На светоплане загорелся парогазогенератор, начал светиться турбонасосный агрегат, зажигание, есть предварительная, есть главная! Я с воодушевлением объяснил, что сработал контакт подъема и теперь «вот видите, двигатель дает факел полной тяги - идет полет! Через 60 секунд, без нашего вмешательства, двигатель будет выключен». Все прошло блестяще.
Тем не менее, вместо положенной благодарности Рокоссовский с хитрой улыбкой громко заявил:
- А насчет «защиты от дурака» - это вы нас разыграли. Я опешил, но Устинов не растерялся:
- Нет, товарищ маршал, тут все было продемонстрировано без обмана. Я все сам не единожды проверял и здесь, и на полигоне.
Маршалы заулыбались и стали выходить из лаборатории, им надо было еще посмотреть ракету в сборочном цехе.
Бродскому я сказал:
- Когда сидел на первом пуске в бронемашине, у меня спина была сухая, а сейчас мокрая.
Он рассмеялся:
- У меня тоже.
Вот каких гостей должен был принимать директор Гонор. Но в этом случае роль хозяина взял на себя сам Устинов. Правда, потом он Гонору учинил разнос, что по дороге к сборочному цеху была грязь. Что было делать - была глубокая осень, а вместо снега шел нудный дождик. Но в сборочном цехе, не в пример заводам, на которых изредка во время войны бывал кто-то из маршалов, уже работали в белых халатах.
Белые халаты на артиллерийском заводе - это был нонсенс. Постепенно наступал перелом в психологии работников завода.
По отношению к заводу Гонор проявлял требовательность куда более жесткую, чем к научно-конструкторской интеллигенции. Производство - освоение новых технологических процессов, установка и перепланировка оборудования - это была его стихия. Руководители его уровня в предвоенные и военные годы прошли такую «промакадемию» и попадали в такие ситуации, что никакие учебные программы вузов предусмотреть этого не могли.
В 1947 году Гонор поставил две задачи. Во-первых, освоить технологию чистой сборки и испытаний ракет из деталей, подготовленных нами и доставленных из Германии. Это была задача того самого нового сборочного цеха, где впервые появились белые халаты. Во-вторых, начать освоение изготовления ракет из отечественных материалов по чертежам, которые с опозданием, но начало подавать СКВ, и главными среди них были чертежи ракеты Р-1, которые выпускал отдел № 3, возглавлявшийся Королевым.
В 1947 году для участия в испытаниях немецких ракет и в 1948 году для участия в испытаниях первой серии ракет Р-1 Гонор вместе с нами выезжал на ГЦП в Капустин Яр. Здесь он был первый ответчик перед Государственной комиссией при обнаружении производственных дефектов ракет. Но самым трудным было для него обеспечение быта всего высокого начальства, которое не желало зависеть в этом отношении от начальника полигона генерала Вознюка и рассчитывало на всемогущего богатого директора НИИ-88.
Отношения Гонора и Королева были сложными. Формально Гонор не был непосредственным начальником Королева. Между ними стоял еще начальник СКВ Тритко, бывший соратник Гонора по сталинградским «Баррикадам». Но королевский характер, его честолюбие не могли вынести двух руководителей-артиллеристов. Возникали конфликты, зачастую по непринципиальным и несущественным вопросам. По проблемам проектирования, новых предложений и взаимоотношений со смежными главными конструкторами Королев в нарушение субординации иногда обращался через головы Тритко и Гонора к Ветошкину, Устинову, другим главным. Это вызывало раздражение. Гонор не раз, зная о взаимоотношениях Победоносцева и моих с Королевым, обращался к нам с просьбой: «Вы же лучше меня знаете его характер. Поговорите с ним. Зачем нам эти ссоры». Но наша помощь в улаживании конфликтов по поводу требований Королева о предоставлении большей самостоятельности, создании своего опытного цеха, преимуществах в наборе специалистов и так далее не могла быть эффективной. Были ведь еще главные конструкторы большой номенклатуры зенитных ракет, которые ревностно следили за действиями Гонора и Победоносцева.
Всякая помощь отделу № 3 могла рассматриваться как ущемление их интересов. Шли жалобы в партком и даже Мытищинский горком партии.
