что-то обещало, и Марина быстро поднялась и подошла к Уинстону.
— Вы думаете, что нашли поломку? — спросила она.
— Надеюсь, — ответил он. — Порвался провод. Я починил его, но он может не выдержать.
Он снова попытался завести мотор — он поработал пять-шесть секунд и опять замолк.
Уинстон снова полез в двигатель и через десять минут появился.
На этот раз мотор ожил и наконец заработал нормально.
Марине показалось, что оба они затаили дыхание в ожидании, но никаких перебоев не было — мотор работал как часы.
— Браво! У вас получилось! Получилось! — в восторге закричала Марина.
Уинстон с улыбкой обернулся.
Она стояла совсем близко.
Когда он посмотрел на нее внимательно, его улыбка стала еще шире. Она промокла до нитки, и ее муслиновое платье облепило ее так, будто на ней ничего не было. Оно ясно обозначило её маленькую грудь и обтянуло стройные бедра и ноги.
Ветер разметал ее светлые волосы, и они падали двумя прядями ей на грудь, обрамляя лицо и огромные серые глаза.
— Да вы похожи на тех сирен, которые искушали Улисса! — воскликнул Уинстон.
И тут он обнял ее и поцеловал!
На мгновение Марина почувствовала, как холодны их губы, а потом какой-то дикий восторг пронзил ее, как молния.
Ведь это то, чего она так долго ждала, так страстно хотела! Она почувствовала, как губы его вдруг стали горячими и настойчивыми…
Всего несколько секунд он держал ее в объятиях, и его губы были властно прижаты к ее губам, но для Марины это было как вечность — она владела всем миром, и звезды падали с неба, устилая все вокруг…
Это было такое чудо и такой восторг — она и представить себе не могла, что это возможно. Уинстон ослабил объятия и сказал каким-то незнакомым голосом:
— Я же говорил вам, Марина, что вы — сирена… С этими словами он взялся обеими руками за штурвал и очень медленно развернул лодку.
Она стояла рядом не двигаясь.
Она не в состоянии была ничего делать — лишь уцепилась за фордек, чтобы устоять на ногах, и чувствовала, как все ее тело наполнилось какой-то новой жизнью.
Это было то же самое чувство, которое она пережила когда-то в Гайд-парке, сидя на скамейке у Серпентина и призывая Элвина. Тогда она ощутила, что стала частью цветов и воды, как бы растворилась в них. Да! То же чувство, только еще более удивительное и восхитительное!
— Мы поплывем довольно медленно, — сказал Уинстон, — а то еще опять сломается. Так что, боюсь, нам придется добираться до дома очень долго.
«Это не имеет значения, ничто сейчас не имеет значения!» — хотела сказать Марина, но не смогла произнести ни слова.
Она молча смотрела на профиль Уинстона и чувствовала, что все еще трепещет от его поцелуя.
Некоторое время он вел лодку молча, затем спросил:
— О чем вы думаете?
— Я вспоминала стихотворение, — честно ответила Марина.
— Тогда это должны быть строки из Софокла: «Мир наш полон чудес, но удивительней нет — человека!» — Он усмехнулся. — Ну прямо про меня! Потому что, уверяю вас, то, что я отремонтировал двигатель, — это настоящее чудо! И если он доставит нас домой в целости и сохранности, тоже будет чудо!
— А если бы вы не смогли его починить? — спросила Марина.
— Тогда нас носило бы по морю, может, несколько часов, а может, дней, пока бы нас не нашли и не подобрали, — если, конечно, мы не добрались бы до берега вплавь.
Марина засмеялась и посмотрела на далекий берег, все еще окутанный дымкой.
— Единственно возможный способ проделать это — оседлать дельфина!
— Да-да, если бы боги расщедрились и дали нам каждому по дельфину! — весело ответил он. Марина промолчала, и он вскоре спросил: — Я хочу узнать, какие все-таки стихи вы вспоминали?
— Ваши лучше, — ответила Марина.
— Я жду, — коротко сказал Уинстон. Застенчивым тихим голосом, однако достаточно
громко, чтобы перекрыть шум мотора, она прочитала строки, которые, казалось, не выходили у нее из головы с того самого момента, как она приехала на виллу:
Вот он — добывший славу
и гордый новой победой,
Мчится по небу
На крыльях своей
человеческой мощи.
Это был отрывок из оды Аполлону с просьбой о благословении тем, кто выиграл победу в Пифийских играх, но сейчас эти строки очень точно подходили к Уинстону.
Никто не мог сейчас выглядеть более сильным и могучим, чем он: его насквозь промокшая рубашка не скрывала ширину его плеч, силу его рук и атлетическое сложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42