Учитывая особую государственную важность решаемых задач, для руководства партийной организацией НИИ-88 по опыту военного времени был прислан парторг ЦК ВКП(б) вместо обычно избираемого секретаря парткома. Гонор должен был искать с ним общий язык. Это было гораздо труднее, чем на заводах во время войны, когда всех объединяла единая производственная программа и единый лозунг: «Все для фронта, все для победы».
Партийные конференции и всякого рода партхозактивы, а затем партсобрания в отделах в те годы были одним из действенных методов общения руководителей с массами и обратного контроля - коллектива над руководителями. В обязанности директора входили не просто выступления на таких сборах с постановкой задач, но обязательна была критика действий и поведения руководителей. Как правило, Гонора обвиняли в недостаточной требовательности по отношению к беспартийному Королеву. Гонор был достаточно умен, чтобы не перегибать палку критики сверху, тем более, что общая партийная атмосфера становилась все более тяжелой. Разворачивалась уже не локальная, а широкая кампания антисемитской направленности под лозунгом борьбы с «безродными космополитами». Чем больше действительных заслуг и высоких наград было у очередной жертвы этой кампании, тем эффективнее выглядела победа идейных борцов за генеральную линию партии.
Гонор во время войны был членом президиума Советского антифашистского еврейского комитета. Когда появилось сообщение о «несчастном случае» с Михоэлсом, который возглавлял этот комитет, Гонор во время одной из деловых встреч проговорился: «Это очень большое несчастье. Имейте в виду, что теперь начнется чистка и в нашем министерстве. Наш институт слишком на виду. Очень завидная и перспективная тематика. Устинов нас прикрыть не сможет».
Действительно, в 1950 году Гонора сняли с должности директора НИИ-88 и отправили директором артиллерийского завода в Красноярск.
В январе 1953 года во времена знаменитого «дела врачей» Гонора арестовали. Правда, ему не предъявляли обвинения в преднамеренном убийстве Горького или Куйбышева. Почти одновременно был арестован и маршал артиллерии, наш покровитель Яковлев и ряд сотрудников ГАУ. Их обвиняли в преднамеренном вредительстве при
производстве новых автоматических зенитных пушек конструкции Грабина. Все они были спасены смертью Сталина. Гонор был полностью реабилитирован. Ему вернули все награды и назначили директором филиала ЦИАМ в Тураево - это в Люберцах под Москвой.
Какой логикой руководствовались во многих подобных случаях высшие наши руководители, объяснить трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Тем не менее, вместо положенной благодарности Рокоссовский с хитрой улыбкой громко заявил:
- А насчет «защиты от дурака» - это вы нас разыграли. Я опешил, но Устинов не растерялся:
- Нет, товарищ маршал, тут все было продемонстрировано без обмана. Я все сам не единожды проверял и здесь, и на полигоне.
Маршалы заулыбались и стали выходить из лаборатории, им надо было еще посмотреть ракету в сборочном цехе.
Бродскому я сказал:
- Когда сидел на первом пуске в бронемашине, у меня спина была сухая, а сейчас мокрая.
Он рассмеялся:
- У меня тоже.
Вот каких гостей должен был принимать директор Гонор. Но в этом случае роль хозяина взял на себя сам Устинов. Правда, потом он Гонору учинил разнос, что по дороге к сборочному цеху была грязь. Что было делать - была глубокая осень, а вместо снега шел нудный дождик. Но в сборочном цехе, не в пример заводам, на которых изредка во время войны бывал кто-то из маршалов, уже работали в белых халатах.
Белые халаты на артиллерийском заводе - это был нонсенс. Постепенно наступал перелом в психологии работников завода.
По отношению к заводу Гонор проявлял требовательность куда более жесткую, чем к научно-конструкторской интеллигенции. Производство - освоение новых технологических процессов, установка и перепланировка оборудования - это была его стихия. Руководители его уровня в предвоенные и военные годы прошли такую «промакадемию» и попадали в такие ситуации, что никакие учебные программы вузов предусмотреть этого не могли.
В 1947 году Гонор поставил две задачи. Во-первых, освоить технологию чистой сборки и испытаний ракет из деталей, подготовленных нами и доставленных из Германии. Это была задача того самого нового сборочного цеха, где впервые появились белые халаты. Во-вторых, начать освоение изготовления ракет из отечественных материалов по чертежам, которые с опозданием, но начало подавать СКВ, и главными среди них были чертежи ракеты Р-1, которые выпускал отдел № 3, возглавлявшийся Королевым.
В 1947 году для участия в испытаниях немецких ракет и в 1948 году для участия в испытаниях первой серии ракет Р-1 Гонор вместе с нами выезжал на ГЦП в Капустин Яр. Здесь он был первый ответчик перед Государственной комиссией при обнаружении производственных дефектов ракет. Но самым трудным было для него обеспечение быта всего высокого начальства, которое не желало зависеть в этом отношении от начальника полигона генерала Вознюка и рассчитывало на всемогущего богатого директора НИИ-88.
Отношения Гонора и Королева были сложными. Формально Гонор не был непосредственным начальником Королева. Между ними стоял еще начальник СКВ Тритко, бывший соратник Гонора по сталинградским «Баррикадам». Но королевский характер, его честолюбие не могли вынести двух руководителей-артиллеристов. Возникали конфликты, зачастую по непринципиальным и несущественным вопросам. По проблемам проектирования, новых предложений и взаимоотношений со смежными главными конструкторами Королев в нарушение субординации иногда обращался через головы Тритко и Гонора к Ветошкину, Устинову, другим главным. Это вызывало раздражение. Гонор не раз, зная о взаимоотношениях Победоносцева и моих с Королевым, обращался к нам с просьбой: «Вы же лучше меня знаете его характер. Поговорите с ним. Зачем нам эти ссоры». Но наша помощь в улаживании конфликтов по поводу требований Королева о предоставлении большей самостоятельности, создании своего опытного цеха, преимуществах в наборе специалистов и так далее не могла быть эффективной. Были ведь еще главные конструкторы большой номенклатуры зенитных ракет, которые ревностно следили за действиями Гонора и Победоносцева.
Всякая помощь отделу № 3 могла рассматриваться как ущемление их интересов. Шли жалобы в партком и даже Мытищинский горком партии.
Учитывая особую государственную важность решаемых задач, для руководства партийной организацией НИИ-88 по опыту военного времени был прислан парторг ЦК ВКП(б) вместо обычно избираемого секретаря парткома. Гонор должен был искать с ним общий язык. Это было гораздо труднее, чем на заводах во время войны, когда всех объединяла единая производственная программа и единый лозунг: «Все для фронта, все для победы».
Партийные конференции и всякого рода партхозактивы, а затем партсобрания в отделах в те годы были одним из действенных методов общения руководителей с массами и обратного контроля - коллектива над руководителями. В обязанности директора входили не просто выступления на таких сборах с постановкой задач, но обязательна была критика действий и поведения руководителей. Как правило, Гонора обвиняли в недостаточной требовательности по отношению к беспартийному Королеву. Гонор был достаточно умен, чтобы не перегибать палку критики сверху, тем более, что общая партийная атмосфера становилась все более тяжелой. Разворачивалась уже не локальная, а широкая кампания антисемитской направленности под лозунгом борьбы с «безродными космополитами». Чем больше действительных заслуг и высоких наград было у очередной жертвы этой кампании, тем эффективнее выглядела победа идейных борцов за генеральную линию партии.
Гонор во время войны был членом президиума Советского антифашистского еврейского комитета. Когда появилось сообщение о «несчастном случае» с Михоэлсом, который возглавлял этот комитет, Гонор во время одной из деловых встреч проговорился: «Это очень большое несчастье. Имейте в виду, что теперь начнется чистка и в нашем министерстве. Наш институт слишком на виду. Очень завидная и перспективная тематика. Устинов нас прикрыть не сможет».
Действительно, в 1950 году Гонора сняли с должности директора НИИ-88 и отправили директором артиллерийского завода в Красноярск.
В январе 1953 года во времена знаменитого «дела врачей» Гонора арестовали. Правда, ему не предъявляли обвинения в преднамеренном убийстве Горького или Куйбышева. Почти одновременно был арестован и маршал артиллерии, наш покровитель Яковлев и ряд сотрудников ГАУ. Их обвиняли в преднамеренном вредительстве при
производстве новых автоматических зенитных пушек конструкции Грабина. Все они были спасены смертью Сталина. Гонор был полностью реабилитирован. Ему вернули все награды и назначили директором филиала ЦИАМ в Тураево - это в Люберцах под Москвой.
Какой логикой руководствовались во многих подобных случаях высшие наши руководители, объяснить трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144